Концерты IV фестиваля симфонических оркестров мира — идеальное завершение музыкального филармонического сезона.
От финала IV фестиваля симфонических оркестров мира нас отделяет всего один заключительный концерт. А пока рассказываем о концертах зарубежных гостей смотра, представляющих самые разные европейские школы работы с большими музыкальными коллективами.
Будапештский фестивальный оркестр (дирижёр Иван Фишер)
Начали венгры с Американской сюиты А. Дворжака, мгновенно выказав величайший уровень мастерства. Иван Фишер дирижировал скупо, без особенного артистизма, не особенно задумываясь над тем, какое впечатление производит и производит ли. Зная себе цену, он не выказывал себя романтиком или поэтом, но без какой бы то ни было позы делал работу.
Высокое качество исполнения — это когда всё звучащее со сцены проскальзывает легко и свободно, без малейшего сучка и задоринки, словно бы смазанное оливковым маслом, соприродное явление, раскованное и естественное, артистичное, но не расхлябанное, сдержанное, но при этом и свободное, приручённое.
Если про некоторых кинорежиссёров говорят, что любой кадр их можно вставить в раму и повесить на стену, то про исполнения Будапештского фестивального оркестра можно сказать то же самое — каждое мгновение его звучания оказывается осмысленным и заинтересованным.
«Танцы из Галанты» Золтана Кодая и «Румынские народные танцы» Белы Бартока закрепили впечатление искусной работы, которую видишь, слышишь и которой отдаёшь должное. Нерядовое качество, выводящее концерт венгерского фестивального на первые места умозрительного рейтинга, выстраивающегося в голове каждого меломана к концу сезона.
Но потом начинает звучать Седьмая симфония Антонина Дворжака, и с первых тактов становится очевидным, что нынешнее исполнение не просто удивляет, но потрясает, причём в буквальном смысле этого слова — мелкая дрожь пробирает, продувает тебя насквозь, своими мелкими капельками и пузырьками поднимаясь к корням волос и обжигая кожу изнутри, становясь событием твоей жизни и фактом биографии.
Вот что удивительно: протеистичность оркестра, словно бы отбросившего светскость, явившегося в подлинном обличии. Три четверти играл в одном ключе, а потом выдал по полной так, что мало не показалось.
Оркестр Западногерманского радио (дирижёр Семён Бычков)
Вторая Р. Шумана вползает в зал со сцены, как если кто-то газ пустил, токсичный или токсический, тонкой струйкой стелется по проходу, пока, расширяясь и наполняясь, не превращает этот самый проход в реку, по берегам которой стелется туман.
Так иной раз бывает — по сырости или недомыслию природному: дым встаёт стеной или занавесом (кисельной кисеёй) в несколько слоёв, марлей прикрывая красочный пейзаж.
У Семёна Бычкова пышная кудрявая шевелюра; оркестр у него собранный и сыгранный, сдержанный и крайне дисциплинированный.
В Рихарде Штраусе главное — его сахарные-засахаренные уста, в которые необходимо поцеловать его музыку, съехавшую с фундамента и поехавшую вслед за плавунами.
В Рихарде Штраусе главное — перебор по хронометражу, вмещающему в себя много чего такого, что сложно исполнить с постоянным предельным вниманием — как того, вообще-то, требует любое исполнение любой музыки — быть интересным, внимательным и осмысленным каждое мгновение, дабы не впадать в механичность воспроизведения, как, к сожалению, чаще всего и бывает.
Штраус всегда бодро берёт, выкладывается в начало, потом уходит в дебри, в леса, где блуждает до полного стирания рельефа; затем вновь выныривает на поверхность, возносится до полной гибели всерьёз и снова обрушивается на дно или даже ниже дна. Скалы возвышаются над горными хребтами с провалами и распадком, поросшим хвойными лесами. Альпийская симфония по ландшафту своему очень похожа на сами Альпы — всеми этими головокружительными взлётами, падениями, новыми взлётами и ныряниями вниз головой.
Как показывает моя слушательская практика, все эти перепады сложно исполнить с одинаковой степенью разработанности, детальной, лишённой автоматизма, прорисованности. Бычкову с его кёльнскими коллегами это, несомненно, удалось, из-за чего Штраус на выходе оказался интереснее Шумана.
Машина Западногерманского радио вырулила на взлётную полосу, взяла разбег и оторвалась от земли, взлетела. За иллюминаторами остроромантические горы смешивались с облаками, политыми соусом; «боинг» немного потрясывало и пошатывало, но в общем и целом приземлились без каких бы то ни было потрясений.
Да, во время полёта всем, кто был на борту, были предложены прохладительные напитки. Работал дьюти-фри.
Национальный оркестр Капитолия Тулузы (дирижёр Туган Сохиев)
IV фестиваль оркестров мира открылся русской программой оркестра из Тулузы, вот уже второй год руководимого учеником Мусина и Темирканова — темпераментным Туганом Сохиевым, который на брифинге перед концертом объяснял, как это важно, когда оркестр не просто играет симфоническую музыку, но, подобно лучшим оркестрам мира (были названы Венский филармонический и оркестр Мариинки, в которой Сохиев стажировался), сопровождает балетные и тем более оперные спектакли. Про венских филармоников ничего не скажу, но для Национального из Тулузы это сочетание оказывается судьбоносным.
Начали они с Праздничной увертюры Дмитрия Шостаковича, обрушив на Колонный зал Дома союзов мощную лавину звуков, ценных, конечно же, самих по себе, но ещё и бледным пламенем нашего общего советского прошлого.
Ценность «Пульчинеллы» Игоря Стравинского зиждется для меня на передаче опыта бытия после опыта небытия: Стравинский как бы воскрешает умершую музыку, музыкальную эстетику, мумию барокко и комедии дeль арте, временное небытие которой накладывает на всё постмортальное существование неизгладимый отпечаток: так, должно быть, чувствуется бонус-эпилог, случившийся после клинической смерти, навсегда вошедшей в состав крови не жильца.
То, что насторожило уже в исполнении Шостаковича, который тем не менее увлёк за собой, в полной мере выразилось в исполнении Стравинского, не обозначившем отношение к тому, что исполнялось. Ни иронии, ни печали, ни игры, ни дистанцирования, ни стилизации — предельно прямой жест точной передачи того, что было написано в начале (или в середине) прошлого века, как если мы всё ещё там — в прошедшем длительном.
Хотя, с другой стороны, ничего старомодного или архаического в звучании оркестра из Тулузы не было: современный динамичный коллектив с руководителем, хорошо понимающим в ритмах и монтаже. Всё это продолжилось и во время исполнения «Симфонических танцев», внутри которых не происходило никакого развития.
Если К. Дебюсси писал «Море» не с натуры, а отталкиваясь от холстов импрессионистов, создавая музыкальный эквивалент пластическим живописным этюдам, то Туган Сохиев со товарищи сотворили сегодня на сцене натуральное море — законченную экосистему, основанную на взаимообмене и круговороте.
И, если описывать это море, можно сказать, что оно холодное и непрозрачное, северное, скалистое, вполне бретонское, дикое и неприрученное. Видели мы, конечно, Дебюсси и более разнообразного и переливчатого, однако и сохиевское было вполне зачётным.
Впрочем, как прелюд к «Полуденному отдыху фавна», которым открывали концерт, осторожно пробуя пальцами ноги температуру воды в зале. После вчерашней стоячей овации, буквально навязывавшей исполнителям статус новых любимцев, выглядели тулузцы сегодня более уверенными и спокойными. Успокоенными.
Первую скрипку, по-цыгански лидировавшую в «Пульчинелле», сменили на осанистого мужичка в возрасте, выдавшего в «Море» замечательное соло, а вот дирижёр остался тот же, вместе со всеми теми же особенностями, что проявились вчера в русской программе.
Однако же во французской программе Туганом Сохиевым были расчётливо найдены средства выказать себя в лучшем виде. Так, особенно Сохиеву идут пьесы, в которых он как бы сдерживал свои порывистые порывы, словно бы утихомиривал волны внутреннего волнения, когда рубашка трещит по швам, но пуговицы ещё не отскакивают, держатся. Такой себе «тихий омут», время от времени ставящий оркестр на дыбы.
Именно поэтому лучше всего французскому оркестру удались романтические порывы в Фантастической симфонии Берлиоза, сцены сумасшествия с обязательным нарастанием симптома и точно таким же, как у Дебюсси, оседланием обстоятельств.
С первых тактов Сохиев задал опусу правильное направление, чёткое, точное, упругое, которое далее раскручивалось, точно по спирали, подобное иллюстрациям из учебника по психиатрии.
Лирические эпизоды темпераментному дирижёру удаются хуже, поэтому «В лесах» он несколько отпустил повода, но к финальной теме, известной по голливудской мелодраме «В постели с врагом» (где Джулия Робертс сбегает от патологически педантичного мужа-злодея, достававшего её правильной развеской полотенец в ванной комнате и музыкой от Гектора Берлиоза), наверстал упущенное, позволив пережить в сценах ночного сна о шабаше несколько действительно устрашающих (ну или же упоительных) мгновений.
Дмитрий Бавильский, “Частный корреспондент”