Станислав Грес заставил публику размышлять вместе с двумя философами барочной музыки.
1 ноября 2016 года в Органном зале Российской академии музыки им. Гнесиных состоялся клавесинный концерт, продолживший серию мероприятий Froberger Fest’a – международного фестиваля к 400-летию со дня рождения Иоганна Якоба Фробергера, организованного студенческими научно-творческими обществами МГК им. П. И. Чайковского и РАМ им. Гнесиных.
Станислав Грес – музыкант, чьё участие в юбилейных событиях года весьма масштабно: его концерты, посвящённые Фробергеру, проходят в Москве, Санкт-Петербурге, Новосибирске, Сумах, Киеве. Истинный знаменосец фробергеровских празднований, на сей раз он исполнил программу, сочетающую в себе музыку Фробергера и Баха – двух, без преувеличения, глубочайших философов барочной музыки.
“Omnia vanitas” – такова была главная её тема. Идея, тайно или явно пронизывающая всё барочное искусство, многократно воплотилась в разнообразных его проявлениях.
Достаточно вспомнить знаменитых “Послов” Ганса Гольбейна Младшего – кстати, именно с её персонажами могли бы ассоциироваться Фробергер и Бах, даже в характерах и судьбах: первый – посол Жан де Дентевиль, облачённый в богатые одежды, второй – посвятивший себя религии Жорж де Сельв.
Музыка, посвящённая этой теме, удивительна. В ней заключено всё то, что человек собирал внутри себя, складывал в тайники своего сердца по мере проживания жизни, определяя её смысл и суть. Посыл её в чём-то созвучен лаконичному верлибру Чеслава Милоша:
“Как будто послан был, чтобы впитать побольше
Цветов и вкусов, звуков, опытов и ароматов,
Превратить то, что узнал я,
В колдовской реестр
И отнести туда,
Откуда я пришёл…”
Концерт стал настоящим откровением, когда этот невидимый образ (для каждого – свой!), вдохновивший исполнителя на создание программы, предстал перед слушателями максимально полно. Всё, что нужно было – в философском смысле – сказать, было сказано сполна.
Ощущение живого разговора посредством звуков, произнесения каждой фразы от всего сердца – словно говорящий призывал в свидетели саму жизнь, – подчёркивалось удачно выбранным инструментом – на концерт был взят клавесин Гвидо Бицци, изготовленный по немецким моделям XVIII в., инструмент, обладающий долгим, льющимся звуком, способным заполнить пространство, и как бы удерживающий исполнителя от малейшей поспешности, которая могла бы нарушить хрупкий мистицизм происходящего.
Внешняя “спокойность”, медитативность избранных сочинений (ярким исключением стала, пожалуй, лишь Хроматическая фантазия И. С. Баха, помещённая в центр программы) была обусловлена именно этой “преисполненностью”, если не сказать – “переполненностью” сердца: один неловкий шаг – и что-то расплескалось бы, и потерял бы какую-то часть тот внутренний водоём бытия, который несёт в себе живущий, чтобы в назначенный час пресуществить его в бессмертие, минуя смерть.
Серьёзная тональность программы позволила исполнить ряд произведений, озаглавленных как “размышление” или “плач”, где Фробергер, символически опираясь на жанр аллеманды, максимально далеко отходит от условностей этого жанра, превращая музыку в свободное высказывание, развёртывая мысль согласно её собственным закономерностям.
Этот уникальный тип изложения музыкальной мысли, свойственный композитору, представляет собой предельно кристаллизованное выражение того аффекта, который можно условно определить как omnia vanitas.
В соседстве с ним по-другому звучали остальные пьесы – токкаты, каприччио, быстрые части сюит, – подобно тому, как одна и та же органная пьеса может предназначаться как для светского исполнения, так и для богослужения, но музыкант, не внося изменений в текст, исполнит её оба раза совершенно по-разному.
Остаётся лишь поражаться масштабу личности клавириста, сыгравшего такую программу – поражаться на сей раз более, чем, в привычном смысле слова, мастерству; последнее стало лишь превосходным инструментом, приблизившим замысел к воплощению, первое же подарило этот замысел мирозданию. Браво, Станислав Грес!
Марина Ишина