Есть в Московской филармонии абонемент № 44, который пользуется пристальным вниманием меломанов и специалистов: он называется «ЗВЁЗДЫ XXI века ‑ дирижёры». А вместе со звёздами-дирижёрами выступают звёздные солисты и звёздные оркестры.
Причём, хочется отметить с самого начала, что программы, как правило, бывают составленны из самых, что ни на есть, «звёздных» произведений, некоторые из которых звучат очень часто, а иные становятся подлинными первопрочтениями не только недавно, но и давно созданных сочинений.
Об одном таком, концерте, состоявшемся 29 ноября 2019 года в концертном зале им. П. И. Чайковского здесь и пойдёт речь. На этот раз программа обещала очень многое и требовала от исполнителей филигранного мастерства. Ещё бы: скрипичный концерт Бетховена, Трагическая увертюра Брамса и Девятая симфония Дворжака «Из Нового Света».
То есть разные грани симфонической романтики – настолько разные, что как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать… Программу исполнил Российский национальный молодёжный симфонический оркестр п/у Максима Емельянычева, солист – Айлен Притчин (скрипка).
Концерт вёл, рассказывая об исполняемой музыке, музыковед Ярослав Тимофеев. Он умеет говорить просто, увлекательно и образно о многом и очень сложном. В этом плане, быть может, наиболее интересным в его выступлении было слово о Трагической увертюре Брамса – сочинении большой эмоциональной силы. Произведение повествует о неотвратимости горького конца (тем более, что связана эта музыка с трагедией Гёте «Фауст»).
Сочинение о «гибели прекрасного» исполняется довольно редко. Тем более любопытно было, насколько удалось молодому дирижёру по-своему «прочитать» брамсовскую партитуру с этой особенной минорной драматургией.
Творческий исполнительский результат радует. Мужественная маршевая тема, энергичный и яркий, слаженный оркестр, сугубо «брамсовское» стремительное движение вперед (при весьма неплохой поддержке валторн). Неожиданно появление какой-то особой нежности при не ушедшей маршевой героике, когда, как заметил ведущий, автор и исполнитель словно предлагают оглянуться, постепенно воплощаясь в виолончели с альтами, а затем призывая к себе и скрипки.
Красивая тема как бы осторожно поётся у всех струнных, предвкушая, как мне показалось, неизбежное влияние Брамса на Малера. А это очень важно заметить и подсказать. И финальная экстатичность, и максимальная выразительность ведут к яркому аккордовому звучанию коды.
Хорошо сыграли молодежный оркестр и молодой, но уже очень известный и у нас, и за рубежом дирижёр, о котором пишут, что Емельянычев –
«одна из наиболее ярких восходящих звёзд российского дирижирования»,
где
«энергетика и порывистость его мануальной техники сочетается с волей и профессионализмом».
Собственно, справедливость этих мнений «Opera News» и «Музыкального Клондайка» уверенно подтвердила вся концертная программа.
Бетховенский скрипичный концерт в исполнении молодёжи и сильной дирижерской руки был торжеством красоты, чувства, динамики, светлого, я бы сказала, нежного романтизма. Разумеется, звучит и чисто бетховенский драматизм, и трепет моментов почти счастья (главная тема, побочная тема финала – просто удивительная красота!) При этом ‑ поразительная цельность, логика изложения, изысканная фразировка присущи и Притчину, и Емельянычеву.
Айлен Притчин: “Главное на конкурсе – забыть, что это конкурс”
Невозможно не сказать о феноменальных каденциях Альфреда Шнитке, блистательно сыгранных Притчиным. Сочинения Шнитке очень непросты, но Айлен Притчин настолько технически безупречен, что у него поражает буквально каждый звук, каждый штрих, каждая краска. То же самое можно сказать и об оркестре.
Откровенно говоря, не часто встречаешь такое слияние душ в соло и аккомпанементе. Можно было бы при желании проследить в этих заметках всё поступательное движение концерта, но я опасаюсь впасть в непреходящую восторженность, что истинно, но в оценке необязательно, потому что эта оценка – наивысшая изначально, так сказать, обыкновенное (или необыкновенное?) чудо.
Трудно отметить отдельно те или иные инструменты и группы в исполнении. Начиная от первых аккордов литавр, через малый барабан, впечатляющие ударные, само собой очень сильные струнные. Одним словом, весь оркестр.
И ещё впечатляет уменье и оркестра, и солиста играть тихо, где этого требуют автор и дирижёр. Слушая такого Бетховена, ловишь себя на том, что мысленно повторяешь: да они нашли друг друга и дыхание у них общее – у оркестра, Емельянычева и Притчина. А какие каденции у Шнитке! Наверное, сам Бетховен одобрил бы их!…
Всё же позволю себе сказать, что после Леонида Когана, Иегуди Менухина и Гидона Кремера лично мне такого живого исполнения шедевра Бетховена слышать не доводилось.
И, наконец, Дворжак – ор. 61, созданный в 1893 году в США, где в это время работал великий чех. Это одно из самых исполняемых его произведений. И одно из самых интересных и красивых. Да ещё из самых таких партитур, о которых спорили и продолжают спорить слушатели и специалисты.
Дело в том, что созданное под непосредственным (но никак не цитируемом) влиянием негритянского фольклора до такой степени дышит традициями спиричуэлз , что многие считают, что Дворжак прибегал к цитированию народных мотивов. Но нет, всё это – чисто авторская музыка, да ещё и с внутренним ощущением тоски по родине, Чехии, особенно вторая, медленная часть, навеянная «Гайаватой» Лонгфелло, первоначально она называлась «Легенда».
Надо сказать, что главная тема симфонии – та самая, о которой больше всего спорят, появляется во всех частях партитуры и, послушная мысли и руке дирижёра, звучит постоянно внове, будто рождается у нас на глазах. Тема эта верна себе: она очень красива и в ней масса поворотов, нюансов, а их надо не только прочувствовать и увидеть, но и эмоционально-доказательно передать. Так передать, если, говоря о первой части симфонии, после вступительных вспышек-возгласов валторн, после прохождения, условно говоря, негритянской напряженной, тревожной темы вызвать нежный, лирический образ редкостно народного, фольклорного свирельного характера. (флейта, гобой).
Стремительность, звучание ближе к финалу части в основной теме солирующей валторны – это хочется назвать интеллектуальной виртуозностью. Так, по крайней мере, она рождается в ощущении и понимании Максима Емельянычева. Углубление светлого, чуть с горчинкой напевного романтизма вызывает чёткое понимание ностальгического характера второй части симфонии, ‑ и это передано дирижёром и оркестром с большим пониманием и мастерством.
От части к части, от одного проведения главной темы, да и второй тоже, всё глубже входишь в переживания, казалось бы, просто созерцательного характера. Ан нет, это подчеркнутый, мужественно-корректный драматизм мироощущения Дворжака, очень точно и чутко услышанный дирижёром…
Бурное, сумасшедше-стремительное Скерцо, трепет струнных, напоминание о главной теме. И подчёркнутая маршевость красочной картины народного праздника с ритмами фурианта (любимого танца чехов). Тут и торжественность, и величавость, и порой даже слушательское желание надумать что-то вроде сюжетности произведения (а её нет). Но желание её услышать по-хорошему настырно.
И вновь как-то хрустально-хрупко возникает главная тема. Она застенчиво проводится солирующими альтами и виолончелями. К ним присоединяются скрипки. И поют все вместе на пути к эффектному, победительному финалу.
Мне думается, Емельянычев предлагает в своем видении классического шедевра некую свою «сюжетность», а потому всё исполнение симфонии приобретает не просто цельность, а цельность особенную и её трудно оспорить (да и зачем?).
Исполнение всей программы убеждает. Могу добавить только одно: этому молодому маэстро, как и его молодому солисту, по силам очень и очень многое. Это искренне радует.
Наталья Лагина