В Рахманиновском зале консерватории состоялся вечер, посвященный Жерару Гризе – французскому композитору, совершившему одну из самых радикальных революций в музыке последней трети ХХ века, фигуре уникальной и во многом еще загадочной.
Влияние Гризе на музыку 1980-х – 1990-х годов, продолжающееся и сейчас, настолько велико и всеобъемлюще, что мы порой даже не осознаем этого. Однако его сочинения звучат в нашей стране очень редко – далеко не в последнюю очередь из-за их крайней исполнительской сложности.
Надо сказать, что с этими сложностями в полной мере справился Ансамбль “Студия новой музыки”, которым дирижировал в этот вечер Феликс Коробов.
Скоро будет уже десять лет, как Гризе ушел из жизни внезапно, в расцвете сил и таланта. Дежурная фраза о том, что он не создал лучшего, приобретает в отношении него зловещую актуальность: все его творчество последовательно развивалось по восходящей, разворачивая новые и новые грани уникального метода письма.
В середине 1970-х, когда Гризе только начинал, открытие новых путей в музыке было самой желанной, но исключительно трудной задачей: исчерпанность музыкального структурализма, главным представителем которого во Франции был знаменитый Булез, сделалась к тому времени самоочевидной, а “снизу” подпирали рвущиеся к архаической простоте минималистские течения, неоромантики и концептуалисты.
Гризе, к счастью, был не одинок в своих поисках – с ним были Тристан Мюрай, Михаэль Левинас и Юг Дюфур, образовавшие группу “L’ItinПraire” (один из вариантов перевода – “Маршрут”). Вместе они положили начало так называемой спектральной школе композиции.
Вначале здесь просматривались лишь контуры антиструктуралистского бунта – разрыв с парадигмой Булеза, постоянное возвращение (так тоже можно перевести название группы) к ритуальным, мистическим истокам музыки: созерцательность, очевидно, брала у Гризе и его друзей верх над процессуальностью.
Новая школа понимала процессуальность как ряд последовательных изменений или вариаций, что не мешало проявлениям бурной энергетики.
Так было в открывшей концерт виртуозной композиции Филиппа Юреля “Гробница Жерара Гризе” для фортепиано и ударных, написанной в традиционном для французской музыки жанре “tombeau”. Ее с блеском сыграли Дмитрий Щелкин и Наталья Черкасова.
Позже станет очевидной связь “спектралистов” и с рационалистической французской традицией времен Рамо, и с импрессионизмом Дебюсси, некогда провозгласившим ценность каждого отдельного звука, и с его современниками-живописцами, исследовавшими природу цвета.
Последняя связь декларативно ощутима в прозвучавшем на вечере квинтете Тристана Мюрая “Тринадцать цветов заходящего солнца”, очевидно, связанном со знаменитой картиной Клода Мане “Впечатления. Заход солнца”.
Однако компьютерный век диктовал свои законы материала, свою эстетику, и наряду с ослепительной красотой переливающихся, как радуга, созвучий, у композиторов новой школы – и особенно у Гризе – проступала неприкрытая правда звуковой материи: то режущие слух шумы и трески, то неясный шепот. Ведь каждый музыкальный звук, очевидно, несет в себе и грубую материю инструмента, открывающуюся в пристальном созерцании крошечного семпла.
Созерцательность оказывалась у них пронизанной экзистенциальными, “последними” вопросами – как, к примеру, в последнем сочинении Гризе “Четыре песни на переход через предел”. Изумляет последовательность, с которой воплощается в искусстве Гризе этот рационалистический, по сути, процесс.
В его хрестоматийной партитуре “Partiels” (“Частицы”), звучавшей в этом концерте, колебания одной-единственной ноты, пройдя все стадии анализа, выходят, наконец, за пределы музыки. В последних тактах исполнители шуршат заботливо вклеенной в их партии калькой, разговаривают, ударник разносит тарелки, готовясь к тому, чтобы по знаку дирижера оглушить слушателей мощным ударом, но тут в зале гаснет свет.
Будто случайно забыли остановить пленку после записи и перед тем как спохватиться и нажать на “стоп”, зафиксировали кусочек непричесанной жизни…
Дыхание жизни – в буквальном смысле слова – было ощутимо и в маленькой пьесе Левинаса для басовой флейты “Арсис и тезис” (солистка – Марина Рубинштейн), где музыкально оформлены все фазы вдоха и выдоха, и в квинтете Гризе “Талеа” (носящем подзаголовок “Машина и буйные травы”), где чисто рациональная конструкция распадается, захлестываемая буйной порослью богатейшего воображения автора, выросшей из начального зерна.
Концерт в Рахманиновском зале должен сыграть, на наш взгляд, роль “подступа к Гризе”, новому классику ушедшего столетия, наследие которого в недалеком будущем должно занять подобающее место в репертуаре российских музыкантов.
Федор Софронов, газета “Культура”