
Опера, балет и танец на главном театральном фестивале страны.
Сто двадцать один день — столько длилась в этом году «музыкальная» «Золотая маска». Еще в декабре в Москву приехала «Королева индейцев» Генри Перселла, поставленная в Пермском оперном Питером Селларсом.
В ней конкистадоры носят современную армейскую форму и вооружены автоматами, а в сочиненную в XVII веке историю о дочери индейского вождя, согласившейся стать наложницей завоевателя в надежде помочь родному народу, вплетена рефлексия XXIвека на тему сильных государств, навязывающих свою волю слабым. Но жесткая и увлекательная режиссерская конструкция все же не главное в этом спектакле — важнее, что Теодор Курентзис в очередной раз продемонстрировал современность музыки барокко. Изгибы и переливы, казалось бы, сплошное украшательство, перья Фаринелли — но в серебристой музыке Перселла звучит адское страдание, мучительная безнадежность и отчаянная страсть.
При этом «Королева индейцев» стала не единственным достижением Перми в сезоне 2013/14 — и пару месяцев спустя в Москве увидели «Носферату» Дмитрия Курляндского, где на сцене ровными рядами висели гробы, а оркестр шипел гадюкой, скрипел несмазанной дверью, тяжко вздыхал в темноте и пугал народ до чрезвычайности (чего, разумеется, и добивался).
Фестиваль дал зрителям отдохнуть на «Аиде» московского Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, где режиссер Петер Штайн и дирижер Феликс Коробов превратили пышную «египетскую» оперу Верди в историю почти семейную, локальную, а художник Фердинанд Вегербауэр выстроил черно-белый мир с какими-то подземными ходами (подвал египетского храма в разрезе? Смотрелось очень эффектно).
Из оперы ничего не пропало — ни победные военные шествия, ни цветистость музыки — но волшебным образом Верди был «утихомирен», «взят в руки», и говорил с нами очень спокойным и ясным языком.
Большой театр сыграл две новинки прошлого сезона — «Дона Карлоса» Верди в постановке Эдриана Ноубла (британский строгий стиль, режиссер уходит в кулисы и отдает всю власть дирижеру — Роберто Тревиньо) и «Так поступают все женщины» в постановке Флориса Виссера (моцартовскую историю он превратил в «театр в театре»; в оркестре с Моцартом управлялся Стефано Монтанари).
Новая опера похвасталась «Dido» (Майкл Найман по спецзаказу написал пролог к опере Перселла «Дидона и Эней», и в спектакле — в рифму с пермской «Королевой индейцев» – век нынешний заговорил с веком давно минувшим), а Уральская опера привезла из Екатеринбурга «Летучего голландца», где производит впечатление не столько сумрачная «картинка», сколько дирижерская работа Михаила Гюттлера и Александр Краснов в роли прОклятого вечного странника.
В балете на «Золотой маске» царила неоклассика — от «Цветоделики», поставленной Вячеславом Самодуровым в Екатеринбурге (насмешливый оммаж классическому балету, где белые балеринки превращаются к финалу в цветочные клумбы и где работа художника по свету Евгения Виноградова не менее важна, чем работа собственно хореографа, но работу хореографа удалось увидеть на сцене, а свет при перевозке адекватно восстановить не удалось) до «Инфры» Уэйна МакГрегора, перенесенной год назад из английского Королевского балета в Мариинку.
В «Инфре» по экрану, протянутому над сценой, деловито шли человечки-знаки, а на сцене живые люди выгибались на невероятные углы, вцеплялись друг в друга и «разговаривали» пальцами, ступнями, коленками, будто чувствуя, что больше поговорить не удастся. (Спектакль был задуман хореографом десять лет назад под впечатлением от теракта в лондонском метро — но, не прочитав программку, зритель этого не поймет, лишь почувствует, что речь — об исчезающем времени дуэта, которое может не повториться).
Та же Мариинка рядом со спектаклем МакГрегора (нынешнего главного балетного ньюсмейкера) привезла размеренный и стройный вечер одноактовок голландского патриарха, перешагнувшего в девятый десяток — Ханса ван Манена, и его прохладная графика была исполнена петербуржцами с вниманием и почтительной музыкальностью.
Пермяки эталонно станцевали «Симфонию в трех движениях» Джорджа Баланчина (которая, конечно, просто «Симфония в трех частях», но как кто-то из ученых людей перевел неправильно в глубоко советские времена, так и осталось в обиходе) — торжествующий танец ради танца на музыку Стравинского; Большой показал, как хорошо выучил старинную «Даму с камелиями» Джона Ноймайера (спектаклю сорок лет, он как новенький) и гордо предъявил мировую премьеру — «Укрощение строптивой» Жана-Кристофа Майо.
Худрук балета Монте-Карло по заказу Большого сотворил веселый и легкий балет, изящно обойдя обидные для сегодняшних женщин мотивы «Укрощения» и превратив историю Катарины и Петруччо в историю двух эксцентриков, что нашли друг друга. Комплект балетов хай-класса, сложившийся на этой «Маске» (действительно лучшие из лучших, непонятно, как жюри будет разбираться с наградами) дополнила изящная одноактовка Иржи Килиана «Восковые крылья» в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко, где под корнями Иггдрасиля люди ведут медитативные танцы.
В современном танце разброс стилей был невероятно широк. Почему-то именно в эту номинацию попала «Белая тьма» Начо Дуато, сделанная в Михайловском театре (обычный неоклассический балет, видимо, кому-то из коллег-критиков в экспертном совете захотелось кивнуть самым суровым балетоманам-консерваторам — мол, смотрите, мы учитываем ваше мнение) — спектакль трагический и отчаянный, где балерина мечется под падающими на нее с кулис потоками белого порошка (балет был поставлен хореографом в память о его сестре, погибшей от передозировки).
Остальные четыре спектакля представляли всю возможную панораму контемпорари в отечестве — от остро-социального, саркастического и виртуозного «InTime 2», что сделал в Екатеринбурге французский хореограф Пал Френак, до самодеятельно-лирического, отсылающего по пластическому языку к семидесятым годам прошлого века «Глазами клоуна» Алексея Расторгуева (в пермском «Театре имени Евгения Панфилова; театр который год после смерти основателя живет на его наследии и пытается «вырастить бабу-Ягу в своем коллективе»; получается не очень).
В рядах соревнующихся есть и дама-священное чудовище (Каролин Карлсон, матриарх французского современного танца, сделавшая для проекта Дианы Вишневой горькую притчу «Женщина в комнате») и дама, что имеет все шансы священным чудовищем (в истории отечества) стать: хореограф Анна Абалихина, одна из главных надежд российского современного танца, сделала на Новой сцене Александринского театра совершенно безупречный с любой точки зрения спектакль «Экспонат. Пробуждение», где за час зрители становятся свидетелями зарождения жизни на Земле и дальнейшей эволюции — вплоть до появления прямоходящего человека.
Без какой-либо дидактики, без споров с иными точками зрения — но с колоссальным удивлением и восторгом перед человеком как таковым, вселенной как таковой, которой при этом не нужно поклоняться — но можно и нужно восхищаться, и работать «на нее», работать и работать — сочиняя спектакли и показывая их зрителям.