На концерте пианиста Дениса Мацуева во вторник вечером в Стратморском Доме Музыки (Вашингтон, Округ Коламбия) музыка и политика, эти извечно неуживчивые сожители, оказались бок о бок.
В марте этого года Мацуев, совместно с другими знаменитостями российской культуры, подписал открытое письмо, поддержавшее аннексию Крыма, осуществленную Владимиром Путиным.
Неясно, насколько это помогло Путину, но некоторые из подписавших письмо, напечатанное в газете “Известия”, столкнулись за рубежом с протестами, организованными сторонниками Украины. Во вторник вечером (17 июня 2014) слушатели, идущие на концерт Мацуева, были вынуждены пробираться сквозь дюжину протестующих.
39-летний Мацуев родился в Сибири в семье музыкантов. В 1998 году он выиграл золотую медаль на престижном конкурсе им. Чайковского в Москве.
С 19-го века Россия взращивала и чтила пианистов, культивируя традицию, которую профессионалы называют “русской школой” игры на фортепиано. Представители этой школы были известны своим мощным, красивым звуком.
В их репертуаре преобладала музыка периода романтизма и русская музыка двадцатого века. Они отличались высокоразвитой техникой игры и славились безупречным исполнением даже самых сложных сочинений.
Во время выступления Мацуева стало ясно, что, хотя в отдельных аспектах его игры распознаётся восхождение к той легендарной русской традиции, другие качества явно идут с ней вразрез. Его выбор программы выглядел типично – даже традиционно – русским.
Начал он с сонаты Гайдна; за ней последовало одно из наиболее часто исполняемых произведений периода романтизма – “Карнавал” Шумана. После перерыва следовали два произведения Чайковского и три Рахманинова, включая две прелюдии и сонату.
С одной стороны, Мацуев обладает тихим, певучим звуком необыкновенной красоты и изящества; с другой стороны, особенно в мощных, грохочущих басовых пассажах, он может играть очень, очень громко. Можно с уверенностью сказать, что за более чем шестьдесят лет посещения концертов я ни разу не слышал такой громкой фортепианной игры, как во вторник вечером.
При столь тщательно разработанном диапазоне динамического спектра, казалось бы, Мацуев имеет в своём распоряжении необычайно богатую динамическую палитру. Но это не так. Если ему и подвластен фортепианный эквивалент обычного, разговорного тона, он решил им не пользоваться. В течение почти всей программы казалось, что он либо шепчет, либо кричит.
Мацуев владеет беглой, хотя далеко не безупречной, техникой игры. Ему удобно за роялем, и его манеры по большей части не отвлекают от музыки. Точность его игры, однако, выглядит ниже уровня, ожидаемого сегодня от пианистов мирового класса. Порой он выдаёт лавины неверных нот, особенно в наиболее эмоциональных пассажах.
Конечно, неверные ноты ничего не значат, когда выступление музыкально неотразимо. Соната Гайдна ми-бемоль мажор, последняя из гайдновских сонат, лишённая присущей ей доли юмора, казалась немногим лучше разминочного упражнения. “Карнавал” Шумана звучал сумбурно, смешанно и небрежно. Даже произведения Чайковского и Рахманинова выглядели заигранными и натянутыми, а не исходящими от сердца.
Единственным незамутнённым моментом концерта стала прелюдия соль-диез минор Рахманинова, светящаяся редкой чистотой и искренностью исполнения.
Справедливости ради заметим, что из-за протестов в Вашингтоне и других городах, вызванных политической позицией Мацуева, он, возможно, был не в форме. Каковы бы ни были эти факторы влияния, по выступлению Мацуева во вторник видно было одно: сердце его где-то в другом месте.
Патрик Ракер, The Washington Post