Зальцбургский фестиваль в отличие от Вагнеровского в Байройте давно расстался с харизмой элитарного.
Зальцбург сегодня сотрясают шумные сандалы, но связанные не с творческим контекстом, а с концерном “Зальцбургер Фестшпиле”, предъявляют претензии как финансовые патроны, так и государство.
Недавно по этому поводу был опубликован резкий критический доклад Счетной палаты Австрии.
Между тем тема финансового давления на фестиваль достигла апогея, и на открытии нынешнего 91-го сезона уже открыто говорилось о “диктатуре экономистов” и “цинизме финансовых рынков”, которые теперь решают все. И не случайно в программе нынешнего фестиваля появился спектакль “Фауст. I и II”, встряхивающий актуальную коллизию: спасение нищего Фауста “дьявольским” изобретением бумажных денег, замещение существующих духовных ценностей идеалом корыстолюбия.
Впрочем, “закадровые” фестивальные проблемы на содержательную часть программы-2011 не повлияли. Даже учитывая нынешнюю “транзитную” ситуацию (прежний интендант Юрген Флимм оставил в прошлом году фестиваль досрочно, а его преемник Александр Перейра приступит к своим обязанностям в следующем сезоне), фестивальную афишу временный руководитель Маркус Хинтерхойзер (директор концертных программ при Флимме) составил на высочайшем уровне.
Это касается как традиционных зальцбургских концертных циклов, представляющих каждый год ведущие оркестры мира, так и новых проектов последних лет.
В Зальцбурге также постоянно звучат программы русской музыки, причем не только Чайковский, Мусоргский, Прокофьев, Шостакович, но и Шнитке, Уствольская. В этом году немецкий квартет Mandelring представил публике все квартеты Шостаковича, а в оперной программе в концертном варианте прозвучали “Соловей” Стравинского и “Иоланта” Чайковского. В партии Иоланты выступала Анна Нетребко.
Наконец, главная оперная афиша фестиваля выстроилась двумя блоками: осуществилась давняя идея Зальцбургского фестиваля – собрать три моцартовских спектакля режиссера Клауса Гута, поставленные здесь в разные годы: “Свадьба Фигаро”, “Дон Жуан” и Cosi fan tutte.
Сокрушительно аншлаговой оказалась постановка “Макбета” Верди, не появлявшегося, кстати, на Зальцбургской сцене двадцать пять лет. Однако козырем спектакля стало не название, а постановочный тандем двух гигантов, двух “классиков” современной сцены – Риккардо Мути (прощающийся этим спектаклем с Зальцбургом, где выступал 40 лет) и Питера Штайна.
Спектакль и вышел классически ясным, лаконичным, не перегруженным “чужими” смыслами. Главную коллизию “Макбета” – стремление человека к власти любой ценой и следующее за тем возмездие судьбы – Штайн приподнял в спектакле на уровень античной трагедии, где герой неумолимо, почти бессознательно стремится навстречу Року.
Штайн использовал пустое, как в древнем театре, пространство – с задником – каменной трехъярусной аркадой (природный “ландшафт” сцены Фельзенрайтшуле, высеченный в скале горы Монахов), с одиноким курганом, из которого, как из преисподней, вырываются вулканические клубы дыма и белые гермафродитные ведьмы с клочкастыми бородами и обвисшими грудями совершают свои магические ритуалы.
В пустом пространстве разыгрываются театральные бои воинов Дункана с натуральным звоном мечей, выдвигается на авансцену гигантский стол, трапеза за которым прерывается появлением фантомов покойников, преследующих своего убийцу – Макбета, леди Макбет в лунатическом состоянии продвигается призраком на высоком ярусе зловеще подсвеченной аркады. Наконец, шаловливые дети-ангелы являются Макбету, распростертому в бессознательном состоянии у подножия кургана, возвращая его к жизни.
А в следующей сцене этих же детей с перерезанными глотками выносят на сцену, укладывая рядом с окровавленной матерью – убитой Макбетом женой Малькольма.
Сцена оплакивания детей ударяет по сентиментам. И Штайна критикуют за голливудский подход к шекспировской трагедии, за сценические банальности, которые можно было бы “перезагрузить” актуальными смыслами (переодеть войска, не изображать Бирнамский лес силами наивно обряженного в листочки миманса, не давить на дешевые эмоции).
Но Штайн ставит не зрелище, он ставит трагедию, он ставит про зло, которое несет в себе личность, не ограничивающая свои амбиции, про зло, которое несет мужчине женщина, безжалостно вдохновляющая его на ложные цели. И неслучайно у леди Макбет в исполнении российской певицы из Петербурга Татьяны Сержан голос звучит зловеще, с тонким “садистским” вибрато, въедающимся в сознание Макбета.
Эту краску для леди Макбет написал сам Верди, эталонной интерпретацией музыки которого Риккардо Мути элегантно и пронзительно эмоционально попрощался с Зальцбургом.
Ирина Муравьева, “Российская газета”