Концерт, прошедший в минувшую среду в Светлановском зале Дома музыки, приятно удивил и порадовал меломанов. За пультом спиваковского Национального филармонического оркестра России впервые стоял великий Геннадий Рождественский. Солировала Виктория Постникова.
В первом отделении прозвучала Пятая симфония Яна Сибелиуса. И плавающий звук духовых можно было бы списать на мерцающую стилистику эпохи модерн (время создания 1914–1919). Но все же вернее объяснить первым знакомством дирижера и НФОР.
Второй фортепианный концерт Камиля Сен-Санса Виктория Постникова сыграла прозрачно, тонко и бережно. Изящная форма создавалась благодаря деликатному аккомпанементу чутко слышащего солистку оркестра.
Вторую часть можно назвать мировой премьерой. Конечно, такое определение – мистификация: сюита Альфреда Шнитке «Мертвые души» игралась с конца 70-х множество раз. 9 июня 1978 года была премьера спектакля Юрия Любимова «Ревизская сказка», где музыка прозвучала впервые.
В середине 80-х вышел шедевральный пятисерийный фильм Михаила Швейцера «Мертвые души». Музыка Шнитке стала, как сейчас бы сказали, саундтреком. Отредактированная Геннадием Рождественским сюита звучала и на фестивале Альфреда Шнитке во второй половине 90-х. И вот что удивительно: эта музыка абсолютно «открытый проект».
С ней происходят потрясающие метаморфозы в зависимости от азарта и темперамента дирижера и, так сказать, оригинального прочтения Гоголя в каждый конкретный исторический момент.
Уже в фильме Швейцера музыка сшивала киномонтаж какой-то инфернальной абсурдистской эмоцией. Давала второй образный ряд, рифмующийся с авангардными постановками начала XX века, а может, с психоаналитическими экзерсисами новейшего искусства.
Геннадий Рождественский эту музыку исполняет как «тотальный театр», подключая собственный талант лицедея, способного за пультом сыграть все роли сразу: от Павла Ивановича Чичикова до даже «дамы приятной во всех отношениях». И партитура подсказывает феерические возможности лицедействовать в звуках.
Тема каждого гоголевского помещика – фирменно шнитковская пародия на какой-либо известный музыкальный «штиль», расхожий, между прочим, в былом советском кино и в экранизациях классики особенно. (Манилов, например, – сентиментальный романс, а Ноздрев – непременная мазурка, служившая фоном панорамного «оживляжа» разных «живых картин».)
В новом исполнении Геннадий Рождественский вкупе с азартными музыкантами НФОР и супругой Викторией Постниковой проиграл музыку Шнитке как безжалостный и жестокий до леденящего душу отчаяния трагифарс. Все темы (от вступления до галопа) глумливо расползались, гримасничали какими-то гойевскими почти что рылами из «Капричос».
Царство Плюшкина с двумя метрономами, держащими тему семьи, было Рождественским и Постниковой просто заперто под крышку рояля: и пианистка, и дирижер поочередно вдавливали в клавиши скаредные аккорды. Пока наконец последний звук в тему Плюшкина не был вколочен.
Истоки этого лицедейства в звуках Рождественский с присущим ему артистизмом обнаружил в бисовой пьесе Прокофьева «Наваждение». В редакции с оркестром солируют в ней четыре аккордеона.
Как фортепианная пьеса написана она в 1908 году, когда Прокофьеву было семнадцать лет и он учился в стенах Петербургской консерватории. Диссонирующая гармония, ритмика, моторность слышатся протоформой будущего шедевра Шнитке. Из позднего символизма и предавангарда.
Не зря же после этой вещицы критика заклеймила Прокофьева эпитетом «крайний модернист». Какое счастье, что этот же эпитет и сегодня применим к патриарху отечественной музыки Геннадию Рождественскому!
Сергей Хачатуров, “Время новостей”