Этот фестивальный сезон в Arena di Verona проходил в 97-й раз. И хотя фестиваль был создан 106 лет назад, в годы войны он не проводился, поэтому своё столетие будет праздновать в 2022 году.
В 1913 году фестиваль открывался Аидой, которая до сих пор идёт в той самой исторической, хоть, естественно, постоянно обновляемой постановке Джанфранко де Бозио – оперой, которая, кажется, была специально предназначена для этого римского амфитеатра.
Верди и является самым исполняемым автором на фестивале. В этом году, например, рядом с его неувядаемой Аидой звучат Травиата и Трубадур.
Но если Трубадур мне также казался соответствующим как духу так и масштабам этого театра, то с Травиатой дело обстояло иначе. Как, думал я, можно исполнять эту интимную оперу на такой грандиозной сцене?! Но, как часто бывает, все теории превращаются в прах, когда их опровергает гений.
Премьерой Травиаты в новейшей постановке Франко Дзефирелли фестиваль открывался 21 июня, а 15 июня Дзефирелли не стало. Он был великим оперным режиссёром, потому что был талантлив, любил и чувствовал оперу как истинный итальянец и обладал изумительной школой оперной режиссуры, которую он прошёл у самого Лукино Висконти.
Как и Висконти в своей постановке Травиаты с Марией Каллас в Милане, так и Дзефирелли в своём фильме с Терезой Стратас начинает повествование с воспоминаний Виолетты о прожитой короткой жизни.
В своей, ставшей последней, постановке для Арены режиссёр идёт ещё дальше: опера у него начинается с катафалка, на который погружают гроб героини. Эта постановка полна массой изобретательных деталей, где каждая черточка питает драматургическую актуальность. Она решена настолько интенсивно и музыкально, что каждый аспект повествования вовлекается в драматургическое и выразительное целое.
Я побывал на спектакле 1 августа 2019, который в силу некоторых обстоятельств не уступал накалу премьерного показа. В этот вечер в партии Жермона был объявлен Пласидо Доминго, в партии Альфреда – очень популярный в Италии тенор Витторио Григоло, а за дирижерским пультом стоял Марко Армильято.
Поскольку выступления этих перечисленных артистов были единичны, то вечер 1 августа справедливо носил характер Гала.
Сегодня можно много чего говорить о Доминго, выступающем в баритоновом репертуаре, но он подарил публике подлинное блаженство, и его появление во втором акте стало тем, что в шоу-бизнесе принято называть шоу-стопер (showstopper). (Напомнил мне, кстати говоря, выход Лемешева-Ленского в Большом театре, когда Борис Хайкин откладывал палочку и терпеливо ждал, чтобы аплодисменты утихли).
Витторио Григоло был также горячо ожидаем публикой Арены, и по всему было видно, что и певец с нетерпением ждал этой встречи.
На сцене Григоло был страстен и нежен, его спинтовый тенор – ярок и выразителен. Ну, а уж после спектакля его экстаз был столь безудержен, что в ответ на бурную реакцию публики он упал навзничь. Это был жест и перед сценой Арены.
Марко Армильято в тот вечер дирижировал легко, чутко и вдохновенно. Короче, это стало незабываемым событием. Ах да, я ещё ничего не сказал о титульной героине. В тот вечер Виолетту пела Лизетт Оропеса – прекрасное сопрано. Все пассажи в арии она исполняла безупречно, её голос отлично выстроен, тембр – привлекателен. Но для Арены ей все же не хватало более яркой исполнительской индивидуальности.
Этих особенностей мне не хватало и у героинь последующих двух спектаклей, на которых я побывал: Кармен Ксении Дудниковой, Аиды Марии Хосе Сири и Амнерис Виолетты Урманы.
Дудниковой очень помешал начавшийся дождь: непосредственно перед выходом Кармен спектакль был на 20 минут прерван. Можно себе представить игравший адреналин в крови певицы, который она была вынуждена погасить, – а ведь выход Кармен определяет характер и поведение героини на всю оперу!
У Сири для Аиды есть и голос и внешность, но не хватает артистического темперамента, артистической яркости.
В Амнерис Урманы мне мешало постоянное форсирование голоса, что сильно обеднило звуковые краски. Может быть, ей казалось, что из-за невероятных объемов театра ей нужно все время укрупнять звук, но это невольно отразилось на его качестве.
Радамесом в тот вечер должен был быть Мартин Мюлле, который, судя по фестивальному буклету, в июле пел Дона Хозе. В Аиде ему повезло меньше, уже в романсе Радамеса “Celeste Aida”, известного своей коварностью для теноров, у него начались вокальные проблемы, и ко второй картине его пришлось заменить на Михаила Шешаберидзе, певшего два предыдущих спектакля.
А вот с Кармен – казалось бы оперой словно предназначенной для большой сцены Арены – получилось иначе. И хотя режиссёр и сценограф этой оперы является очень мной любимый и ценимый Уго де Ана, чья Тоска на фестивале в Вероне пару лет назад меня очень впечатлила, Кармен в его постановке мне показалась перегруженной, загроможденной и суетливой.
А может быть вина в этом и дирижёра Даниэля Орена. Если бы он меньше занимался собой и своими жестами, а больше партитурой и сценой, музыка бы захватила сильнее и все реквизитные отвлечения отошли бы на второй план.
В заключение я хочу сказать, что, как я уже давно убедился, сегодня в нашем мире на все могут быть противоположные мнения и взгляды, все можно расценивать не просто по-разному, но и совершенно наоборот.
Если, например, некоторые критики пишут, что
«Верона застряла где-то между восторженным отношением к итальянской опере и нешуточной попыткой создать массовое шоу»,
или что
«фестиваль отчаянно пытается стать актуальным…, а большое количество не проданных мест только увеличивается»,
то для меня Арена ди Верона – это в том числе увлекательное путешествие на 100 лет назад, когда опера, во всяком случае в Италии, была не элитарным искусством, а хлебом насущным для людей всех сословий.
И сегодня для меня счастье, видеть как Арена каждый вечер собирает тысячи людей не на рок-концерт, а на великую музыку Верди и Россини, Пуччини, Бизе, Доницетти.
Борис Блох