На закрытии девятнадцатого фестиваля старинной музыки Earlymusic, цель которого – вернуть к жизни забытую русскую музыку, прозвучала опера Франческо Арайи «Цефал и Прокрис».
Арайя, представитель неаполитанской школы, приехал в Петербург по приглашению императрицы Анны Иоанновны.
В его образцовых для того времени операх развернуты драматические речитативы, с благородной риторикой, резонерством, сентенциями и нравоучениями, в них, главным образом, и происходит действие.
А прочувствованные арии раскрывают растрепанное душевное состояние героев. Заодно – и певческие возможности исполнительниц, украшающих словесные и музыкальные повторения разнообразием рулад (в «Цефале», где когда-то пели дети, нынешнюю премьеру поют семь сопрано).
С приходом романтизма вкусы радикально изменились, и опера была забыта. Сегодня, когда мировой интерес к музыке, написанной до XIX века, и к возможно более точному ее воспроизведению в манере эпохи, достиг апогея, настал час российского Арайи.
Ансамбль «Солисты Екатерины Великой», во главе с фанатом старинного музицирования, скрипачом Андреем Решетиным (бывшим участником группы Гребенщикова «Аквариум») обратились к опере «Цефал и Прокрис».
Это в свое время был не просто очередной придворный спектакль, но первая опера на русском языке, созданная в 1755 году на либретто Александра Сумарокова. Переписанный для оперы античный миф (у Сумарокова греческое запросто перемешано с римским) повествует о несчастной любви.
Влюбчивая богиня Аврора, возжелавшая юного красавца Цефала, с возгласом «утехи ваши невозвратны» уводит его от возлюбленной Прокрис. В итоге волшебных козней одурманенный видениями Цефал нечаянно убивает девицу, приняв ее за чудище в кустах. Как поют герои, «любовь вредна» и «рок на нас напасти простирает».
По мнению постановщиков, эта опера – не столько типовое барокко, сколько образец музыкального рококо, с его изысканными мелизмами, звуковой галантностью и вниманием к мельчайшим душевным переживаниям.
Конечно, нынешняя постановка в Эрмитажном театре – не копия пышной премьеры при дворе Елизаветы Петровны. Там одних хористов было 50 человек.
Не говоря уж о декорациях итальянца Валериани (эскизы которых не сохранились). И эффектной машинерии, типа «спуск богини с небес». Газеты писали, что императрица получила большое удовольствие, а
«смотрители все как в ложах, так и в партере равномерно многократным биением в ладоши общую свою апробацию изъявили».
Воссоздать такой спектакль не было возможности в условиях, когда субсидия городского комитета по культуре была обещана, но не поступила, репетиции часто проходили на квартирах солистов, а спасала точечная спонсорская помощь.
Оперу «Цефал и Прокрис» показали не в придворной, а в камерной версии: именно так она ставилась когда-то в Картинном доме Ораниенбаума, и партию одной из скрипок исполнял будущий император Петр III.
Ноты этой версии (для небольшого оркестра) нашлись в библиотеке Петербургской консерватории, недостающие речитативы пришлось дописать скрипачу Андрею Пенюгину.
Главное внимание постановщиков обращено не на сценографию (играют в черном кабинете) или эффекты (богиня выходит не с неба, но из кулис), а на тщательность вокальных и музыкальных образов. На исторически информированное исполнительство, включая особенности игры на струнных, клавесине и флейте-траверсо, декламацию и произношение выпеваемых слов, барочный жест и старинные танцы.
И костюмы Ларисы Погорецкой, выполненные из натуральных материалов, дают достаточное представление о юбках с каркасами, плюмаже в волосах, причудливых париках и прочих приметах гардероба старинного театра.
А постановщик Данила Ведерников так тщательно обучил певиц барочному жесту, (в котором важно положение каждого пальца), что все пластические «выспренности» смотрятся на редкость органично. И как часть увлекательной игры в аутентичность, и как проявления горя, радости, ужаса и т д.
Не зря директор Эрмитажа Михаил Пиотровский во вступительном слове напомнил: у Сумарокова «изумительный русский язык». Чтобы правильно его передать, нужно, как и делали певицы. тщательно произносить именно те гласные, что написаны. Именно тогда произойдет главное, к чему стремились постановщики – воссоздание атмосферы.
Это удалось сделать и Юлии Хотай (Прокрис), и Варваре Туровой (Аврора), и царю Миносу (Юлия Корпачева), и Жанне Афанасьевой (волшебник Тестор). А особо прекрасные голоса Елизаветы Свешниковой (Цефал) и царя Ерихтея (Вера Чеканова) вообще заставили унестись в небеса.
Как и положено, каждое действие заканчивается небольшим балетом, причем его сюжет не связан с сюжетом оперы, но стилистически от спектакля, разумеется, неотделим. Танцы, поставлены немецким специалистом Клаусом Абромайтом для исполнителей «Барочного балета Анджолини».
Хореограф решал трудную задачу – приспосабливал барочные трактаты о танце для оперы рококо. Руководствуясь принципом «артисты эпохи барокко любили находить, артисты эпохи рококо любили искать», Абромайт выбрал из пятидесяти с лишним записанных старинных танцев шесть (замедленная фолия, сарабанда, хорнпайп, медленная куранта и полонез).
В положенных эпохой мелких «партерных» па изменчиво-изощренная мимолетность превосходно соотносится с такой же эмоциональной гаммой в пении, а исполнители имеют вид танцующих фарфоровых статуэток.
Петербург для команды «Цефала» – особый город. Он – как закрытая горячая кастрюля: при открывании крышки всегда идет исторический «пар». Но опера Арайи, воскрешенная потомками – не просто удаль эстетов и не только дань культурной истории.
Сквозь обязательные музыкальные формулы проникает интимное переживание. Игрушечные на вид страсти скрывают подлинность. Именно к этому стремится современный фестиваль старинной музыки.
Майя Крылова, teatral-online.ru