На подмостках бельгийского национального оперного театра La Monnaie появилась опера “Огненный ангел”.
Ей не слишком везет на мировых сценах, но уходящий директор театра Бернар Фокруль (он приглашен возглавить фестиваль в Экс-ан-Провансе) припас ее постановку к концу срока своего правления, посчитав, что шедевр Сергея Прокофьева достоин лучшей участи.
Исполнили оперу за редким исключением приглашенные московские солисты.
Прокофьев начал писать “Огненного ангела” в Америке в 1919 г. Туда он приехал на премьеру своей “Любви к трем апельсинам”, но премьера сорвалась, и надо было срочно занять образовавшийся в жизни вакуум. Композитор сам написал либретто по мотивам романа Валерия Брюсова “Огненный ангел”, действие которого происходит в Германии XVI века и одновременно в Москве рубежа XIX-XX веков — ибо сюжет автобиографичен.
Главная героиня Рената (она же — писательница Нина Петровская) одержима дьяволом и путает его морок с ангельскими видениями. Некогда 16-летней Ренате явился граф Генрих (он же — Андрей Белый, друг Брюсова и его соперник по части писательницы Петровской), которого она приняла за своего ангела.
Но “ангел” лишь поматросил и бросил. С тех пор Ренату одолевают демоны. Рыцарь Рупрехт (его прототип — сам Брюсов) решается помочь ей в поисках Генриха — девушка-то очень даже ничего, хоть и не все дома. Генрих найден, дуэль, Рупрехт ранен, Рената понимает, что любит не Генриха, а Рупрехта, не Белого, а Брюсова. В отчаянии она постригается в монахини, но тащит за собой своих демонов. Теперь в их распоряжении целый монастырь, и приходится инквизитору отправить Ренату на костер.
С таким угрюмым символизмом Прокофьев опоздал лет на пятнадцать. Никому его новая опера была особенно не нужна. Ни Америке с ее страстью вовсе не к трем апельсинам, а к оперным дивам, ни Европе, охочей до балета благодаря Дягилеву и Стравинскому и жаждущей оперного документализма после Берга, Кшенека и Хиндемита.
Композитор и сам понимал конъюнктуру рынка и особенно не старался продвинуть свое детище. “Огненный ангел” сочинялся восемь лет и практически в стол. При жизни автора была сыграна только сделанная из музыки оперы Третья симфония.
Лишь в 1954-м, через год после смерти Прокофьева, “Огненного ангела” исполнили в концерте на Венецианской биеннале. Еще годом позже оперу впервые поставили — и тоже в Венеции, в театре La Fenice. В СССР “Огненного ангела” впервые увидели в 1984-м в Перми и Ташкенте, теперь же она украшает репертуар и Мариинки, и Большого театра.
У Брюсова просвещение сражается с суеверием; неоперный этот позитивизм Прокофьев заменил старой доброй борьбой тьмы и света, старательно выскоблив всю психологию и задрав сюжет в плоскость религиозно-философских фантазмов. Но британский режиссер Ричард Джонс, успевший поставить уже не одну русскую оперу, возвратил слишком оперным героям Прокофьева брюсовскую романную человечность.
Рената — шизофреничка, ее роль истолкована как один большой припадок. Нормальная болезнь, как мы понимаем в финале, где на фоне всеобщего помешательства одна Рената выглядит успокоившейся и пришедшей в себя.
На бельгийской премьере Ренату чрезвычайно убедительно спела солистка московской “Геликон-оперы” Светлана Создателева с ее универсальным актерским даром, подвижным голосом и широким эмоциональным диапазоном. Еще Создателева умеет рисовать, и Рената у Джонса сопровождает свои монологи спонтанными набросками на белых декорациях: поет про ангела, а рисует чертей или каббалистические знаки. Рупрехт (Игорь Тарасов) у Джонса простоват, временами глуповат: режиссер словно визуализирует диатоническую музыку чересчур положительного рыцаря. Такой Рупрехт-ни-рыба-ни-мясо еще больше подчеркивает колоритность Ренаты. Игорь Тарасов — красивый мужчина с красивым голосом, но он то и дело выказывал недостаточную музыкальность и не слишком успешно боролся с прокофьевским ритмом.
Неровный вокальный кастинг — вечная проблема брюссельского театра La Monnaie. У Леонида Бомштейна (вслед за режиссером) получился умопомрачительно смешной и по-мусоргски корневой Мефистофель, а рядом с ним Зено Попеску поет Доктора так, словно сам по профессии врач, а не певец.
Режиссерская концепция Джонса в целом убедительна и тактична за исключением эпизодов с нечистой силой — они попахивают дурновкусием и заигрыванием с публикой: то скелеты костями тряхнут, то бред Рупрехта о краснокожих зацветет мексиканскими кактусами.
Дирижер Кадзуси Оно превзошел себя и выжал классную игру из весьма среднего оркестра La Monniae. Если играешь эту одержимую оперу Прокофьева, надо и самому быть слегка одержимым — и тут образец, конечно, Валерий Гергиев.
Но и Кадзуси Оно провел оперу с любовью и страстью, пусть и далекой от того, к чему привыкла критика. Если поначалу партитура у японца звучала всего лишь несколько более матово, то во второй половине спектакля из нее полезли не положенные мистические экстазы с русской пропиской, а джаз и урбанистическая витальность.