Перед тем как поделиться своими соображениями о природе главной части вагнеровской эпопеи, хочу выразить благодарность оркестру Тирольского фестиваля в Эрле, хору и певцам Академии Монтеграль, организаторам, пригласившим меня на фестиваль, и, разумеется, самому маэстро Густаву Куну.
Не скрою, я никогда не стеснялся своей сентиментальности по поводу и без: хорошо исполненная музыкальная композиция всегда находила отклик в моей не избалованной хорошими исполнениями душе. Но, когда в этот вечер после убийства Зигфрида заиграл «Траурный марш», моему потрясению не было границ: в обозримом меня радиусе плакал каждый второй мужик! И, что характерно, ни одна женщина даже не всхлипнула. Что-то мне это напоминает… Но это – к слову.
Первый акт певцы провели не разогрето, хотя достойно. Джорджа Винсента Хампрея в партии Зигфрида я раньше не слышал, хотя артист весьма достойный (динамически слабоват и фразировка – через раз убеждает в понимании сути, но не суть).
Также экономно в первом акте выступила Мона Сомм: её Брюнхильда словно не до конца еще проснулась в «Зигфриде», но финал певица проводит с оглушительно красивыми мощными форте, и ты понимаешь, ради чего Мона берегла голос в первой половине представления. Впрочем, моё любимое трио Брюнхильды, Хагена и Гунтера в финале второго акта было уже довольно ярко исполнено.
Гунтер в исполнении Джеймса Розера особого восторга не вызвал, поскольку, в отличие от партии Бекмессера из «Майстерзингеров», партия недалекого и слабовольного Гибихунга для певца низковата.
А вот Андреа Сильвестрелли в роли Хагена показал по-честному высший класс характерного вокала и получил самые оглушительные овации зала.
Из женских партий, прежде всего, хочется отметить матофо-фарфоровый, изумительно выделанный, округлый вокал Светланы Котиной, исполнившей душераздирающий монолог Вальтрауты.
Сюзанна Геб добротно провела партию Гутруны, но ничем не удивила. Норны и русалки были тоже в рамках и пределах: качественно и по существу.
Теперь – о главном.
«Гибель богов» – это грандиозная финальная сага одного из величайших религиозно-исторических и социально-эзотерических откровений, посланных человечеству в качестве методички по улучшению своей природы и породы. Проблема в том, что человечество настолько отупело, что сегодня для абсолютного большинства меломанов (про непосвященных я вообще молчу: там полный аллес-капут!) «Кольцо нибелунга» – не дорожная карта самосовершенствования, а – социопатический эксперимент.
Чтобы понять подлинную природу «Кольца нибелунга», нужно хоть немножко знать природу самого главного справочника по истории взаимодействия Человека с Богом – Библию.
Если мы в трезвом уме и здравой памяти понимаем, что вопрос о существовании Христа может задавать только человек, опирающийся на одномерную картину мира насекомого, тогда у нас как минимум есть шанс понять, почему Рихард Вагнер так долго, упорно и непросто работал над произведением о гибели Сверхчеловека и что именно Вагнера не устраивало в канонизированных официальной церковью четырех (из почти четырехсот!) жизнеописаниях Спасителя.
Сегодня, по-видимому, уже не только в России не помнят финальных слов Брюнхильды, в которых бывшая валькирия (на минуточку, «падший ангел», по факту) упрекает папу Вотана в том, что величайший из Героев – Зигфрид – гибнет из-за проклятия, наложенного на саму Власть Верховного Божества (ничего не напоминает, нет?).
Очевидно, что даже Зигфрид – как существо духовно примитивное, при всей своей героической сущности, был лишь «внутриутробной» копией подлинного символа Спасителя, который во всем своем величии воплотится в образе главного героя главной мистерии всех времен и народов – в вагнеровском же «Парсифале».
Тут дело не столько в том, что у Вагнера в целом получился чрезмерно убогий портрет германской нации: портрет получился весьма корректным. Дело в том, что сама германская нация в лице Зигфрида оказалась не готовой к откровениям такого масштаба и, как потом показала история, в своей имбецильной недозрелости не вынесла возложенной на неё гением Вагнера общечеловеческой миссии.
К слову, русская нация тоже не справилась с главным своим художественным эзотерическим посланием и до сих пор не понимает величайших откровений «Сказания о граде Китеже» Николая Андреевича Римского-Корсакова. И в этой национально-исторической туповатости мы с немцами – ну, просто не разлей вода! Возможно, именно поэтому англосаксы нас до сих пор имеют по поводу и без как по очереди, так и параллельно. Но дело не в этом.
Дело в том, что, как я уже многажды показывал, ни одно серьезное художественное произведение нельзя пролистать и забыть, не упустив для себя что-то важное. Каждый серьезный артефакт нужно непременно рассматривать. Зачем? Потому что в каждый конкретный момент жизни и саморазвития мы настроены на понимания лишь какой-то незначительной части информации, заложено в наследии прошлого, будь то Библия или балеты Чайковского.
Произведения, обладающие самодостаточной формой, давно уже кажутся мне пустышками, и именно по этой причине, к слову, я разлюбил барочную оперу, тошнотворное идеологическое убожество которой способен вынести только очень уставший от напряженной мыслительной деятельности человек. Осмелюсь по этому же поводу заметить, что наслаждение формой без рассматривания содержания – развлечение, бесконечно дебильное, но – это моё мнение, и для меня это – так. Кто-то со мной не согласится, но я почти уверен, внятных аргументов я не услышу, и вот почему.
Дело в том, что красота и корректность её воплощения – лишь инструмент, который не может быть самодостаточным для человека, хоть что-то понимающего в жизни. Именно по этой причине зависимость от проживания в дорогих отелях, от перелета только бизнес-классом и перемещения только на автомобилях люксовой модификации, лично для меня, – верх человеческого убожества.
Для тех, кто никогда не пользовался «всем самым лучшим», мои слова покажутся снобистским выпендрежем, но я и не планировал кого-то радовать социальными поглаживаниями. Я никому ничего здесь не продаю, поэтому свободен немного больше, чем тогда, когда торговал офисной бумагой. Это все к чему? А к тому, что, чем свободнее человек, тем он скромнее в своих потребностях. Только оголтелая нищета стремится к роскоши. Но чтобы понять это, нужно понять бесценность каждого вдоха, каждого глотка воды, нужно слишком многое потерять, чтобы, наконец, обрести. Нужно увидеть свою смерть. Тот, кто её не видел, возможно, не видел вообще ничего. Такому человеку в связи с «Гибелью богов» что-либо объяснить будет весьма затруднительно, но – попытаюсь.
Вспомним, что приводит Гибихунгов к гибели? Стремление усилить свою власть. А зачем? Вот чего им не хватало? Яхты двадцатиметровой? Атомной бомбы? Чего? Неужели Гунтеру действительно была нужна именно Брюнхильда? Он с обычной бабой не размножился бы что ли?
Или та же Гутруна – его сестра? Вот на кой черт ей именно Зигфрид понадобился? Подсказать? Потому что с изысканностью продавца-манипулятора Хаген как существо, рожденное в результате секса за деньги, создает у Гибихунгов потребность в том, чего им не нужно! Именно Хаген убеждает Гунтера и Гутруну, что в своём имиджево-потребительском сегменте они должны довольствоваться только лучшим! Знакомо, правда?
Чтобы понять весь идиотизм ситуации, в которой потребление из инструмента превращается в смысл, позволю себе одно лирическое отступление на заданную тему. Во время одной из домашних вечеринок одна дама ни разу не сняла солнцезащитных очков, оставшись в них даже после того, как на улице стемнело. Когда ее подруга, не выдержав, обратилась к ней с естественным вопросом, зачем она весь вечер провела в темных очках, «очковая» дама раздраженно ответила: «Дура! Это же PRADA!»
Так вот для Гибихунгов Брюнхильда с Зигфридом – такая вот PRADA: в глазах людей, которые разводят их во всех смыслах, Брюнхильда и Зигфрид обладают лишь брендовой ценностью, лишь своим имиджем, а не своими судьбами, и даже не своими личными качествами человеческой. Использование живого человека для решения личных проблем мы уже дискутировали в эссе про «Риголетто», здесь же заметим наличие отягчающих обстоятельств: Гибихунги получают свои «аксессуары» даже не своим трудом, а чуть ли не в кредит (помощь Гунтеру оказывает Зигфрид, а помощь Гутруне оказывает Хаген, что есть сплошная афёра в обоих случаях). Согласитесь, что если бы в «Гибели богов» была только одна эта сюжетная линия, то и тогда бы уже ценность этой драмы для нашего миропонимания была бы запредельной.
Но, кроме этой линии, в «Гибели» есть ещё тема настырной обиженности Брюнхильды, её ревность и дурость. Почему я так сердит на эту особу? Всё просто: вот если бы Брюнхильда на самом деле любила бы Зигфрида, стала бы она соучастницей его убийства? Ответ очевиден. Суд вопросов больше не имеет. Занавес. Впрочем, стоп.
Ещё – о служении. Один из самых эмоционально мощных диалогов всего «Кольца» – диалог Хагена и Альбериха, в котором нибелунг заклинает своего сына довести дело по изъятию кольца до конца. Чем это заканчивается, мы помним. Вывод: слепая верность долгу – не менее опасна для личности, чем желание весь вечер провести в тёмных очках от PRADA.
Один из лучших исполнителей партии Хагена – Андреа Сильвестрелли – создаёт настолько многогранный образ, что в какой-то момент этого героя становится жалко! Потому что Хаген у Сильвестрелли – абсолютно честен в своём Служении делу своего отца. Так за что же он гибнет? Погибнуть-то должен Альберих: наказан-то должен быть заказчик! И здесь мы слышим еще одно фундаментальное предупреждение, которыми щедро переливается полотно вагнеровской тетралогии: наказывается всегда исполнитель. Если чем-то рискуешь, рискуй только по своей воле и только в своих интересах. Иначе – одни неприятности.
Но – вернемся к главному откровению «Гибели» – к словам Брюнхильды о предательстве как просветлении. Я не буду сейчас касаться своей любимой темы Иуды Искариота, без предательства которого Спаситель не оказался на кресте и никогда бы так и не спас. Я просто прошу вспомнить, кто из учеников Христа самым первым отправился с этой планеты вслед за Спасителем. Вспомнили? Отлично! Да! Это был Иуда, покончивший жизнь самоубийством в ту же самую ночь, в которую остальные разбежались, а будущий первый папа римский трижды отрёкся от своего Учителя.
В «Гибели богов» на костер вслед за преданным героем восходит Брюнхильда. Брюнхильда, у которой только в последние минуты жизни включается мозг (как и у Иуды, к слову) и она прозревает, понимая, что же, на самом деле, натворила, поддавшись своим эгоистическим животным порывам, не совместимым ни с честным Служением, ни тем более с Любовью.
В принципе быть дурой не возбраняется. Но быть предательницей поневоле – это результат исключительно искреннего отчаяния и возвышения одновременно: ведь только в тот момент, когда Брюнхильда видит труп Зигфрида, она перестает чувствовать себя преданной; она вдруг прозревает и понимает, что сама поступила точно так же по отношению к Зигфриду, став соучастницей его убийства.
Тем, кому нужно объяснять, что в других людях мы всегда видим только свои собственные недостатки, тем, кому не очевидно, что любое дурное обращение с нами – лишь результат того, что лучшего обращения мы пока не заслужили, тем, кто не понимает, что каждая неприятность в нашей жизни, каждая наша потеря – всего лишь повод стать лучше и хоть на микрон приблизиться к Богу, – тем лучше не тратить свою драгоценную жизнь на постижение величайших смыслов вагнеровского «Кольца нибелунга»: им лучше сходить к косметологу, сделать укладку или посидеть в кафе. Это будет, как минимум, полезнее и, как максимум, честнее.
Александр Курмачев