В 1990 году он создал «Геликон-оперу» и стал её художественным руководителем.
Всего через три года театр превратился из частного в государственный и начал полноправно конкурировать за зрителя с Большим и Мариинкой.
«Геликон-опера» идёт в ногу со временем, и кому, как не народному артисту, обладателю престижных премий «Золотая маска» Дмитрию Бертману, знать о том, какой будет опера в XXI веке и каким образом она повлияет на нас.
– Дмитрий, на прямые трансляции «Метрополитен-опера» в наших кинотеатрах не достать билетов. Желающие попасть на премьеры в Большой и в две Мариинки заглядывают в кассы за полгода вперёд. Почему опера стала такой модной?
– Вокруг много подделки, люди перестали верить в искусственные материалы, и им захотелось биопродукта. Прошёл период КВН, когда от режиссёров требовались приколы. В истории всё повторяется.
Если мы вспомним оперу эпохи барокко, то увидим, что тогда спектакли устраивались для элитарной публики, но буржуазной, а не интеллектуальной. Люди приходили в оперу себя показать и посмотреть на интересные эффекты в спектаклях. На сцене демонстрировались страсти Орфеев и на верёвках летали мифические персонажи.
А потом опера стала народным искусством. Посмотрите на архитектуру театров XIX века во всём мире. Самые большие из них – оперные. И не случайно. Если бы туда ходило мало народу, такие огромные здания не строили бы. В странах, где развивалась опера, в Италии например, было в каждом городе по два театра. В Германии они вообще в любой деревне. Кстати, эта страна считает себя законодателем постановочной моды, но тут я буду патриотом.
В России в период войн, революций, голода наблюдался расцвет искусства. В начале XX века наша страна подарила миру таких гениев, как Константин Станиславский, Владимир Немирович-Данченко, Александр Таиров, Евгений Вахтангов, Соломон Михоэлс, Всеволод Мейерхольд. Сегодняшний Голливуд работает по системе своего основателя – Михаила Чехова.
Если говорить об операх, которые ставились в современных решениях, то и здесь первой была Россия. В Большом театре, например, Николай Смолич в 30-е годы прошлого века создал спектакль «Золотой петушок» Римского-Корсакова, где Государственную думу перенесли в баню и там, в парилке, решали все вопросы.
– Но вернёмся к нынешнему буму на оперу…
– Он сейчас в большей степени даже не в России, а в Азии. Недавно мы возили на Таиландский музыкальный фестиваль в Бангкок «Сказки Гофмана» и «Севильского цирюльника». И, оказывается, там, как и в Корее, и в Китае, огромное количество театров. На любом международном конкурсе китайцы или корейцы – всегда лауреаты.
– Получается, опера в XXI веке будет одним из самых популярных видов искусства?
– Именно! И не «одним из», а самым. Всё к этому идёт. Мир движется к синтезу, а человек хочет в короткий промежуток времени получить максимум информации. Есть и другой важный момент. Уровень образования стремительно падает.
Тестовая система проверки знаний, как, например, Единый государственный экзамен, не даёт перспективной возможности применять логическое мышление, изучать естественные и гуманитарные науки. С другой стороны, та же информация – часть культуры, пусть и не фундаментальной. Люди обращаются к средствам массовой информации, где освещается много кровавых событий. Предательство, измена стали нормой. В результате снизился болевой порог.
Вот люди и потянулись в оперу, потому что она может дать положительные эмоции и энергию. Опера аккумулирует все виды искусства: драматическое, музыкальное, балетное, художественное, цирковое, литературное. И человек может познакомиться с ними со всеми всего за два часа, попав на один-единственный оперный спектакль. К тому же оперное искусство – одно из трёх видов честного искусства.
Нужно долго учиться для того, чтобы петь в опере, танцевать в балете, выступать в цирке. Например, многие драматические актёры могут каждый кадр выстраивать и монтировать, а в театре забывать текст, заменять его другим, импровизировать. В опере это невозможно.
О том, что опера развивается и становится модной, говорит и статистика. Те же самые трансляции из «Метрополитен-опера», о которых вы упомянули, рейтинговые проекты на телевидении. Та же тенденция и в туризме. Летом люди выбирают такие маршруты, скажем, по Италии, чтобы днём искупаться в море, а вечером побывать на спектакле.
– Ваш театр «живёт» в доме на Новом Арбате, пока его родное здание на Большой Никитской улице на реконструкции. Какие новейшие тенденции постройки оперных сцен вы учли?
– В начале XX века в нашем здании располагалась частная опера Зимина, где пел Фёдор Шаляпин. Так что мы сохраним его архитектурный облик, но при этом всё будет сделано по последнему слову техники. Сцену строим в виде амфитеатра, наподобие той, что существует в оперном театре Вагнера в Байройте.
Как только гости рассядутся по местам, в здании погаснут окна и начнётся спектакль. Мэр Москвы Сергей Собянин называет строительство нашего театра приоритетным проектом, заверив, что в следующем году мы откроемся.
– Большой театр и теперь уже две Мариинки – для вас конкуренты?
– Нет, у нас своя ниша. Но мы – возмутители их спокойствия. В 90-м году, когда появился наш театр, меня называли хулиганом. Наши спектакли не были похожи на классические постановки. Например, Кармен была не в шали, как обычно, а в брюках, и действие происходило в бандитском квартале. Коллеги и критики ругались оттого, что мы «так опустили» оперу, а зрители радовались. И вскоре все театры начали подражать нам.
– Но поговаривают, что монополистом в оперном мире станет Валерий Гергиев. У него теперь две Мариинки, к созданию спектаклей он привлекает режиссёров из Большого театра. Вам будет тепло под его крылом?
– Валерий Абисалович – выдающийся исторический деятель, великолепный театральный лидер, художник, дирижёр. И, мне кажется, все, кого он привлекает к совместной работе, – счастливцы. Они могут питаться его невероятной энергией. С Гергиевым у меня хорошие отношения. И коллегиальные, и дружеские.
Однажды мы сделали спектакль «Набукко», который с огромным успехом прошёл во Франции. В Москве его сыграть не смогли, потому что ставили для очень большой сцены. И Гергиев предложил мне установить огромные декорации в Мариинском театре. Спектакль там прижился и даже шёл на праздновании открытия второй Мариинки, и в нём выступали Пласидо Доминго и Мария Гулегина.
– Дмитрий, а какие трудности поджидают оперу в XXI веке?
– Мне кажется, тут есть два аспекта. Во-первых, в некоторых театрах нет труппы, и на каждый спектакль приглашается команда певцов. Но, на мой взгляд, качественно сформированный постоянный коллектив невозможно заменить. И для публики такой вариант – счастье, потому что зритель может стать поклонником того или иного артиста, смотреть, как он меняется.
Другая трудность – в финансировании. Ни в одной стране мира оперный театр не является самоокупаемым. Этот организм густонаселённый, потому и дорого обходится. Хор, оркестр – огромные коллективы. И требуется невероятное количество костюмеров, гримёров. Мировой опыт подсказывает, что оперные театры финансирует либо государство, как в России, либо частные инвесторы или фонды.
Достаточно посмотреть афишу, скажем, «Метрополитен-опера». Там созвездие русских имён: Анна Нетребко, Ильдар Абдразаков, Ольга Бородина, Мария Гулегина, Дмитрий Хворостовский. Но в самой-то России они, будучи нашим достоянием, почти не выступают. Это парадокс.
Я критиковал Большой театр за то, что там ни разу не пели ни Анна Нетребко, ни Дмитрий Хворостовский, ни Мария Гулегина. Мне кажется это странным, поскольку там есть и Попечительский совет, и огромное желание видеть этих певцов на своей сцене.
– Ну а вам интересно их пригласить к себе?
– Конечно. Тем более, мы знаем друг друга. С некоторыми я работал за рубежом. А когда был скандал, связанный с нашей реконструкцией, и Нетребко, и Хворостовский, и Бородина встали на нашу сторону и написали открытое письмо президенту. Поэтому я им, во-первых, должен, во-вторых, большое счастье, если согласятся. В России должны воплощаться в жизнь любые их фантазии, потому что здесь их родина, мы должны любить их больше, чем везде.
– Дмитрий, какой же вы видите Россию в XXI веке?
– Хочется верить в чудо, которое иногда случалось в нашей истории, – чтобы Россия стала богатой страной, люди в ней жили достойно, а ложь уходила из их отношений. Дело в том, что ложь в России начала XXI века стала одним из способов общения.
Хочется верить, что будут открыты границы, чтобы люди могли свободно перемещаться и не стоять в очередях на паспортном контроле и в визовых центрах. Надеюсь, Россия справится с моральным кризисом, который намного страшнее экономического. Может быть, наступит век, когда в нашей стране самой главной ценностью будет не нефть, а искусство, которое всегда ценилось во всём мире и олицетворяло нашу мощь.