27 июня в Пермском театре оперы и балета состоялось награждение лауреатов Второй всероссийской премии «Резонанс» для молодых авторов (до 35 лет) и СМИ, пишущих об академической музыке и музыкальном театре.
Результаты оказались не столь радужными, как в прошлом году: первая премия не была присуждена, что свидетельствует об определенных проблемах в профессии. Итоги конкурса обсуждают Евгения Кривицкая и Алексей Парин, председатель жюри Второй всероссийской премии «Резонанс»
— Алексей Васильевич, вы оценили 139 текстов молодых критиков, присланных со всей страны. Можете сформулировать общее впечатление – каков средний уровень?
— Я как председатель жюри должен был включиться в работу только во втором туре, после того, как остальные четыре члена жюри создадут своим выбором лонг-лист. Вы понимаете, тексты все анонимные, мы не знаем, кто авторы.
Я попросил кураторов разрешить мне прочитать ВСЕ тексты. Для того чтобы ответственно принимать решение. Примерно 80 процентов исходных текстов были плохие, низкого уровня. Я ставил плюсы и минусы в своих оценках. И был рад, что ни один текст с моим минусом не прошел в лонг-лист.
— Вы говорите – 80 процентов текстов – плохие… Но это неоднозначное понятие: бывает «плохой» в смысле «бездарный», хотя и гладко написанный. А чаще встречаются графоманы, присылающие километровые статьи с чудовищными аналогиями, непрофессиональными оценками, с попыткой «создать атмосферу», описывая погоду, фасоны платьев зрителей и так далее. В данном случае, что вы имели в виду?
— Плохие – скорее графоманские. Литературного блеска как такового, стремления «построить образ», поиграть словами, умения строить искусную «вязь» отдельно не обнаружил. Потому что можно было бы даже выделить литературный талант как таковой: ведь выявить хорошего критика, значит найти хорошего писателя, в конце концов.
— Как работало жюри? Было ли единодушие и из каких критериев вы исходили?
— Мы работали в отрыве друг от друга, не общаясь, не обсуждая результатов. Встретились только в Перми, когда надо было выбрать из шорт-листа победителей. У нас было полное единодушие: сразу отбросили троих «непобедителей», и определили, кто какую премию получает. Потом от нашей кураторши Анастасии Зубаревой узнали, кто эти двое. И были рады, что это две барышни, которые буквально совершают вертикальный взлет у всех на глазах, – Наталия Сурнина и Ая Макарова.
— И все же первую премию не присудили: каких качеств не хватило лауреаткам, чтобы стать победительницами?
— Первую премию не присудили, чтобы показать, что общий уровень участников был низкий. Общий уровень как бы сам по себе отменил первую премию.
— В этом году соревновалось шестнадцать СМИ, но победителя также не нашлось. Вопрос не без пристрастия, поскольку в прошлый раз этот приз получил наш журнал «Музыкальная жизнь». Лично для меня это было важно, так как стало в известном смысле подтверждением правильности избранного курса.
— Да, в прошлом году победил журнал «Музыкальная жизнь». Потому что вы сделали новое из старого, обнулили достижения прежнего журнала и взлетели в новое пространство. А среди номинантов этого года – давнишние, долго существующие СМИ со своими хвостами, которые остались от махрового прошлого, и молодые, еще не оперившиеся, которым надо трудолюбиво создавать свой современный облик.
Премия дается не за выслугу лет и не за охват, это награда за новизну и за качество, за стиль, за установки, за отбор материалов, за неагрессивность, ненавязчивость. Есть СМИ, которые себя считают истиной в последней инстанции и настаивают на этом. Наверное, у них должны быть другие награды, но не «Резонанс». Это премия XXI века, премия за свободное и непредвзятое мнение, без примитивных назиданий. Решение не присуждать премию СМИ не было поддержано единогласно, но я как председатель жюри смог настоять на этом.
— Раз мы видим, что еще «не всё в порядке в Датском королевстве», может быть премия «Резонанс» могла бы включать журналистские мастер-классы?
— Думаю, да. Потому что многие курсанты образовательной программы в Перми как раз жаловались на то, что им преподают в консерваториях критику люди, которые об этом предмете понятия не имеют. Ведь статья музыкального критика и музыковедческая статья – «две большие разницы». По моим представлениям, только Ольга Манулкина в Петербурге учит, как надо писать критические статьи для СМИ.
— Хотя специальных встреч для молодых критиков и не было, но в рамках Дягилевского фестиваля прошел цикл ваших публичных лекций, посвященных вопросам режиссерской интерпретации в музыкальном театре. К слову, вы и в Москве давно ведете Оперный клуб. В чем видите свою миссию?
— Знаете, Оперный клуб в Москве – это прошлое дело. Я его вел в течение 25 лет, в разных местах, начиная от Музея кино под руководством уникального Наума Клеймана, но в прошлом году решил, что дело кончено.
В 1990-е годы на семинары Оперного клуба с участием иностранных профи был такой лом, что на люстрах висели. А сейчас есть интернет, там можно многое найти. «Миссию» свою в этой связи я вижу в отстаивании позиций радикальной режиссуры и установок нового пения. Потому что в России мало кто из оперных критиков имеет четкие представления о критериях оценки оперного спектакля.
Гуманитарные знания, которые для этого нужны профессиональному критику, оказываются просто невостребованными. Один из наших тоннами пишущих псевдо-критиков в своем «тексте» предлагает Чернякову бросить режиссуру и заняться дизайном интерьеров. На это в ответ можно только материться.
— А что вы скажете о почетной премии?
— Людмила Григорьевна Ковнацкая – как только в нашей конфиденциальной переписке жюри было написано это имя, сразу раздалось дружное: «Ура! Нашли!»
Потому что Ковнацкая – воплощение петербургской интеллектуальной стати, икона человеческого достоинства, знаковая фигура старшего поколения. Тут нечего обсуждать, надо дать премию – и всё!
— Вы удовлетворены, как прошли лекции, контактом с местной аудиторией?
— Меня потряс бешеный интерес к лекциям, оживленные обсуждения. Много было обычной оперной публики из Перми, приехали меломаны из Академгородка под Новосибирском. Но главная масса – курсанты образовательной программы. Рад, что мог показывать радикальные интерпретации и комментировать их, объяснять, почему они убедительны в театральном смысле. Вообще, меня потрясла заинтересованность пермяков в создании культурного пространства. Весь парк-сад вокруг Оперного театра на время фестиваля становится бурлящим котлом созидания.
— Не кажется ли вам, что сейчас наблюдается некий «бум» в жанре публичных лекций о разных видах искусства? В Электротеатре «Станиславский» встречи с публикой идут одна за другой, наша Ассоциация музыкальных критиков вполне успешно провела пару лекций… Есть потребность высказаться, и есть потребность узнать… Ваше мнение?
— Мне кажется, это скорее интерес к личностям докладчиков. В Перми меня захватила лекция Кирилла Кобрина о современном искусстве, он очень открыто излагал свои непростые идеи. Многое сегодня можно найти в интернете. Ведь личность формируется наедине с самой собой. Но услышать убедительное отстаивание позиции, которая в данный момент не обязательно популярна в практическом смысле, важно.
В Перми есть установка на уникальное, радикальное, альтернативное, из ряда вон выходящее. Именно в таких встречах, как на Дягилевском фестивале, и упрочивается совершенно определенный, внутренне цельный культурный слой.
— Пермь для вас не чужой город, он связан с вашей семьей. У вас были новые ощущения в этой связи?
— Да, в Перми жили мои дедушки-бабушки, здесь мои родители познакомились и поженились, здесь родились мои старшие брат и сестра. Когда мой отец вернулся из тюрьмы в октябре 1953 года (он был «врагом народа» и был осужден на 25 лет по указке Сталина), он решил, что мы должны непременно поехать к дедушке, маминому отцу Дмитрию Мильтиадовичу Марко, профессору органической химии, в Пермь, потому что он все время во время папиного ареста помогал моей маме воспитывать четырех детей.
И мы поехали в Пермь, на Заимку, к дедушке. Мне было 10 лет. И в этом году я нашел дом, где жил дедушка, в кампусе Университета, двухэтажное кирпичное здание для профессуры, похожее на дома на Лесной улице в Москве. Это для меня стало одним из важнейших переживаний жизни.
***
Премию «Резонанс» в 2014 году учредили Пермский театр оперы и балета, Фонд поддержки искусства «Камера Обскура» (Петербург) и Министерство культуры, молодежной политики и массовых коммуникации Пермского края. Куратор проекта — Анастасия Зубарева.
Жюри 2016 года: Анна Абалихина, хореограф, куратор (проекты «Платформа», «Большой балет»), обладатель премии «Золотая маска» за лучший спектакль в современном танце; Юлия Бедерова, музыкальный критик (ИД «КоммерсантЪ» и радио «Культура»); Алексей Мунипов, искусствовед, директор по спецпроектам Arzamas, контент-директор творческой резиденции Чехов #APi; Владимир Раннев, композитор, преподаватель Факультета свободных искусств и наук СПбГУ.
Председатель жюри премии «Резонанс» — Алексей Парин, музыкальный критик, театровед, либреттист, поэт, писатель.
Итоги:
Номинация «Лучший критический текст»:
Премия I степени — не вручена;
Премия II степени — текст Наталии Сурниной «Семь кругов ада в гостиничном номере»;
Премия III степени — текст Аи Макаровой «Ломать — не строить. О спектакле Андрия Жолдака “Евгений Онегин”».
Премия в номинации «Лучшее СМИ, пишущее об академической музыке и музыкальном театре» не вручена. Вместо этого жюри приняло решение пригласить на Дягилевский фестиваль представителей двух номинантов на премию в этой категории — главного редактора журнала «PRO ТАНЕЦ» Веронику Кулагину и выпускающего редактора газеты Саратовской консерватории «Метроном» Зою Чернуху, а также Анастасию Клобукову, автора из лонг-листа премии, молодого куратора и главного редактора журнала АРБ имени Вагановой «Каданс».
Почетная премия за вклад в развитие театрально-музыкальной критики присуждена Людмиле Григорьевне Ковнацкой.