Теодор Курентзис – об уральской публике, культурной столице и грядущих премьерах.
— Вы много лет жили и работали на Урале и в Сибири. В чем особенность нестоличной публики?
— Наверное, у меня действительно есть уникальный опыт: я выступаю и в крупнейших концертных залах мира, на главных европейских фестивалях, и в самых маленьких городах на Крайнем Севере. Вижу людей в зале Берлинской филармонии, в концерт-холле Шанхая и в небольшом ДК в Новом Уренгое. И вы знаете, люди везде одинаковые. Отличие одно — разный доступ к информации, разный бэкграунд. Кто-то с детства бывает в театре и на концерт приходит с партитурой, а кто-то впервые слышит музыку Вагнера, когда мы приезжаем.
Но я могу сказать, что в Сибири и на Урале публика больше жаждет новой информации, зрители с жадностью и благодарностью воспринимают этот новый опыт.
На мой взгляд, очень важно поддерживать это развитие. Мы стараемся не просто делать тур по городам, а устраивать так называемые резиденции — давать мастер-классы, проводить лекции — и обязательно возвращаться снова. И потом, когда мы вновь приезжаем, я чувствую, что наши зрители не стояли на месте, они пошли дальше, использовав тот импульс, который мы дали.
— Вы сделали Дягилевский фестиваль в Перми местом притяжения культурной элиты. Как вам это удалось?
— Это как раз результат очень трепетного отношения к качеству и к образовательной программе, которую мы делаем в Перми. Это была очень долгая работа. Мы создали здесь творческую лабораторию, место встречи зрителей и артистов, где мы все вместе играем и слушаем музыку, вместе изучаем те явления, которые происходят в искусстве, говорим о философии, кино, творческой природе человека.
Это очень интенсивная внутренняя работа, которая обогащает, запускает какие-то внутренние процессы, заставляет нас меняться и становиться лучше. И естественно, когда образуется такое мощное культурное пространство, оно притягивает к себе людей.
— В июне в Перми пройдет очередной Дягилевский фестиваль. Каковы главные премьеры сезона-2024?
— В этом году мы покажем на фестивале три новые оперные постановки: «Волшебную флейту» Моцарта, которую ставят Нина Воробьёва и Евгений Воробьёв, «Похождения повесы» Андрея Прикотенко и Федора Леднёва с труппой Пермской оперы и Passion Паскаля Дюсапена в постановке Анны Гусевой.
Все три премьеры, а также концертная программа, которая откроет фестиваль, — «Страсти по Матфею» Баха — объединены единым концептуальным титулом: «страсть». Понятие страсти очень тесно связано с нашей жизнью, оно имеет разные значения и ипостаси.
Страсть — это желание. Страсть — это азарт. Но страсть в христианстве — это также мучения, отсюда и Страсти Христовы. Или, например, мы говорим «страстный любитель» либо «бесстрастный человек».
Мы выбрали произведения, в которых страсть проявляется по-разному, чтобы расширить наше понимание того, как искусство исследует какоето сложное и противоречивое явление.
— Вы называли деревню Демидково под Пермью своим домом. А где теперь ваш дом?
— По-прежнему там. Конечно, я сейчас больше времени провожу в Петербурге. Но дом — это место, куда ты мечтаешь вернуться.
Вообще моя жизнь складывается так, что я большую часть ночей сплю на чужих кроватях, потому что я все время на гастролях, в переездах. Наверняка многие мечтают о такой жизни, о путешествиях и новых впечатлениях, а я имею привилегию скучать по дому, по домашнему уюту. Мне этого немного не хватает.
— Как вы оцениваете роль Зальцбургского фестиваля в вашей музыкальной карьере?
— Зальцбургский фестиваль — место, где встречаются все самые значимые для музыкального мира художники и проекты, прогрессивные и консервативные, опытные и молодые. Причем важно не только иметь возможность свое творчество показать, но и увидеть, что делают другие.
Мне кажется, что в России Дягилевский фестиваль играет такую же роль, потому что мы его развиваем в большей степени как оперный фестиваль. Важно, чтобы люди могли в одном месте в течение недели увидеть новые постановки совершенно разных авторов, каждый из которых имеет свой стиль, свой язык. Помимо этого есть концерты, танец, лекции, перформансы. Это некий форум, где все собираются, чтобы увидеть и обсудить, что сейчас на самом деле происходит в искусстве.
— После ухода из Пермского оперного театра вашей базой стал Санкт-Петербург. Какое место для себя вы видите в этом городе?
— Я очень счастлив быть в Петербурге и вспоминаю те чувства, которые испытывал, когда здесь жил. Это первый город России, в который я приехал. Он дал мне образование, большой опыт. Это удивительное место.
Определение «культурная столица», которое часто употребляют по отношению к Петербургу, совершенно справедливо. Хотим мы того или нет, ни один город в России не может сравниться с Москвой масштабами, ресурсами, возможностями. Но Петербург дает особенный шанс для творческой реализации, он пронизан духом российской культуры последних 300 лет. И именно поэтому жить и работать здесь для меня ответственность и вызов.
— Известно, что вы не только дирижер, но и композитор. Готовы ли вы передавать свои произведения другим оркестрам?
— Моя музыка довольно своеобразна. Это не та музыка, которую люди могут послушать для наслаждения. И она не имеет отношения к тем актуальным музыкальным приемам, которые считаются языком современной академической музыки.
Моя музыка базируется на моих духовных требованиях, на желании воплотить в физической сущности — звуке — духовное. Ведь искусство — это попытка с помощью наших очень ограниченных органов чувств передать вещи, которые неуловимы, какие-то странные образы и ощущения, которые невозможно выразить словами.
Это, в принципе, моя цель в искусстве — приоткрыть эту магическую дверь в параллельное пространство необъяснимого и попытаться подольше удержать в реальности то, что я интуитивно чувствую. Поэтому, чтобы играть мою музыку, исполнителям необходимо понимать, о чем речь. Иначе это будет просто репродукцией нотного текста.
— Трансцендентную силу визуального искусства последовательно пытался отменить весь ХХ век. А музыке почему удается сохранить доступ в высшие сферы? И как лично вам это удается?
— Протест сам по себе не является произведением искусства. То есть делать какую-то революцию в искусстве не имеет смысла, если не можешь предложить альтернативу.
Разрушить легко, а построить сложно. Поэтому, если хочешь все делать по-новому, хочешь отрицать все, что было до тебя, — предложи что-то, что может привлечь. Попробуй написать музыку для девушки, которую ты любишь, и если ты сможешь добиться слезинки от нее, значит, ты можешь мечтать сделать и что-то большее. Но если ты даже одного человека не можешь тронуть и сила твоя направлена на то, чтобы разрушить фасад определенной традиции, тогда это бессмысленно.
Меня самого называют enfant terrible, эпатажным; может, раньше я даже как-то способствовал созданию такого образа. Но мне кажется, и я очень надеюсь, что люди понимают: все, что я делал, было не от желания разрушать. Нужно было прорубить коридор, чтобы дать путь другой информации, которая может проникать в душу, сознание и сердца людей.
— У вас получилось?
— Меня интересует то, чего мы не знаем. Да, я считаю, что мы должны переартикулировать нашу культурную историю, переосмыслить те формы и смыслы, которые стали каноном. Надо искать истину, а не «красивость».
Истина ценнее, глубже и пригляднее, чем то, что кажется красивым на первый взгляд. Конвенциональная красота — сконструированная система, которая преподносится как некая объективная ценность, — ненастоящая. Так сады, над которыми поработал дизайнер, никогда не будут столь же красивыми, как свободные поля, где цветы растут в своей природной асимметрии.
Прекрасна девушка, которая не подходит под стандарты женской красоты, и прекрасен человек, в душе которого есть любовь и сострадание. Потому что в этом есть правда, которая не укладывается ни в один сконструированный шаблон.
— Во время работы над новой программой что влияет на ваш выбор того или иного композитора?
— Сила желания высказаться, которое наполняет меня. Когда я берусь за какую-то партитуру, я очень долго живу с этой музыкой и мечтаю о ней. И только тогда я решаю исполнить музыку, когда мне есть что сказать.
Но главная сложность в том, что мы планируем на два-три года вперед, и когда приходит время, ты можешь оказаться в совсем другом состоянии души. Поэтому мы иногда делаем концерты-энигмы, для которых можем выбрать программу буквально за неделю, чтобы сказать то, что сейчас на душе. Это самые дорогие, самые личные концерты.
— Чью музыку вы хотите, но пока не готовы исполнить и почему?
— Пожалуй, свои самые любимые сочинения я еще не исполнял. Некоторые из них — по объективным причинам, потому что просто нет возможности собрать нужный состав. Это, например, Восьмая симфония Малера или Реквием Берлиоза. Есть много старинной музыки, которую хочется исполнить: Гендель, Монтеверди.
Но, в принципе, я начинаю потихоньку исполнять свои мечты и берусь за те сочинения, которые для меня эталонные. Например, это «Страсти по Матфею» Баха. Я 20 лет ждал, чтобы подступиться к этой музыке.
— Анонсированная постановка в Опера Гарнье вместе с режиссером Питером Селларсом в следующем году — что это будет?
— Париж — это город Рамо, и приглашение ставить одно из его главных сочинений в Парижской опере много для меня значит. И конечно, вновь встретиться с Питером Селларсом — это большое счастье. Он мой духовный брат, человек, с которым мы вместе работаем уже 15 лет и понимаем друг друга без слов.
— Вы не раз говорили, что фокус вашей музыки иной, чем у других известных музыкантов. В чем эта инаковость?
— Я верю, что искусство имеет силу изменить наш мир и нас самих к лучшему. Мы часто думаем о том, как нам тяжело, и забываем, что жизнь всегда была сложная. И миссия музыки всегда заключалась в том, чтобы дать стержень и духовную силу, помочь найти в глубине своего сердца лучшую версию себя. И в том, что я делаю, я ищу этот путь — от сердца человека к сердцу.
Я не из тех людей, кто просто хочет наслаждаться жизнью. Мое удовольствие в другом.
— О чем ваши самые свежие стихи?
— Сейчас посмотрю… О весеннем снеге. А еще я пишу сейчас стихотворения, которые как будто поэтическая иконопись. Я закрываю глаза, представляю иконы святых мучениц и описываю картину словами моего сердца. Вот это моя последняя попытка.
Беседовала Мария Ганиянц, Аэрофлот Premium