14 и 19 декабря 2017 года Театр балета имени Леонида Якобсона представит в Петербурге премьеру спектакля “Дон Кихот”.
Сценографом и автором костюмов к спектаклю выступил театральный художник Жером Каплан. Он рассказал о своей работе над декорациями, об опыте творчества в России и своем впечатлении от архитектуры Петербурга.
– Господин Каплан, почему в профессиональной среде вас называют “балетным художником”, хотя вы много ставите и в драматическом театре, и на других проектах синтетического жанра?
– Потому что я ставлю очень много балетов. Сначала я хотел заниматься только декорациями. Не могу при этом сказать, что с детства мечтал стать театральным художником, это пришло ко мне случайно и постепенно.
Я едва ли не с младенчества любил рисовать, и я всегда был лучшим учеником в классе по рисованию. Это неизменно оставалось главным увлечением. В семье у нас нет никого, кто был бы связан с театром, отец работал инженером, и в нашем буржуазном семействе занятия творчеством не считались серьезной профессией, способной приносить доход. Родных мое увлечение очень беспокоило.
В конце концов, я все же поступил в Школу искусств в Париже, и одна подруга предложила мне принять участие в конкурсе театральных искусств. В итоге я прошел этот конкурс, а подруга нет. Так что это ремесло меня выбрало, а не наоборот.
Я всегда любил все, что связано с балетом, со старыми фильмами, но не предполагал, что есть такая профессия, которая мне позволит всем этим заниматься.
После окончания школы я достаточно быстро стал работать в одном из театров и заниматься оперными костюмами. Через три года познакомился с хореографом, братом моего знакомого композитора. Это был Жан Кристоф Майо, который возглавлял маленькую труппу в городе Туре. В 1991 году его назначили директором театра Монте-Карло, я сделал для него много постановок.
И это правда, что с началом нашего сотрудничества его сфера деятельности тоже стала расширяться. В этом, наверное, была и моя заслуга, что его работы стали с годами интереснее.
Это я говорю не из тщеславия, просто любой балет — это итог совместного творчества целой команды создателей: прежде всего, это музыка, потом – хореограф, сценограф… Даже если композитор давно умер, в этой команде должно быть настоящее взаимопроникновение. Тогда только может родиться прекрасный и необычный спектакль. Наш театр много ездил по миру, и я стал известен, работал в Китае, Корее и других странах.
Я обожаю балет, особенно классический. Это очень красивый мир, волшебное пространство, которое позволяет нам отрываться от реальности. Это мой мир, который я очень люблю. Создавать красивые костюмы для классического балета просто, потому что тут быстро можно получить фантастический результат. Для оперы делать костюмы сложнее, хотя и этим умением я владею.
– Как вы относитесь к русскому балету, и нравится ли вам работать в России?
– Бесспорно, в России классический балет процветал, всегда был очень интересным, качество танца неизменно было невероятным. Мне кажется, русские всегда были очень чувствительны к любому искусству и особенно к танцу.
Танец в России ценится больше, чем опера. А во всем мире, наоборот – у оперы более весомый бюджет и серьезные инвестиции. И мне кажется, что от моего русского дедушки я естественным образом унаследовал эту особую чувствительность, в том числе восприимчивость к русской музыке. Для меня особое удовольствие находиться здесь.
– 10 лет назад вы уже ставили “Дон Кихота” в Голландском национальном балете. Чем вас привлекло предложение Андриана Фадеева сделать постановку в его театре?
– Я уже создал два “Дон Кихота” – давно поставил классическую версию, а в 2010-м — версию Ратманского, и этот спектакль все еще идет в Амстердаме с большим успехом.
И когда я получил предложение Андриана, то подумал, что такой опыт может быть интересным, хотя и непростым: когда уже дважды работаешь с материалом и прекрасно знаком с сюжетом, ты как хороший музыкант, который неоднократно играет одно и то же произведение, с каждым разом делаешь это лучше и лучше.
Это увлекательная задача — создавать новые и новые интерпретации одного и того же сюжета.
– Как вы оцениваете творческие и технические возможности труппы Театра имени Якобсона? Легко ли нашли общий язык с командой?
– Я видел эту труппу в Париже в “Лебедином озере”. Труппа молодая, энергичная, в ней чувствуется единство. Я очень доволен работой с этой командой. И одна из непростых задач, которая передо мной стоит, это адаптировать балет для гастролей. Особенные условия открывают возможности для рождения новых идей.
К тому же мы находимся в Петербурге, где Петипа этот балет создал, так что мы оказались у самых его истоков. Публика прекрасно знает сюжет, музыку, знакома с разными версиям “Дон Кихота”, и это тоже добавляет остроты процессу поиска нового его прочтения.
Таким образом, я постоянно нахожусь в состоянии тренинга и обучения. Для меня не проблема несколько раз поставить один и тот же балет. До постановки “Щелкунчика” с Начо Дуато в Михайловском театре я уже трижды его ставил.
И все эти спектакли не похожи один на другой: постановка в Германии сделана в стиле традиционных немецких игрушек, а версия Начо Дуато — очень русская, я ею доволен.
– А в чем суть сценографической идеи нового “Дон Кихота”?
– Тут концепция, скорее, эстетическая, а не сценографическая – это идея гравюры: суть в том, чтобы все декорации выглядели, как гравюры. Я опирался на творчество графика Гюстава Доре, создавшего известные иллюстрации к “Дон Кихоту” Сервантеса.
Кстати, Доре работал в тот же период, когда Петипа создавал своего “Дон Кихота”. С точки зрения физики — это один временной пласт. Но время действия персонажей романа – начало 17-го века, а в нашем балете актеры танцуют в пачках, которые при Петипа были куда длиннее, чем сегодня, когда они стали почти плоскими.
Так что тут много всего намешано и, на первый взгляд, полно временных несостыковок. Так, сцены в городе выдержаны в духе 19 века, а видения Дон Кихота — в стилистике 17-го. И очень красивая музыка Минкуса, испанские мотивы.
Кстати, Петипа был уроженцем Марселя — города на юге Франции, он был прекрасным танцором, часто гастролировал в Испании и хорошо знал характерный испанский танец. Так что знаменитое фанданго он привез из Испании. Там у него случилась любовная история, из-за которой он был вынужден бежать из страны.
Все эти мотивы так или иначе звучат в его “Дон Кихоте”, и мы должны погрузиться во все это, и в то же время сделать зрелище эстетичным, плюс подчеркнуть хореографию Петипа. Идея не в том, чтобы поставить что-то современное, а наоборот, надо взять все эти мотивы и попробовать их художественно увязать.
Скажем, мы хотим приготовить по рецептам 19-го века блюдо 19-го века, или мы хотим сделать испанский ужин, выбирая рецепты блюд испанской кухни, и готовим их. Вот почему мои спектакли получаются совершенно разными.
Например, я работал в Китае, и сделал тогда на основе классики что-то очень китайское. Зрители были даже отчасти разочарованы тем, что я вопреки их ожиданиям сделал чисто китайский спектакль. А мне это казалось вполне логичным. Для меня работа над балетом — это как эстетический алфавит. В Китае я базируюсь на китайской грамоте. А сейчас — Дон Кихот, Испания, Петипа, Минкус, и я должен мастерски вылавировать между всем этим.
Моя цель — сделать спектакль, который понравился бы мне самому. Я спрашиваю самого себя: вот я пришел как зритель в Театр имени Якобсона, и какой же спектакль я хотел бы увидеть?
– Как ваше знание национального характера помогает в постановке спектаклей? На сей раз это будет Испания по-русски и в то же время по-французски?
– В любом случае, это будет Испания 19-го века, и чтобы это хорошо сочеталось с музыкой и хореографией. А насколько это будет в русском или французском стиле, сказать трудно. Все же “Дон Кихот” – это большой русский классический балет, при этом мы не должны забывать, что многие спектакли идут в течение долгих лет, и надо позаботиться, чтобы наша постановка долго не старела.
Я не хочу делать что-то остро модное – такое, что через пару лет перестанет быть актуальным. Вот почему когда профессионалы из мира моды делают спектакли как сценографы, результат получается слишком сиюминутным.
Даже когда я ставлю современный балет, я хочу, чтобы он был в чем-то вне времени. Например, я делал костюмы для “Ромео и Джульетты” к постановке Майо, но даже спустя годы зрители думали, что я создал их вчера.
Дорогие постановки, которые к тому же требуют от труппы напряженных усилий, должны жить долго, а не сходить со сцены через 2-3 года, потому что публика сочтет их устаревшими.
– В детстве вы мечтали стать архитектором. Петербург дает широкое поле наблюдения для ценителя архитектуры, какие места здесь для вас наиболее притягательны?
– Я довольно быстро отказался от первоначальной мечты, поскольку понял, что архитектор — это, скорее, инженер, чем художник. Но я люблю архитектуру, а в Петербурге столько красивых мест, что трудно выбрать. Например, Юсуповский дворец или Казанский собор.
Обожаю Этнографический музей с его богатейшей коллекцией костюмов, но он, к сожалению, не в приоритете у туристов. Люблю Музей Академии художеств, где есть великолепные макеты зданий 18-го века, многие из которых до сих пор украшают улицы Петербурга. Русский музей и Михайловский замок тоже очень красивы, и еще много всего, что я еще надеюсь увидеть. Например, никогда не был в Пушкине.
И если меня спросят, какой город мне больше нравится — Москва или Петербург, я отвечу без колебаний — Петербург. Москва тоже очень красивый город, но в этой красоте есть нечто грубое. А здесь совершенно другая атмосфера — дворцы, вода, кораблики на Неве. Идеальная декорация.
– А как должна выглядеть идеальная декорация к “Дон Кихоту”?
– Как я уже говорил, в декорациях к “Дон Кихоту” все должно быть прорисовано в стиле гравюры. Таверна, цыгане — все довольно темно, но в историческом стиле. Поскольку гравюра монохромна, основной цвет старались делать в сепию, но краски к ней тоже добавлены, однако это очень мягкие цвета.
Что я привнес из французского стиля — так это деликатность цветов. Я только потом осознал: сценографы в Великобритании любят делать все очень эксцентрично броское, итальянцы делают цветные богатые портреты-декорации, а у французов все очень гармонично, элегантно.
Именно поэтому французы — законодатели моды, у нас все очень разумно, но не слишком: мы соблюдаем равновесие. Например, в Париже и на севере Франции (я сам живу в Нормандии) цвета достаточно нейтральны.
Я часто бывал на юге Франции рядом с Авиньоном, и когда делал макеты там — получалось совершенно по-другому. Потому что свет очень влияет на художника: там он более сильный, интенсивный, как в Испании. Вообще свет, который тебя окружает во время работы, очень влияет на результат. Но в процессе ты этого не понимаешь: это что-то интуитивное, ты просто находишься внутри чего-то и делаешь что-то под влиянием этого света.
– А петербургское освещение как на вас влияет?
– В Петербурге действительно рождается та меланхолия, под влиянием которой работали многие великие композиторы, например Чайковский.
Уверен, он часто творил в состоянии некоторой депрессии, обусловленной климатом. Но в то же время все это очень привлекательно: это серое небо, снег, лед. Все это очень романтично. Не говоря уже о белых ночах: фантастичное и странное явление.
Я приезжал сюда летом 2012 года — и это был очень дорогостоящий визит: все отели были забиты туристами, не было билетов на самолеты до Петербурга. А в городе в это время что-то странное было растворено в атмосфере — прямо чувствовалось, что с людьми что-то происходит, все пребывали в каком-то нервозно-возбужденном состоянии. Отсюда рукой подать до настоящего вдохновения.