Что стоит за конфликтом в руководстве Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко (МАМТ)?
Каждый вечер у подъезда “Стасика” – Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко – спрашивают лишний билет. Каждый вечер, когда отгремят привычные здесь овации, люди выходят с просветленными лицами.
И мало кто подозревает, что любимый театр может разрушиться, лишиться своих вековых традиций, уникальной актерской школы, своей творческой индивидуальности – всего того, что стягивает на Большую Дмитровку москвичей и гостей столицы.
Конфликт, возникший в МАМТ, касается не столько личных взаимоотношений в кругу его руководства, сколько судеб русского театра.
Проблема и ее суть
Есть две концепции мирового театра. Первая: репертуарный театр, из поколения в поколение передающий творческие принципы. Он отличается наличием авторитетного художественного руководства, определяющего его кредо – его творческое лицо. Заботясь о продолжении традиций, он воспитывает в этой вере новых звезд, сообразно ее постулатам приглашает режиссеров и т.д. Назовем его, вслед за классиками, “театр-дом”.
И вторая: театр как прокатная площадка. В нем могут быть штатные актеры на вторые роли, свои оркестр и хор, но на ведущие позиции приглашаются звезды со стороны: приехали, отрепетировали, сыграли, спели – и спектакль перестал существовать. Кто-то метко назвал его “театр-отель”. Им обычно руководит опытный менеджер.
У каждой модели есть преимущества. Русскому репертуарному театру как команде единомышленников и мощному творческому комбинату завидуют в мире. Многие наши театральные деятели, ссылаясь на жесткие требования рынка, предпочитают более рационалистичную западную модель. Две концепции могли бы мирно сосуществовать, взаимно обогащая друг друга своим опытом, но чаще они воюют, с переменным успехом перетягивая на себя одеяло.
Конфликт в отметившем свое столетие МАМТе – лишь наиболее острое проявление этой войны. Он уже грозит распадом одного из самых успешных музыкальных театров России, и чтобы точнее понять суть до предела накалившегося спора, мы пригласили для беседы худрука оперной труппы Александра Тителя, главного художника театра Владимира Арефьева и главного дирижера Феликса Коробова (по скайпу из Милана, где он ставит в Ла Скала “Спящую красавицу”). Второй стороне конфликта гендиректору Антону Гетьману “РГ” тоже готова предоставить слово.
У нас не выгуливают бриллианты
— Начнем с сути спора, пульсирующего уже три года, – в чем она?
Александр Титель: У художественного руководства и дирекции разная идеология. Основоположники нашего театра создали художественные инструменты для реализации любой музыкальной затеи. Из них главный – своя сильная труппа. Артисты воспитываются в системе определенных эстетических принципов, в единой художественной вере.
Но это не железный занавес, нет. Мы часто приглашаем мастеров со стороны. У нас пели моя бывшая студентка Екатерина Сюрина, Ильдар Абдразаков, замечательные тенора Липарит Аветисян, Максим Миронов, Артуро Чакон-Крус, Чарльз Кастроново…
Из 48 оперных спектаклей 31 – постановки приглашенных режиссеров: Оливье Пи, Кристофера Олдена, Адольфа Шапиро, Георгия Исаакяна, Петера Штайна, Андрея Кончаловского… Наш театр универсален, мобилен и в каком-то смысле классичен: его формулу, заданную Немировичем-Данченко и Станиславским, восприняли многие европейские театры. И в споре идей театра-дома и театра-отеля я придерживаюсь убеждения, что любой процесс хорош, когда он предлагает разные модели: в конце концов, вся жизнь – это разнообразие форм.
Феликс Коробов: Одним из главных событий нашего сотого сезона стала юбилейная выставка главного художника Владимира Арефьева в Атриуме. Но обратите внимание: такая возможна только в нашем театре. Почему? Для меня очень важен театр как общность творческих людей, говорящих на одном языке и имеющих общие художественные ценности. И выставка – не просто собрание эскизов. Это огромное число спектаклей, каждый из которых был вехой в истории театра. За последние десятилетия не знаю ни одного спектакля, за который было бы стыдно. Когда друзья спрашивают, на что стоит сходить, отвечаю: на всё – в любой день зритель получит очень качественный спектакль. И мне кажется, это главное достижение столетней истории театра.
Где-то я прочитал, что якобы в нашем театре “засилье худруков”. Не поленился и подсчитал: за 25 лет Александр Титель поставил 25 спектаклей – по одному в год. Это минимум, который обязан осуществить худрук. За 20 лет я поставил 35 опер и балетов – по два в сезон. Это минимум, который обязан делать главный дирижер. Посмотрите, кто у нас стоял за пультом: Владимир Юровский, Нелло Санти, Евгений Бражник, Александр Лазарев, Фабрис Болон, Уильям Лейси… Дополню уже приведенный список режиссеров: Кама Гинкас, Римас Туминас, Михаил Бычков, Евгений Писарев… О каком засилье речь?
У каждого театра есть свое лицо. Есть категория “имперских театров”: Большой, Ла Скала, Ковент Гарден, Королевский театр Стокгольма… А есть городские театры – как наш. И это совершенно другой тип театра. Он воспитывает свою труппу, своего зрителя. У нас собралась труппа с уникальными возможностями: например, мало кто может осилить такую эпопею, как “Война и мир”, причем на 57 ролей нет ни одного приглашенного солиста!
И публика особенная: к нам никто не приходит выгуливать бриллианты. Наш зритель – культурный, не очень богатый москвич, который ходит в театры, кино, музеи – ему это интересно. Его интересуют и традиция и новые идеи, он готов к сложному. Многие ходят на одно название по нескольку раз: им интересны разные составы, интересна эволюция спектакля. Вот такая публика заполняет наш зал на девяносто и более процентов, и мне очень хочется эту публику сохранить. Так что, по-моему, не надо переделывать все театры под единый европейский образец: у каждого есть своя история, свое выстраданное лицо.
Солистов – купим!
— Что ваши оппоненты предлагают взамен?
Александр Титель: Другую идеологию: театр-дом – это не актуально, не современно. Пять приглашений со стороны в год – мало, надо двадцать пять. Но для сложившейся труппы это разрушительно: ведь артист должен войти в спектакль глубоко и серьезно. Это не тот случай, когда из-за кулис ему шепчут: пошел налево, пошел направо. С приглашенным солистом надо много работать, иначе – халтура. Пригласим 25 солистов со стороны – и 25 недель уйдет только на то, чтобы их ввести в спектакли. Не забудем, что и оркестр, и хор – тоже части этого художественного единства, они тоже воспитаны в определенных творческих принципах, и они тоже будут участвовать во вводах – а когда же вводить свою молодежь, своих солистов, когда ставить новое?
В “театре-отеле” приглашенный Радамес или Отелло приехал, спел премьерную серию и уехал – спектакля больше нет. Через год спектакль, возможно, вернется – но с другим дирижером и другими солистами, и они будут механически отрабатывать мизансцены. Совсем другое дело – сохранить не только букву, но и дух спектакля. Для этого и создавали театр Станиславский и Немирович.
Владимир Арефьев: В том и дело, что нам предлагают принципиально другое понимание того, каким быть театру: театр как единая команда якобы не нужен. Но ведь наличие команды определяет всю систему взаимоотношений. Говорят, в деле не должно быть ничего личного – а у нас все личное! И дело, где нет ничего личного, лично для меня омерзительно, потому что уничтожает суть моей жизни и моей работы.
Наверняка с точки зрения оппонентов я идиот, который не понимает разумного, рационального жизненного уклада. Но спектакли, которые мы делаем и которые многим нравятся, – с предлагаемой системой входят в противоречие. Спектакль, рожденный в театре-доме, нужно постоянно репетировать. Даже сейчас, когда кто-то из гостей вводится в спектакль, наша техническая часть переживает мучительное время: нужно шить костюмы, специально для новичка делать репетиции, ставить полный комплекс декораций. А как иначе!
Актер же должен не просто выполнять мизансцены – он должен вжиться в пространство спектакля. Но с точки зрения “эффективного театра” – это бред, лишние траты: мол, зачем репетировать неделю, если можно два часа! И в этом вся разница подхода. Что целесообразнее – я не знаю, даже не хочу об этом думать. Просто это моя жизнь и жизнь нашего коллектива. Нельзя же просто перечеркнуть жизнь вполне успешного, живого театра!
Александр Титель: Репертуарный театр – это производство. Мастерские, где изготавливают декорации. Службы, обеспечивающие показ спектаклей. Люди работают там поколениями, они понимают, для какого артиста, для какого спектакля все делается, и эти умения передаются от отца сыну. В СССР уже пытались уничтожить театральные мастерские, сделать их централизованными – но быстро одумались: добра это не приносит. Сейчас нам снова говорят: зачем эта технологическая цепочка, если все можно заказать на стороне? Понимаете, театр – это огромное пространство, специально построенное для реализации его творческого потенциала. Его разломать довольно просто, но – зачем?
Мы готовы воспринимать самые разные художественные идеи, но против того, чтобы они продавливались чисто административным путем. Но есть попытки нивелировать все, что было до прихода новой дирекции. Я понял бы, если бы наш коллега пришел в театр слабый, с неинтересным репертуаром, с полупустым залом и стареющей публикой. Но театр – один из популярнейших в Москве и сильнейших в стране, он не обделен вниманием прессы и премиями, причем по числу “Золотых масок” за лучший спектакль – мы вообще в лидерах. Театр пользуется уважением в профессиональной среде. Зачем разрушать успешно действующую театральную модель?
Вернусь к “Войне и миру” Прокофьева – опере, которой мы открыли юбилейный сезон: в ней воочию видны возможности коллектива. Очень немногие театры мира могут поставить ее своими силами без купюр, сокращений и компромиссов. Мы провели фестиваль Сергея Прокофьева и гала-концерты, в которых труппа могла себя показать. Состоялась мировая премьера современного композитора Александра Вустина “Влюбленный дьявол”, в которой участвовал один из выдающихся дирижеров современности – Владимир Юровский. И в завершение юбилейного сезона – “Отелло” в постановке Андрея Кончаловского. Спасибо московской мэрии: на столетие театра все сотрудники, от электрика до солиста, получили сертификат на 100 тысяч рублей – это было эффектное поздравление.
Сбросить Немировича с корабля?
— Все это звучит убедительно. Но ведь можно и так трактовать конфликт: в театре засели ретрограды. Все у них спокойно, благополучно, публика хлопает, но финансово все это сомнительно – театр живет на субсидию. И в этом смысле, может быть, ваш театр просто выбивается из общего театрального пространства в стране?
И вот вам говорят: работаете хорошо, но дальше так работать нельзя. После революции сбрасывали с корабля современности Пушкина – может, сегодня пора сбросить и Немировича, а на этом месте должен возникнуть другой театр, более компактный и доходный? Ведь к этому сводится спор, так?
Александр Титель: Говоря “театр-дом”, мы не прячемся за некую красивую формулу. Мы говорим о ежедневном, от премьеры к премьере, воспитании причастности каждого к тому, что происходит на сцене. У нас довольно большой коллектив, но все знают друг друга. Мы знаем монтировщиков, они знают нас. Артисты знают, кто им шьет обувь и кто им приносит успех – успех не только премьеры, но и повседневных спектаклей. Пять минут аплодировали или только четыре – это радость или огорчение для всех, кто сегодня вечером работал. А это человек триста – оркестр, хор, солисты, осветители, гримеры… И это очень важная особенность: она так или иначе видна в спектакле. И эту студийность чувствуют в зале.
По таким принципам наш театр жил целый век. А теперь нам говорят: зачем выращивать солиста, если его просто можно купить! Но не случайно европейские коллеги мне говорили: у них не может быть сегодня такой “Хованщины”, “Войны и мира” или “Лючии ди Ламмермур”! Наши двери открыты для выпускников консерваторий Москвы, Санкт-Петербурга, Екатеринбурга – мы часть огромной страны. Молодые ребята из стран СНГ к нам идут, у нас работают узбеки, абхазы, украинцы…
Но учеба продолжается уже и в стенах театра – молодежь растет и формируется рядом со старшими поколениями артистов, и это тоже часть театра-дома. Молодежь учится, но она учит и нас – приносит другое дыхание времени, уже совершенно очевидный XXI век. Поэтому все мои курсы в ГИТИСе хотя бы один дипломный спектакль обязательно играли в театре. Кроме последнего: “А зачем?” – сказал мне директор. Откажемся от всего этого – и театр станет прокатной площадкой без своего ярко выраженного лица, он лишится многих уникальных возможностей.
— А в чем тогда роль дирекции?
Александр Титель: Работать в одной команде. Обеспечивать, чтобы дом был удобный, чистый, чтобы техника работала, чтобы буфет был прекрасный и дешевый… Чтобы талантливому человеку из Узбекистана дали гражданство или вид на жительство, чтобы были интересные гастроли… Создавать оптимальные условия для реализации идей и планов художественного руководства.
— А у продюсера другая цель: он видит, что все это не эффективно….
Александр Титель: Смотря с каких позиций оценивать эффективность.. Если посмотреть, с какими лицами выходят люди после “Войны и мира”, – по мне, вот это эффективно.
— Безусловно, театр-дом – лучшее, что было в жизни наших сценических искусств. Но идет время, приходят новые люди и делают ставки на новые идеи, на эксперимент. Все уважают то, что сделано театром имени Станиславского и Немировича-Данченко, но есть объективный показатель – рынок. Посещаемость спектаклей, количество и качество рецензии на них. Насколько ваша теория театра-дома конкурентоспособна в современных экономических условиях?
Александр Титель: У нас по-прежнему вполне достойная посещаемость. Конечно, в любом театре она носит сезонный характер и в мае-июне спадает, активный сезон – с октября по апрель.
Но есть совокупность показателей интересной, живой и содержательной работы: как откликается публика, какие отзывы оставляет, сколько человек уходит в антрактах, как часто пишет о нас пресса, есть ли профессиональные премии, какова активность в социальных сетях, которая обеспечивает ауру вокруг театра. По всем этим параметрам мы по-прежнему востребованный, развивающийся, живой театр.
Возможен ли компромисс?
— Однако конфликт уже вышел за пределы театра и стал чувствительным не только для вас, но и для людей, которые вас искренне любят. Возможен ли переговорный путь в нынешней ситуации?
Александр Титель: Все зависит от любви к театру и от способности к компромиссам, но не любой ценой. Если есть общие интересы, если есть база для совместной работы, то всегда можно обойти препятствие и двигаться вперед. Конечно, мы любим разное, но о многом можно, думаю, договариваться. Но договариваться честно, на берегу.
Мы готовы обсуждать разные проекты, но плохо, когда проект не обсуждают, а продавливают административными методами за нашей спиной. Будь то новая копродукция или новый логотип театра. Это неправильно.
— Расскажите о ваших планах на 101-й сезон. Искусство конфликта останется за кулисами – какое искусство публика увидит на сцене?
Александр Титель: Открываемся “Похождением повесы” Стравинского. Это спектакль актера и режиссера Саймона Макберни, он рожден на фестивале в Экс-ан-Провансе, затем шел в Амстердаме и теперь переезжает к нам. Это, кстати, пример возможности и плодотворности компромисса: идея принадлежит нашему директору Антону Александровичу Гетьману, и я с ней охотно согласился. Поначалу предполагалось, что и дирижер, и артисты будут приглашенными, но мы нашли компромисс, за пультом будет стоять Тимур Зангиев, а ведущие партии исполнят в том числе и наши артисты. Премьера 19 сентября.
Параллельно повезем в Шанхай “Евгения Онегина”. Сейчас делаем срочные вводы, в том числе хора, одолжив его в Большом театре – часть нашего хора занята в “Повесе”. В конце ноября пройдет “Зимний вечер в Шамони” – парад опереточных шлягеров в антураже горнолыжного курорта.
В феврале пойдет возобновленная “Манон” Масснэ в постановке Андрейса Жагарса, за пультом Феликс Коробов. Февраль – юбилейный месяц Хиблы Герзмавы: она споет несколько спектаклей, и в том числе “бенефисную” “Богему”, где выступят сразу несколько составов. Хибла будет петь и Мюзетту, и Мими, будут Ольга Гурякова, несколько теноров в партии Рудольфа; за пультом – итальянский маэстро Марко Армильято. В середине мае дадим премьеру давно не шедшей в России оперы Вебера “Вольный стрелок”.
— Какое место в репертуаре занимает современная опера?
Александр Титель: Я уже говорил, что за 13 сезонов после реконструкции мы поставили 48 спектаклей, из них 21 – на музыку XX и XXI веков: Дебюсси, Бриттен, Прокофьев, Барток, Стравинский, Сати, Мийо, Мартину, Ауэрбах, Кобекин… Уверяю вас, немного найдется в нашем Отечестве театров, которые имеют такую пропорцию. В репертуаре опера Александра Журбина, для нас пишут Елена Лангер и Леонид Десятников.
— По вашим ощущениям, на что ходит зритель – на солистов, на композитора, на название? Или на бренд театра?
Александр Титель: Разные группы зрителей ходят на разное – в этом и прелесть, и сложность оперного театра. Есть искушенная прослойка любителей оперы, предпочитающих авангард. Иные могут позволить себе съездить в Европу, чтобы увидеть новинку. Кто-то ходит на любимых артистов. На привычные уху названия: в мире лидеры проката “Травиата”, “Кармен”, “Риголетто”, “Аида”… В Европе – еще и Моцарт, Гендель, Вагнер, в России этот круг уже.
У нас есть свои замечательные авторы: Глинка, Мусоргский, Даргомыжский, Римский-Корсаков – но их мало ставят, потому что кафтаны и собольи шубы уже трудно сделать живыми и актуальными, а чисто внешняя модернизация почти всегда вульгарна. Так что многие шедевры русской оперы еще предстоит открыть новой публике.
Вишневый сад
— Каким вам видится сегодняшнее состояние театра, вступившего во второй век своего существования?
Александр Титель: Это успешно работающий творческий коллектив, идущий по рельсам, проложенным основателями театра. Конечно, будут прокладываться новые рельсы, новые насыпи, новые маршруты: театр – в пути. У него сильная труппа, первоклассный хор, высокопрофессиональный оркестр. Все у нас получается, как мы хотим? Нет. Есть вещи, которыми мы можем гордиться? Безусловно. Есть у нас проблемы? Есть. Есть возможности их решать? Есть. При единстве руководства, при внимании и помощи правительства Москвы. Это все-таки один из крупнейших московских театров!
У нас есть план жизни и на 102-й сезон, и дальше. Но чтобы этот план осуществлялся, обогащался, пополнялся дополнительными идеями, надо идти в одной упряжке. Важно, очень важно, может быть, самое важное, – любить этот театр, этот творческий организм. И его совершенствовать, его развивать – а не убивать, заменяя принципиально другим. Широта и неожиданность взглядов порой идут на пользу делу. Но надо сговориться: мы все делаем именно для этого театра. Его улучшая, находя средства, чтобы стимулировать этих талантливых людей, этих молодых воспитывать – то есть продолжать делать то, что делали всегда, – работать в команде.
Наше первое собрание при новом руководстве началось с того, что всем раздали схему, где наверху в квадратике значился генеральный директор, под ним все остальные: главный дирижер, худруки оперы и балета, заведующий постановочной частью… Прежде не было ничего подобного. Отмеченное нами столетие – это столетие плодотворнейшей театральной модели: первый в мире режиссерский репертуарный оперный театр. Где каждый метр напитан историей и живой жизнью. Упаси бог, чтобы нас воспринимали как людей, которые смотрят в прошлое и тянут назад. Но мы наследники и не можем отвергнуть базовые понятия, на которых основан наш театр. Все в мире связано, и эти связи нельзя обрывать.
И в конечном итоге все сводится, вероятно, к несовместности позиций. Театр, в нашем понимании, – сад, который надо выращивать. Директору видится какой-то другой театр. Пусть строит его – но на свободном месте. Зачем для этого вырубать живой цветущий сад, дающий радость сотням тысяч людей?
Послесловие
В театральном мире идут тектонические сдвиги. Модель, когда во главе крупного театра стоит крупный художник – режиссер или актер, определяющий художественное развитие и лицо коллектива, активно вытесняется моделью “директорского театра”: менеджер формирует репертуар, приглашает режиссеров, генерирует творческие идеи. В одних случаях новая модель результативна, в других – директор становится тормозом, театр перестает развиваться и теряет индивидуальность. Все, как всегда, зависит от креативных качеств конкретной личности.
Но совершенно ясно, что этот процесс не должен следовать печальной традиции все разрушать до основанья, а затем… И если сегодня Москва может потерять прекрасный творческий коллектив, целый век определявший ход музыкально-театрального искусства в России и за ее пределами, значит, мы вплотную подошли к опасной черте. И должны наконец определиться: научимся ли мы строить, не обрушив попутно нечто жизнеспособное и всем нам необходимое?
Валерий Кичин, “Российская газета”