Энергичный, с седой копной волос Федосеев напоминает Шумана. Стального цвета глаза, в которых притаилась буря. А глаза говорят о большом жизненном опыте.
Более сорока лет Владимир Федосеев руководит Большим симфоническим оркестром имени П. Чайковского (БСО). Возглавлял Венский симфонический оркестр, сейчас дирижирует оркестрами Цюриха, Милана и Токио.
Буквально на днях Владимир Федосеев стал лауреатом премии Союзного государства в области литературы и искусства за 2015-2016 годы.
— Владимир Иванович, как появился проект “Песни военных лет”, за который вы получили премию?
— За год до 70-летия Великой Победы мы готовили концерт к 9 Мая в Колонном зале Дома союзов в Москве, и я предложил сыграть “Вставай, страна огромная!”. Весь зал встал. И я понял, какую музыку надо исполнять…
Обратился за помощью к белорусам, в государственную филармонию. Беларусь в войну очень сильно пострадала, и песни у белорусов замечательные. Стали подбирать произведения, решили поднять их до уровня симфонического оркестра. У нас не было симфонических оркестровок, брали эстрадные варианты. Потом стали искать певцов.
— И кто откликнулся?
— Солисты Мариинского и Большого театров, Большого театра оперы и балета Беларуси. Объединив усилия, подготовили концерт в двух отделениях.
— Какие песни прозвучали?
— “Шумел сурово брянский лес”, “Тачанка”, “На солнечной поляночке”, “Солдаты идут”, “Нам нужна одна победа”, “Темная ночь”, “Синий платочек”, “Пора в путь-дорогу”, “Давай закурим”, “Священная война”,”День Победы”. Их исполнили солисты российских и мировых оперных театров Аскар Абдразаков, Олеся Петрова, Василиса Бержанская, Илья Сильчуков, Сергей Радченко.
После Минска мы выступили в Москве – на ВДНХ. Это был вечер со слезами на глазах. Пели все! Дали концерт в Александринском театре в Питере перед блокадниками и молодежью. Весной 2015 года дали концерт в Берлине. Эта музыка вечна, она должна жить.
— Ваш БСО был единственным из оркестров, который в 41-м не покинул Москву.
— 21 декабря 1941 года в Большом зале Московской консерватории состоялся первый со времени начала войны открытый симфонический концерт оркестра, он транслировался по радио. Весь сбор поступил на производство танков.
— Владимир Иванович, вы блокадный ребенок. Помните то страшное время?
— Я родился два раза. Первый раз меня родила мама. Вторым рождением считаю то, что выжил во время блокады. По Ладожскому озеру нашу семью в числе других стали переправлять в Муром. На первой же станции – Войбокало – налетели немецкие самолеты и стали бомбить. Меня швырнуло взрывной волной, очнулся то ли в подвале, то ли в подъезде…
К вечеру, когда опомнились, стали искать вещи. Видим – догорает костер, а в нем весь наш скарб. А сверху папин баян, совсем невредимый! Его мы взяли с собой в Муром, и он определил мою судьбу.
— Интересно, как?
— В 1948 году мы вернулись в Ленинград, и встал вопрос, где мне учиться. В Ленинграде было училище имени Мусоргского, а в нем факультет народных инструментов. Я учился параллельно по двум классам – баяна и дирижирования. Помню, как выскакивал из дома и бежал за оркестром, изображая дирижера.
В Ленинградской консерватории факультета народных инструментов не имелось, и тогда родители сказали: “Давай дуй в Москву”. В 1952 году меня приняли в институт Гнесиных. Затем в оркестр русских народных инструментов Центрального телевидения и всесоюзного радио.
— Работа с оркестром народных инструментов помогала впоследствии?
— Да это же корни! Не случайно Мусоргский говорил: “Музыку сочиняем не мы, ее сочиняет народ, а мы только аранжируем”.
— А как вы “пробились” на Запад?
— Это судьба. Сначала я возглавил оркестр народных инструментов, потом стал дирижером Гостелерадио. К моим занятиям многие отнеслись враждебно, ведь считается, что симфоническая музыка – элитарное искусство. Пришлось долго доказывать, что имеешь право быть дирижером.
Все это совпало с печальным фактом ухода Кирилла Кондрашина из оркестра. Он ушел сам, и ни один оркестр не пригласил его к себе. А Большой симфонический, который я возглавлял, дал ему целый абонемент в консерватории. Потом Кондрашин уехал в Голландию и оттуда написал, что уехал, потому что БСО отдали балалаечнику.
Как ни странно, но именно Запад сделал мне карьеру… в России. Меня пригласили стать главным дирижером Венского симфонического оркестра – я был первым в истории Венского оркестра русским дирижером. И десять лет руководил им одновременно с БСО.
— В дирижеры вас благословили Евгений Мравинский и Георгий Свиридов.
— Мравинский был для меня примером того, как нужно служить Музыке. Сочинениями Свиридова я дирижировал, он посвящал мне свои произведения.
— Считается, что русская литература сложна для иностранцев, а музыка?
— То же самое. Чайковского за границей играют профессионально, но сентиментально.
— А кого иностранцы “прочитывают”?
— Шостаковича, Прокофьева, Стравинского. К сожалению, русские имена перестали быть знаменами.
Мы имели лучшую скрипичную школу, фортепианную. Прекрасные педагоги либо ушли, либо уехали.
— Оркестр носит имя Чайковского. В чем секреты исполнения его музыки?
— Мы стремимся избавить музыку Чайковского от заигранности. Самое сложное – простота.
— Как долго вы можете прожить без музыки?
— Два дня от силы.
— Музыканты очень амбициозны. А у вас в оркестре больше ста человек…
— Сто десять.
— На что потратите премию?
— На жизнь!
Татьяна Хорошилова, “Российская газета”