Известный музыковед и писатель Соломон Волков беседует с Владимиром Спиваковым.
– Когда твои родители поняли, что у тебя есть музыкальные способности?
– Мама рассказывала, что, когда мне было одиннадцать месяцев, я сидел на крышке пианино сверху и когда мама играла веселую музыку — я подпрыгивал, а когда грустную — раскачивался.
– А когда ты сам понял, что ты станешь музыкантом?
– Уже после двадцати лет.
– Что же ты до двадцати лет занимался музыкой и не знал, что это будет твоей профессией?
– Нет, знал, но я не знал градуса, к которому это придет.
– Признаюсь тебе, я всегда смертельно боялся сцены…
– И я тебе признаюсь. Я тоже страшно боялся сцены и очень себя изводил внутренне. Чтобы выйти на сцену, я представлял, что умерли мои родители. И только тогда, на ватных ногах, — играл перед публикой. Уже в Московской консерватории я, будучи взрослым человеком, выпивал полстакана коньяка и только в этом состоянии мог выйти. Из-за волнения я был абсолютно неконкурсным человеком.
– Тебя же изгоняли из школы?
– Было время, когда я увлекся химией и проводил опыты с пенициллином. Однажды я поджег одну таблетку и понял, что она горит с совершенно отвратительным запахом. И тогда я поджег шесть таблеток в школе и сорвал шесть уроков. Такого никому не удавалось. И меня исключили. Правда, всего на две недели…
– Когда ты увлекся бодибилдингом?
– Я занимался не бодибилдингом, а боксом. Дело в том, что, когда мы со скрипочками в руках выходили из школы, нас поджидала группа любителей музыки и нещадно била. Однажды я спросил у физрука, что делать, и он посоветовал заниматься боксом. Мне это несколько раз спасало жизнь.
– Расскажи…
– В Париже, например. Мы шли спокойно после концерта. И вдруг — три человека. Один говорит: давай деньги или жизнь. Деньги лежали у меня в скрипичном футляре, но их я должен был сдать Госконцерту. И в случае утери возместить это нужно было бы в десятикратном размере.
– И ты понял, что лучше смерть…
– Они начали бить меня ногами. Когда человек подумал, что я при смерти, я вскочил и провел легкую «двушечку». У соперника полилась кровь. Через десять дней я должен был дирижировать на вручении премии папе римскому. У меня болели ребра от побоев: не мог чихать и кашлять. Но все прошло хорошо.
– Почему не остался жить и работать в Америке?
– Мне предлагали. Но моя душа, воспитанная на Чехове, Достоевском, Гоголе, — рвалась назад.
– Почему ты блестящую скрипичную карьеру отодвинул для другой профессии?
– В какой-то момент я понял, что во мне оживает дирижер.
Соломон Волков, “Вечерняя Москва“