На Новой сцене Большого театра дают долгожданную премьеру оперы Верди «Риголетто» в постановке всемирно знаменитого канадского режиссера Роберта Карсена.
Этот спектакль – копродукция фестиваля в Экс-ан-Провансе, Рейнской национальной оперы и театра «Ла Монне» в Брюсселе, Больших театров Женевы и Москвы. До российской столицы он добрался в финале своего двухгодичного европейского турне, уже обретя репутацию провокационного зрелища.
Карсен разыгрывает историю на арене цирка, и Риголетто – не шут у трона короля, а похотливый буфон, ущербный отнюдь не физически. Он не замечает разницы между силиконовой куклой из секс-шопа и собственной дочерью. Вся жизнь тонет в смраде плотских утех. Апофеоз действа – явления Герцога абсолютно обнажённым. Зал временами нервно похихикивает. Но ловя публику на «клубничку», режиссер доводит происходящее на сцене до вершин психологического театра, «приговаривая» всех героев оперы к смерти за неумение любить.
Но катастрофа спектакля Большого театра в том, что при жестком режиссерском замысле отсутствует хоть какая-либо музыкальная концепция. Хор, солисты – все расходятся с вялым оркестром под невнятным руководством итальянца Эвелино Пидо. Шлягерные мелодии гениального Джузеппе Верди моментами едва узнаваемы. Да и далеко не все певцы премьерного состава вокально соответствуют своим ролям. Тенор Сергей Романовский (Герцог) и Кристина Мхитарян (Джильда) молоды и обаятельны, но безупречность вокала они оставили на будущее.
А баритон Димитриос Тилякос вообще партию Риголетто скорее продекламировал, нежели пропел. В итоге спектакль был похож на что угодно – на профессионально сработанное стрип-шоу, цирковое представление и даже мюзикл, но вряд ли на оперу, тем более на подмостках Большого театра.
«Опера – это договор со временем»
– Господин Карсен, на пути из Экс-ан-Прованса в Москву как трансформировался спектакль?
– Постановка сразу задумывалась как совместная работа пяти театров. Большой не просто взял спектакль в аренду. По контракту в наши обязанности входило сделать спектакль одинаково хорошо во всех пяти театрах. И вся постановочная команда очень гордится и взволнована тем, что в Москве «Риголетто» точно такой, каким его видели в Брюсселе или Женеве. Конечно, бывают определённые особенности. Если бы я ставил, например, «Пиковую даму», тогда мне пришлось бы думать, как это сделать в России. Хотя, в принципе, я считаю, ошибкой ставить спектакли, руководствуясь желаниями публики.
– Что такое зарождение режиссерского замысла в оперном спектакле?
– Моя работа в том, чтобы досконально изучать текст либретто и литературного первоисточника. На сцене не происходит ничего, что не основывалось бы на эмоциях и на ситуациях из текста. Например, Риголетто – крайне отрицательный персонаж. И для меня в этом кроется современность данного произведения. Опера – это всегда сложно, и лучшее, что есть в опере, именно ее сложность. Моя задача как постановщика, еще немного все усложнить. Ведь публика приходит в оперу с такими же ожиданиями, какие переживает от соприкосновения с большим романом или великой поэзией. Поэтому возможно, режиссура все больше ценится, она стала неотъемлемой частью оперы. И если эти ожидания оправдываются, опера становится значительным театральным произведением.
– Какую свою постановку вы считаете самой успешной?
– Сложно назвать одну, ведь тогда означает, что остальные как-то не очень удались. Не хочу сказать, что все сделанное мной, великолепно. Но, мне кажется, что в большинстве случаев я достигал гармонии с произведениями. И все же моя первая оперная работа – «Сон в летнюю ночь» Бриттена, самая дорогая моему сердцу. Мы сейчас, через 24 года после премьеры, будем ее возобновлять в Экс-ан-Провансе. Для меня опера это некий «договор» со временем, но спектакли должны быть вневременными.
– А есть опера, мыслью о постановке которой, вы сейчас одержимы?
– «Похождение повесы» Стравинского. Я уже 20 лет говорю, что хочу поставить эту оперу, но меня никто не приглашает. А я обожаю Стравинского. Он потрясающий композитор, его музыка потрясает, от нее исходит невероятная энергия, что всегда нужна оперному спектаклю.
Мария Бабалова, Вечерняя Москва