Новость о том, что двадцатисемилетний маэстро из Венесуэлы подписал контракт с авторитетнейшим оркестром США – Лос-Анджелесским филармоническим – поразила музыкальную общественность еще в прошлом году.
Дело в том, что Густаво Дудамель записал всего-то четыре диска – правда, с солидной фирмой “Дойче граммофон”. Да и на европейских фестивалях, где традиционно куются звезды будущего, засветился по разу, по два с переменным успехом, впрочем, публика сразу приняла эксцентричную манеру поведения знойного латиноамериканца и его несколько лобовое без нюансов дирижирование на ура.
Он оказался из тех, кто быстро растет, сам замечает и исправляет свои ошибки. После не слишком удачного сезона 2007/08 дирижер и ведомый им Молодежный оркестр Венесуэлы имени Симона Боливара вырвались на первые позиции.
Дудамель родился в Венесуэле в семье тромбониста и с 6 лет попал в знаменитую “Систему” – институцию, придуманную знаменитым венесуэльским пианистом, впоследствии переквалифицировавшимся в экономисты, Хосе-Антонио Абреу.
Эта частная образовательная программа под длинным названием “Национальная система юношеских и детских оркестров Венесуэлы”, спонсируемая и государством, и предпринимателями, содержит примерно сто тысяч молодых музыкантов, подобранных в буквальном смысле слова на улице и в детских домах.
Дудамель выделился в лидеры в 12 лет, когда он заменил заболевшего дирижера. А в восемнадцать он уже руководил Молодежным оркестром Венесуэлы имени Симона Боливара. То, что именно этот оркестр, один из 150, созданных “Системой” Абреу, вырвался вперед, – заслуга Дудамеля, который работал как сумасшедший. Наверное, Абреу и рассчитывал на то, что среди тысяч безродных музыкантов найдутся самородки, которые хорошенько выучившись, смогут представлять страну на международной музыкальной арене.
Густаво Дудамель – один из таких амбициозных талантов. В 23 года он выиграл дирижерский конкурс имени Малера в Бамберге. Его заметили такие влиятельные люди, как Саймон Рэттл, Клаудио Аббадо, Даниэль Баренбойм и Зубин Мета. И все разом предложили молодому музыканту помощь в виде практики с их оркестрами.
В 2006 году Дудамеля даже позвали в Ла Скала на постановку “Дон Жуана” – он открывал там сезон (это была копродукция с берлинской Штаатсопер, однако ее руководитель Баренбойм, который к этому времени уже был назначен приглашенным дирижером Ла Скала, уступил место за пультом своему протеже Дудамелю). Это был умный ход – RAI транслировала “Дон Жуана” на всю страну. Венесуэльца услышало большое число европейских меломанов, хотя его трактовка моцартовского шедевра, несмотря на свежесть подхода и аккуратность, интеллектуальностью и смыслами не сверкнула.
И еще в 2006 году Дудамель стал главным дирижером Гетеборгского симфонического оркестра, а благодаря его усилиям и энергии среднестатистический шведский коллектив стал желанным участником многих серьезных музыкальных форумов. Контракт со шведами Дудамель не будет разрывать до официального срока его окончания, хотя отныне его занятость в Лос-Анджелесе будет полной.
Инаугурационный концерт Дудамеля с Лос-Анджелесским филармоническим оркестром состоялся 30 сентября – это был бесплатный концерт для 18 тысяч зрителей. Мощь акции была сопряжена не только с назначением нового дирижера, но и с празднованием девяностолетия прославленного оркестра. Американские СМИ считают, что появление такого энергичного и даже дикого человека, как Дудамель, в сонном и гламурном Лос-Анджелесе в корне изменит музыкальные вкусы и пристрастия городской публики. С конца лета молодого маэстро разрывают на части журналисты местных газет и журналов, и прежде всего корреспонденты ежемесячного приложения к “Los Angeles Times”.
Предлагаем нашим читателям выборку фрагментов газетных и телевизионных интервью с Густаво Дудамелем.
– С чего вы собираетесь начать в Лос-Анджелесе? Вы ведь, наверное, захотите записывать тематические диски со своим новым коллективом. Контракт с “Дойче граммофон”, если не ошибаюсь, у вас эксклюзивный?
– Я бы с Малера начал, тем более что диск с Пятой симфонией у меня уже вышел. Да, я знаю, что европейские маэстро идут к Малеру, когда им за сорок. Я же из Венесуэлы, а наша национальная музыка, которую я безумно люблю, не делится на простую и сложную или интеллектуальную и примитивную.
Для меня вся европейская музыка сложная и, значит, – интересная. Так какая же разница – с Моцарта начинать или с Малера. Оба австрияки или австро-венгры – так лучше звучит. Или взять Бетховена. Если бы не было на свете его симфоний, может, я бы и музыкой не стал заниматься.
Чего мне ждать, пока я дозрею до понимания бетховенских откровений. Я уважаю традицию исполнения того или иного произведения, но не знаю, как ею пользоваться. Ведь музыка подобна реке, в которую нельзя войти дважды. Каждый новый музыкант, который берется за партитуру великого композитора, на самом деле может понять в ней что-то и открыть для себя и слушателя, только после того, как он побудет наедине с этим текстом.
Даже возвращаясь к той же самой партитуре во второй и в третий, и в четвертый раз, я мысленно рву все свои черновики, потому что вода в реке уже другая и нужно начинать все заново. Молодость тут не при чем.
Если Моцарт сочинял свои лучшие опусы в двадцать пять лет и его гений подсказывал ему глубокие смыслы, тот же капризный гений может подбросить что-то и мне, двадцативосьмилетнему интерпретатору, или не подбросить, когда я возьмусь за Девятую симфонию Малера. Впрочем, пока речь не идет о записи ни цикла симфоний Малера, ни Бетховена. Просто вы спросили о моих предпочтениях – я ответил. А начнем мы со всего: Чайковский, Моцарт, Рихард Штраус, Бетховен, американцы.
– Вы намерены обосноваться в Лос-Анджелесе? Или будете “жить на чемоданах” и наездами, как прежде?
– Нет. Поселюсь здесь. Иначе мы с женой вообще не будем видеться. Общий дом на нейтральной территории будет для нас поводом хоть иногда пожить нормальной семейной жизнью.
– Ваша жена тоже музыкант?
– Нет, что вы. Она балерина. Более того – у нее своя маленькая балетная компания.
– Она не бросит работу после того, как вы станете респектабельным шефом нашего оркестра?
– Если она бросит работу, то я буду постоянно думать о том, что она дома одна и ей скучно, и что я должен меньше работать и больше быть с ней. А когда мы оба так заняты, а моя жена еще более страстно предана своему делу, чем я, – находимся в постоянных разъездах, турне всяких или просто в репетиционных залах до полуночи засиживаемся, все вроде бы складывается.
– У вас есть какие-то конкретные революционные идеи, которые вы немедленно начнете проводить в жизнь в Лос-Анджелесе?
– Идеи есть, но они не только мои. Музыканты тоже готовы к переменам. Я же делал пробный шар с этим оркестром и понял, что коллектив получу очень креативный. Будем играть больше современной музыки.
– Я слышала, что вы и в рок-музыке разбираетесь не хуже, чем в классике?
– Может быть, и так, хотя это характеризует не меня, а мой возраст. Есть работа, а есть жизнь. Для меня это не одно и то же.
Мой коллега из Латинской Америки Хуан Диего Флорес – знаменитый на весь мир тенор, специалист по изнеженному бельканто – также много может рассказать об инструментальном роке, в котором он был ассом в свое время. Эта музыка, которую меломаны со стажем отвергают как нечто чуждое, – часть музыкальной истории, так называемый “новейший” период. Просто не принимать его, игнорировать – глупо.
Но, повторяю, что это мое увлечение относится скорее к жизни, чем к работе. Если я слушаю то, что слушают миллионы моих сверстников, это нормально. Я не хочу выпадать из поколения, быть белой вороной, только потому, что меня взяла в заложники классическая музыка, – а это, правда, так – и отсекла от мира.
Екатерина Беляева, газета “Культура”