Крупнейшая певица современности, солистка Мариинского театра Ольга Бородина, отмечает юбилей.
Ее уникальное, исключительное по красоте колоратурное меццо-сопрано востребовано на всех знаменитых сценах мира: в Метрополитен, Ла Скала, Ковент Гарден, Венской опере, Опере Сан-Франциско и др.
Впервые певица выступит в Государственном Кремлевском дворце, где 17 декабря исполнит программу, полную сюрпризов и новых идей.
О размахе кремлевского концерта можно предположить по составу участников: три оркестра – Российский Национальный (РНО), народный ансамбль “Россия” им. Л. Г. Зыкиной, оркестр Олега Лундстрема, четыре хора – Кубанский казачий хор, хор “Геликон-Оперы”, мужской хор Свято-Даниловского монастыря, Детский хор “Преображение”, солисты оперы.
Накануне этого грандиозного концерта Ольга Бородина дала интервью для “Российской газеты”:
– В юбилей обычно подводят итоги, а вы выйдете на кремлевскую сцену с радикально новой программой: арии, духовная музыка, песни, джаз.
– Так совпало, что в этом году у меня началась новая жизнь: я развелась и, можно сказать, начинаю все с чистого листа. Теперь мне надо продумать для себя, что мне интересно, что я еще не успела. В жизни просто так ведь ничего не происходит.
Признаюсь, у меня был период, когда я расслабилась и решила: буду меньше работать, а больше времени уделять мужу и семье. Но мне дали понять, что направление это неправильное, и я не должна расслабляться, а должна работать в полную силу. Вот теперь продумываю правильный для себя репертуар.
– Поэтому выбрали для кремлевского концерта песни из репертуара Людмилы Зыкиной, номера из оперетт, джаза?
– Я уже пела “Колыбельную” Клары из “Порги и Бесс” Гершвина – под рояль и с симфоническим оркестром: в Лондоне, в Метрополитен. Публике очень понравилось. А песни Зыкиной – это выдающиеся песни классического репертуара, исполняющиеся незаслуженно редко. Зыкина и сама считала, что петь их надо классически поставленным голосом. Мне, кстати, было приятно узнать, что Людмила Георгиевна внимательно следила за моим творчеством.
На концерте я спою ее “Волгу” – одну из самых популярных у народа, и “Калину во ржи”. “Калину” я слышала с детства от родителей: мама пела, а папа подыгрывал на гитаре. Это песня их молодости. И, когда два года назад мы отмечали юбилей мамы, я спела ей в день рождения “Калину во ржи”. Честно скажу, мне страшновато петь эти песни: я понимаю, что лучше Зыкиной их никто не споет. Главное, чтобы получилось не намного хуже.
– Вы будете петь и “Отчалившую Русь” Георгия Свиридова, которую, кстати, тоже пела Людмила Зыкина и записала на СD. Будут и сцены из оперетт: “Принцесса цирка” , “Марица”, будут оркестры, хоры на сцене. Вам самой хотелось такого масштаба?
– Это ведь мой юбилейный концерт: хотелось, чтобы было поярче, повеселее. Это вообще мой первый такой концерт в Москве. Правда, я в ужасе от того, что придется петь в микрофон: я никогда этого не практиковала.
– Вы уж отмечали свой юбилей в Мариинском театре. Что после юбилея планируете в своей оперной карьере?
– Я как раз от многого сейчас отказываюсь: в Мет мне предлагали “Трубадур” и “Силу судьбы”, но у меня нет желания петь то, что не подходит мне по голосу или по режиссуре. Существует в конце концов много прекрасной камерной музыки, которую я еще не пела.
Валерий Гергиев предложил мне сделать новую роскошную постановку “Самсона и Далилы” в Мариинском и записать ее. Я согласилась. Проблема, правда, в том, что в Мариинском нет тенора, который мог бы хорошо спеть Самсона. Нужно приглашать. В Большом театре мне предложили спеть в возобновляемой “Царской невесте”. Но я пока ответила, что должна посмотреть, какой будет спектакль.
– Это возобновление старого спектакля в декорациях Федора Федоровского, и “сюрпризы” там вряд ли будут. А вот в Мариинском вы уже отказались несколько лет назад петь в “Царской невесте”. Продолжаете отрицать современную режиссуру?
– Режиссер должен думать головой. А когда Марфа в носочках бегает и на сцене водку распивают, это что? Режиссеры просто не знают, что еще из пальца высосать. Доходит до маразма: недавно мы пели с Александром Антоненко в Испании.
Антоненко огромного роста, и ему предложили выйти на сцену голым, при этом еще два метра волос за ним должно тянуться. Он сказал: голым не выйду ни за что. Так они сделали ему какой-то ужасный костюм с поролоновыми бицепсами во всех местах, чтобы он выглядел как голый. Кое-как заставил он сшить какие-то штаны на себя. Но если публика просто смотрит, то мне-то с ним петь надо!
И такая тенденция, идущая из немецкого театра, распространилась сейчас по всей Европе. Кстати, если говорить о вокальной немецкой школе, то она как раз очень сильная. Лучшие певцы сегодня получаются у немцев. Во времена, когда я начинала, была целая плеяда великих певцов – русских, итальянских, испанских. Мне было у кого учиться. А сейчас даже русские, которые поют неплохо, учатся в основном за границей: в Германии, Лондоне, Америке.
– То есть вы согласны с мнением, что русская вокальная школа испытывает кризис? На последнем Конкурсе Чайковского вы были в жюри, и оказалось, что Чайковского лучше поют корейцы.
– Да, корейцы поют Чайковского красиво. А что у нас? Когда я училась на третьем курсе консерватории, я пришла работать в Мариинский театр. Это означает, что я уже не училась. Но у меня было колоссальное чувство ответственности, и я никогда не позволяла себе выйти на сцену с невыученным текстом, с непрочитанным материалом о своей партии. Никогда за все годы работы в театре я не спрашивала, сколько мне заплатят! В первые 10 лет получала копейки, работая вообще без отпуска.
Только уже потом, набравшись опыта, я начала работать на лучших западных площадках. А что сейчас? Не успели закончить консерваторию, пришли в Академию молодых певцов. Еще петь не умеют голосом, а уже выходят на сцену Мариинского театра, становятся крутыми “звездами”, думают только о деньгах. При этом текст зачастую неправильно выученный, поют, не понимая, о чем. У нашего поколения сердце замирало от мысли, что нужно идти на сцену. А сейчас идут, быстро отпоют, получат деньги и бегут отмечать. У нашего поколения сердце замирало от мысли, что нужно идти на сцену.
– При этом на Западе российские певцы востребованы. В Метрополитен в этом году настоящий “русский сезон”.
– Такая тенденция сейчас наблюдается по всему миру: чисто по экономическим причинам. Театры берут тех, кому можно заплатить маленькие деньги. Везде идет жесткая экономия, поэтому зачастую в составах – один-два выдающихся певца, остальные – в два раза дешевле.
Недавно зашла на спектакль в Венскую оперу и, честно скажу, расстроилась. Это ведь имеет большое значение, кто поет рядом. Мне часто говорят: ты – ненормальная, все стараются взять в партнеры кого-нибудь похуже, чтобы на его фоне выглядеть хорошо! Но я привыкла работать в сильном составе, с сильными дирижерами, чтобы получать самой удовольствие и доставлять его другим.
Конечно, сегодня понятие качества изменилось в худшую сторону. Всех устраивают середнячки. Впрочем, само время изменилось не в лучшую сторону. Все, что было настоящее, медленно и печально уходит. Кругом – сплошная компьютеризация. Скоро на нас всех чипы поставят. Я – человек верующий и буду до последнего с этим бороться.
– А сыновей своих в какую сторону направляете?
– Они все музыкальные у меня. Старший, Алексей, работает на Второй сцене Мариинки, учится заочно в Театральном институте на продюсерском факультете, играет на рояле. Младшие, Максим и Владимир, учатся в хоровом училище им. Глинки.
Плохими они не будут, хотя бы уже потому, что поют много духовной музыки. Вообще: хотим мы этого или не хотим, но то, что было в прошлых веках, новое поколение мало волнует. Сегодня ведь и книги никто почти не читает, включают наушники и в лучшем случае слушают.
– Так и опера может оказаться в реестре прошлого.
– Мне кажется, опера никогда не умрет, как бы ее ни пытались изуродовать на сцене. Она не умрет, потому что это великая музыка. И даже от того, что происходит на сцене, она способна защитить: можно закрыть глаза и просто слушать ее. Самое главное – не потерять настоящих музыкантов, которые на себе это держат. Ведь страшно подумать, что будет без сильного состава стариков Мариинского театра, без Гергиева.
– Вы 26 лет назад начинали вместе с Гергиевым свою карьеру. Как общаетесь сейчас?
– У нас очень теплый контакт, и когда есть возможность поговорить вдвоем, а это большая редкость, мы общаемся, как друзья. Он мне говорит: “Жаль, что, когда мы были молоды, я не имел возможности записать все, что мы делали вместе. А сейчас, когда возможности есть, мы уже не молоды”. Я не пою уже больше половины своего репертуара: Россини, того же Берлиоза. А на Гергиева смотрю и только удивляюсь.
Вот, мы только что выступали вместе в Европе с концертами, так он умудрялся еще куда-то летать и работать: прилетел, репетиция, концерт, самолет. Спрашиваю: как ты это выдерживаешь? Он молчит, потом говорит: ну, иногда уже тяжело. Продолжаю: “Валера, тебе же 60!”. Тут глаза его загораются: “Ты что, я еще молодой!”. Дай бог, чтобы он так себя ощущал.
– А себе что пожелали бы, начиная жизнь с “чистого” листа?
– Чтобы Господь меня не оставил. Это главное.