Великие люди все слабее и слабее с каждым днем. Круговорот жизни не дает великим деятелям искусства, которые, как говорится не от мира сего, спокойно творить. Стресс за стрессом и удар судьбы за ударом судьбы.
Так произошло и с Николаем Петровым, величайшим музыкантом России и бывшего Союза.
Народный артист СССР, известный пианист Николай Петров приехал в Минск на прошлой неделе на открытие музыкального форума «Магия рояля» в Белорусской государственной филармонии.
В день прилета 68-летний Петров выглядел немного уставшим, потому что за сутки совершил два перелета: Саратов-Москва и Москва-Минск. Но в целом чувствовал себя неплохо, и, посетив концерт фестиваля, поужинал и пошел к себе в номер. Уже ночью в гостинице ему стало плохо и, вскрикнув, он упал на пол.
Его крик услышал его сосед по номеру пианист Александр Гиндин, с которым Петров должен был сыграть в дуэте. Именно благодаря этому обстоятельству медицинская помощь была оказана уже через 10 минут.
Биография Николая Петрова богата на события, как и у всех людей искусства.
Родился 14 апреля 1943 г. в г. Москве в семье известных российских музыкантов. Дед – Петров Василий Родионович, выдающийся российский бас, на протяжении 20 лет был солистом Большого театра, где выступал сообща с Шаляпиным, Неждановой и другими великими певцами. Отец – Феркельман Арнольд Яковлевич (1914 г.рожд.). Мать – Петрова Ирина Васильевна (1913 г.рожд.). Супруга – Петрова Лариса Григорьевна (1939 г.рожд.). Дочь – Петрова Евгения Николаевна (1976 г.рожд.).
Окончил Центральную музыкальную школу при Московской консерватории по классу педагога Т. Е. Кестнер (1949-1961 гг.), Московскую Государственную консерваторию (1961-1966 гг.) и аспирантуру (1966-1968 гг.) по классу фортепиано профессора Якова Зака. С 1965 г. – солист Московской Государственной филармонии.
Петров – пианист редких виртуозных возможностей; он обладает феноменальной музыкальной памятью. Критики писали о его «блестящем инженерном уме» и безукоризненной «надежности» на концертной эстраде, видя в нем исполнителя «новой формации». Репертуар Петрова очень велик, и в нем не заметно каких-либо вкусовых предпочтений, кроме явной склонности к исполнению труднейших пьес фортепианного наследия – этюдов Листа, Вариаций на тему Паганини Брамса и др.
В музыке 20 в. его, по-видимому, более всего привлекает Прокофьев (в частности, он записал на пластинки все фортепианные сонаты композитора); среди современников пианист отчетливо выделяет Р. К. Щедрина: в программах Петрова представлено много его сочинений, в том числе все фортепианные концерты. По словам самого пианиста, ему кажется, будто эта музыка написана специально для него. Играет Петров и Гайдна, Бетховена, Шуберта, Шопена, Шумана, Рахманинова, Скрябина и др.
Пианисту аплодировала публика Карнеги-холла, Линкольн-центра, Кеннеди-центра, зала «Плейель», Концертгебау, Барбикан-центр, Роял фестивалл холла, Альберт-холла, театра «Колон» и многих других престижнейших концертных площадок по всему миру.
В репертуаре Петрова возле 50 сольных программ и 55 концертов с оркестром. Очень немало сольных сочинений и произведений для фортепиано с оркестром были в первый раз исполнены в Москве и других городах мира. В 1986 г. за великолепное осуществление по всему миру произведений композиторов-друзей Бальзака (Берлиоза, Бетховена и Листа) французская Академия Бальзака вручила Николаю Петрову Большую Золотую медаль Академии.
Итого выпущено больше 20 компакт-дисков с записями выступлений Николая Петрова, в том числе английской фирмой «Олимпия» и российской «Мелодией». В важный и отечественной прессе опубликованы бесчисленные статьи, рецензии, посвященные творчеству пианиста, и беседа.
Николай Петров считает себя ослепительно выраженным гедонистом, с 1972 г. он непрерывно живет за чертой города. С юных лет увлекается джазовой музыкой, любит хорошие дорогие автомобили, теннис, видеофильмы. Собрал огромную коллекцию Гжели. Свободно владеет французским, немецким, английским, итальянским и польским языками.
А вот и интереснейшее интервью Николая Петрова:
Пианист Николай Петров известен не только блестящими выступлениями на лучших концертных площадках мира, но и резкими высказываниями на темы культуры. Вот и в этом разговоре он не лез за словом в карман…
– Николай Арнольдович, может, вы знаете, зачем России Министерство культуры?
– Вопрос, конечно, интересный… У нас ведь как повелось испокон веков? Проштрафившегося чиновника бросали на культуру. Мол, хуже не будет. Известен факт, когда «Союзконцерт» много лет возглавляла дама, прежде работавшая начальницей в женской исправительной колонии…
– Значит, и Михаил Швыдкой чем-то провинился?
– Нет, Швыдкой чист. Я с Михаилом Ефимовичем дружен не один год, отношусь к нему с большим уважением. Это грамотный, интеллигентный человек, с ним, впрочем, как и с двумя его предшественниками, можно, говоря об искусстве, обходиться без услуг переводчика.
– Но дело ли министра вести телевизионные ток-шоу? Это все-таки другая профессия.
– Не спорю, министр, что называется, пошел в народ. Но чем, по-вашему, лучше времена, когда начальники от культуры были далеки и от народа, и от культуры?
Все, вплоть до Горбачева и Ельцина, относились к искусству потребительски, о нем вспоминали, когда надо было продемонстрировать Западу не привычное наше мурло, а некое подобие лица. Мы танками давили пражскую весну, а параллельно отправляли в мировую гастроль Большой театр и ансамбль Моисеева. Дескать, ничто прекрасное нам не чуждо, мы умеем его ценить.
– А сейчас?
– Тоже сложно! Но не слишком сведущий в вопросах искусства Ельцин создал совет по культуре, куда вошло много достойных людей, а Путин его не разогнал, что уже хорошо.
– Но собирать-то собирал?
– Пока лишь раз… Надеюсь, о нас вспомнят. И не для постановки идеологических задач. Не забуду, как в 64-м году Екатерина Фурцева, напутствуя советских участников конкурса имени королевы Елизаветы, сказала: «Учтите, товарищи, вам в Бельгии предстоит не творческое соревнование, а политическая борьба».
В этом смысле сегодня полная свобода. Некогда опущенный над страной «железный занавес» поднят, дверь, ведущая на Запад, распахнута настежь. И в нее хлынуло такое…
Невольно начинаешь думать, что, пожалуй, и фильтр не помешал бы. Человек, с трудом окончивший Московскую консерваторию, вдруг всплывает в какой-нибудь Новой Зеландии в качестве ведущего педагога, а потом на белом коне возвращается в Россию и начинает учить меня, как вести себя на родине. Подобное я, все эти годы живший здесь и хлебавший лихо ложкой, воспринимаю как личное оскорбление.
– А, скажем, поучения Мстислава Ростроповича вы слушать готовы?
– Пожалуйста, не ссорьте меня со Славой! Я не разделяю оптимизма Ростроповича, считающего положительным исход из России деятелей культуры. Мол, эти люди разъезжают по миру и прославляют нашу страну. На мой взгляд, практически все они – отрезанный ломоть. От этого берега оттолкнулись и приставать к нему больше не желают. Не нужны им ни Омск, ни Красноярск, ни Ростов, ни Мурманск.
Еще сложнее объяснить другое – приглашение в Россию вышедших в тираж западных звезд. Скажем, состарившаяся примадонна Монсеррат Кабалье получает вежливый отказ из «Ковент Гарден» и «Метрополитен-опера», но в каком-нибудь Улан-Удэ находятся люди, готовые выложить ей пятьдесят или семьдесят тысяч долларов гонорара. Это странно!
– Глупо отказываться, если платят.
– Согласен! Но это иностранцы. Хуже, когда наши соотечественники, обосновавшиеся на Западе, дерут за концерты в России по три шкуры. Еще и поэтому призываю не путать мигрантов с эмигрантами, к которым отношу Буковского, Щаранского, Солженицына, Копелева, то есть тех, перед кем стояла реальная дилемма – отъезд или Сибирь. Сегодня Россию покидают обычные перелетные птицы в поисках лучшей доли.
– Но, к примеру, Ростропович уезжал не по своей воле…
– Слава не глупее нас с вами, поверьте. Он всегда знал, что делает. И пуская в дом «литературного власовца» Солженицына, должен был предвидеть последствия.
– А если бы к вам в той ситуации обратился Александр Исаевич, приютили бы гонимого?
– Не обратился бы. Кем я был для Солженицына? А перед вынужденной эмиграцией у меня на даче полгода жил Гавриил Гликман, талантливейший опальный питерский художник. Я никогда не использовал этот факт, чтобы заработать лишние очки. Из меня никакой пиарщик. Завидую Володе Спивакову, Юре Башмету, Валере Гергиеву, тому же Славе Ростроповичу. Они не только исполнители, но и прекрасные администраторы.
– А по какой, интересно, категории проходит для вас Басков?
– Мне жаль этого мальчика, не понимающего, в сколь ужасное положение он попал. Орание в микрофон классических арий на попсовых тусовках несовместимо с пением со сцены Большого театра. Или – или. Скажем, Муслим Магомаев, чьи вокальные данные позволяли выступать на лучших оперных площадках мира, предпочел карьеру эстрадного артиста. Он нашел нишу и прекрасно себя в ней чувствовал. Это поступок сильного, умного человека.
А вот Саше Ворошило, тоже обладавшему потрясающим голосом, не хватило силы воли, он пел на всех партийных концертах – 7 ноября, 1 Мая, 9 Мая… Чем это закончилось? Из Большого театра на эстраду ведет широкий проспект, а обратно нет даже узенькой тропинки.
– Попробовали бы вы сказать Баскову, что жалеете его. Он вас попросту не понял бы. Еще решил бы, что завидуете чужому успеху.
– Наверное, все именно так и случилось бы. А что бедному Коле остается думать, если в день его 25-летия по всей Москве висят приветственные растяжки? В него вложили большие деньги, которые нужно отрабатывать. Хорошо, если удастся это сделать, но, по моему ощущению, шумиха вокруг Баскова продлится недолго.
– Почему?
– Связки у Коли слабенькие… Но дело даже не в этом. Нельзя по утрам петь в церковном хоре, а потом отправляться в казино. Впрочем, это проблема не только Баскова, а вопрос общей культуры. Думаете, хоть кто-нибудь из публики, собирающейся на эстрадных концертах Николая, в состоянии дать профессиональную оценку тому, как он поет и соотносит регистры, как берет дыхание и держит верха?
– Вот понятливые пусть и ходят в консерватории с филармониями, а остальным «ндравится» то, что поют в Концертном зале «Россия».
– Но нельзя же воспринимать искусство на уровне собаки Павлова! Нет, я понимаю, сбацать часовое выступление поп-звезды под «фанеру» где-нибудь на стадионе проще, чем провести серьезные гастроли большого коллектива. Камерному, классическому искусству вообще трудно окупать себя.
Вот считайте. Чтобы организовать концерт симфонического оркестра, допустим, в Бостоне, надо потратить не менее ста тысяч долларов. Музыканты возьмут половину, тысяч пятнадцать – солист, столько же – дирижер.
Плюс реклама, аренда зала… Чтобы вернуть потраченное, надо назначать билеты от ста долларов и выше. Ладно, в Бостоне и больше готовы заплатить, а у нас?
Устраивать концерты для «растопырок», которые и в зале консерватории забывают или не хотят выключать орущие мобильники? Ведь профессор, получающий со всеми надбавками пять тысяч рублей в месяц, на такой концерт никогда не попадет. Потом месяц сидеть и голодать? Поэтому Владимир Ашкенази, приезжая в Россию, никогда не берет ни копейки за свои выступления. Володя – человек старой формации с замшелыми и немодными ныне понятиями об этике и культуре. Но Ашкенази сегодня, увы, в меньшинстве.
– Похоже, впору повторять вопрос, с которого начали: зачем сегодня России Министерство культуры?
– Должно же быть в стране место, куда мы, артисты, можем прийти…
– …и поплакаться в жилетку?
– Нет, рассказать о житье-бытье, а может, чему-то и научить.
– Учатся?
– Во всяком случае слушают и не выгоняют. Что я прикрыл бы, так это большинство региональных управлений культуры. Там полно безграмотных, косных людей. Хотя и тут под одну гребенку грести не стоит. Есть ведь и подвижники. Расскажу эпизод.
Я с годами стал разборчив и не езжу с гастролями в новые города. Сорок лет путешествую, первый мой коммерческий концерт состоялся летом 1962 года в Юрмале. Заработал тогда, как сейчас помню, десять рублей… Так вот. За эти годы я объездил практически всю страну, но есть города, в которых не бывал. И если сейчас раздается звонок из нового для меня места, обычно отвечаю отказом, объясняя, что нечего мне там делать. Дескать, если сорок лет о Николае Петрове не вспоминали, то и теперь проживете, а я лучше загляну туда, где меня давно ждут, знают и любят.
Поэтому и на приглашение в Белгород отреагировал традиционно. Но мне аргументированно растолковали, почему прежде не звали: «У нас не на чем было играть, а теперь появился зал с новым Steinway. Инструмент ждет вас». Как после таких слов не поехать?
Зал ломился, публика только что на люстрах не висела. Знаете, было ощущение, что не концертный зал, а храм открыли… Помните 13-ю симфонию Шостаковича? Там есть слова о русских женщинах: «Их обсчитывать обидно, их обманывать грешно». Так и с белгородцами. Не их вина, что они родились не в Бостоне, что нет у города ста тысяч долларов на симфонический оркестр. Люди заслужили праздник.
И последний пример. Я член жюри конкурса «Окно в Россию». Ежегодно определяются пять лауреатов, которые получают по десять тысяч долларов. Для провинции, российской глубинки, сами понимаете, большие деньги, на них даже квартиру можно купить. И ведь почти все лауреаты не потратили премию лично на себя, а пустили доллары на общественные нужды – покупку компьютеров для музеев, ремонт студий, обновление театрального реквизита. Поразительно! Нет, не все плохо в нашей жизни, не все…