Интервью с преподавателем МССМШ им. Гнесиных по классу виолончели Натальей Юрьевной Заварзиной.
– Наталья Юрьевна, Вы недавно приняли участие в научно-практической конференции, посвященной 160-летию со дня рождения вашего деда Александра Фёдоровича Орлова. Расскажите, пожалуйста, об этом.
– Конференция проходила в городе Вельске, называлась «Хранитель русского леса» – многие годы мой дед Александр Федорович Орлов управлял лесным хозяйством Архангельской области и жил в этом городе.
Сейчас Вельск насчитывает чуть больше 20 тысяч жителей, но здесь очень богатая культурная жизнь: есть Школа искусств, Дом детского творчества, Центральная библиотека, Краеведческий музей, Научно-образовательный центр. В Школе искусств я проводила мастер-классы, они запланированы и в дальнейшем.
В рамках конференции состоялось мероприятие «Музыка в семье Орловых», которое проходило в здании Центральной библиотеки, где до революции жил и работал мой дед.
Отец, дед и оба его брата были священниками, младший из братьев погиб в лагерях. Александр Федорович первоначально тоже получил духовное образование, ему прочили блестящее будущее, но он принял решение оставить этот путь и уехал учиться в университет в Санкт-Петербург.
Жена деда, Вера Павловна, окончила женские врачебные курсы при Военной Медико-хирургической академии, директором которых, кстати, был профессор химии и композитор Бородин. Вера Павловна была замечательным врачом-отоларингологом, работала в Петербургской консерватории и пользовалась большой известностью и уважением среди музыкантов.
Дед и бабушка очень любили музыку, оба прекрасно играли на фортепиано. В музыкальных вечерах, которые они у себя устраивали, принимали участие выдающиеся музыканты, в частности, виолончелист Карл Юльевич Давыдов; он был так дружен с семьей, что стал крестным отцом их дочери. Также в домашних концертах семьи Орловых участвовал Антон Григорьевич Рубинштейн. У нас в семье хранится его фотография с дарственной надписью.
После рождения детей семья переехала в Симбирск; это было связано с работой деда по охране и рациональному использованию лесов Архангельской области. Но в семье одна за другой произошли две трагедии: сначала умерла маленькая дочка, а через пять лет скончалась Вера Павловна. Александр Федорович, взяв двух мальчиков, старшему из которых было 6, а младшему 2 года, навсегда переехал в Вельск. Во время Февральской революции он занимал высокий пост в Удельном ведомстве и имел чин действительного статского советника.
Своим сыновьям Юрию (в будущем – моему отцу) и Борису он дал домашнее образование. Дед, будучи широко образованным человеком, многие предметы, в частности, языки – латынь, греческий, английский, немецкий и французский – преподавал сам. Прекрасно оборудованная лаборатория, которую дед создал, чтобы учить своих сыновей химии и физике, впоследствии легла в основу Вельского сельскохозяйственного техникума, а свою огромную библиотеку в 1918 году он передал советской власти.
– Жизнь семьи была связана с музыкой?
– Да, Александр Федорович и Вера Павловна считали музыку одной из необходимых граней духовного воспитания детей. Обучение мальчиков музыке происходило на серьезном профессиональном уровне – об этом свидетельствует обширная нотная библиотека, оставшаяся с того времени. Мой отец, закончив гимназию, стоял перед выбором – поступать в Петербургскую консерваторию или в университет. Надо сказать, что его выбор в пользу естественных наук был удачным: он стал выдающимся ученым, на протяжении 20 лет возглавлял Палеонтологический институт Академии наук СССР, был организатором и фактическим основателем кафедры палеонтологии в МГУ, академиком.
– Как складывалась дальнейшая жизнь семьи?
– Во время войны семья была эвакуирована из Ленинграда в Среднюю Азию, а после ее окончания, вместе с Академией наук, переехала в Москву. Музыка продолжала сопровождать нашу жизнь. Мы жили на улице Горького, напротив Моссовета, и постоянно ходили на концерты в Консерваторию – это было неотъемлемой частью жизни.
У мамы был красивый голос, меццо-сопрано, до начала войны она успешно участвовала в вокальных конкурсах, но затем ее профессиональная карьера была прервана. Старший брат был физиком и одновременно на протяжении сорока лет пел в известном хоре МГУ. Кстати, мой брат был одним из инициаторов традиции выступлений хора возле памятника Пушкину в день его рождения. У брата был приятный тенор и замечательный слух; когда я начала заниматься на виолончели, именно он настраивал мне инструмент.
Средний брат окончил два факультета МГУ – геологический и физический. Он также очень любил музыку, хорошо играл на рояле, занимался со своими детьми и внуками.
Младший брат, с которым мы сейчас принимали участие в конференции в Вельске, также учился игре на фортепиано, а в юношеском возрасте стал играть на гитаре.
– А как Вы стали музыкантом?
– Мама и бабушка решили учить меня музыке, видя к этому способности. Мне хотелось играть на рояле, но в послевоенные годы у нас не было возможности приобрести фортепиано, и из предложенных инструментов выбрали виолончель. В Ленинграде у нас было два рояля, но перевезти их в Москву удалось значительно позднее.
Сначала я училась в районной музыкальной школе на Пушкинской площади, где преподавал прекрасный педагог по виолончели, в дальнейшем очень известный методист Роман Ефимович Сапожников, в прошлом – ученик Козолупова. Роман Ефимович занимался с учениками очень приветливо, даже весело, был необыкновенно милым приятным человеком. Сапожников – автор первой отечественной «Школы игры на виолончели», для которой писал лёгкие этюды, обработки песен, танцев, переложения фрагментов классической музыки. Как образец он использовал бытовавшие до войны немецкие школы преподавания.
Не могу не вспомнить Марию Николаевну Антошину, которая вела у нас ритмику и сольфеджио. На эти уроки мы бежали с радостью, предвкушая, как будем петь романсы Глинки, отгадывать интервалы, дирижировать.
– Как Вы оказались в школе Гнесиных?
– Через год или два Романа Ефимовича пригласили преподавать в школу Гнесиных, он предложил мне перейти туда. Вступительный экзамен мы сдавали в доме на Собачьей площадке, в знаменитом кабинете Елены Фабиановны. Помню просторное и уютное помещение с эркером, массой цветов и множеством книг. Елена Фабиановна умела создать спокойную доброжелательную атмосферу, и я нисколько не смущалась важностью и значительностью момента.
Сдав экзамены, я поступила в 4 класс, который считался большим – в нем было 14 человек. Из виолончелистов моими одноклассниками были Валерий Зеленяк-Кудрейко, Вадим Дойников.
Школа находилась на первом этаже здания Института имени Гнесиных. Я хорошо помню светлый коридор – в нём к большой перемене накрывали столы для завтраков, которые ученики приносили из дома; светлые классы, пожилых учителей, обращавшихся к ученикам по именам и на «Вы». В школе царила атмосфера дружбы, искреннего сопереживания, взаимопомощи и радости успехам друг друга. Это, конечно, было заслугой Елены Фабиановны и Зиновия Исааковича, который многое перенял от нее.
Зиновий Исаакович знал всех учеников по именам, вникал в обстоятельства их жизни, помогал, присутствовал на зачетах, называвшихся «вечерами». Мы всегда ощущали его поддержку. Он выручал и порой спасал нахулиганивших мальчишек, умея сгладить острые углы, чтобы шалости и проступки не становились достоянием широкой общественности.
Когда Роман Ефимович ушел из школы, вместо него в школу пригласили Александра Кирилловича Федорченко, и с этого момента до окончания школы я занималась у него. Он был тогда совсем еще молодым человеком, по возрасту сопоставимым с моим старшим братом.
Александр Кириллович был прирождённым педагогом. Для нас он был Учителем с большой буквы: всегда радостно оживлённый, вовлечённый в работу каждого, готовый заниматься сколько угодно, не замечая конца урока. Трое его учеников – Александр Князев, Иван Монигетти и Марина Тарасова – стали лауреатами Конкурса Чайковского; никто из его учеников не ушёл из музыки.
– Вы играли в школьном оркестре?
– Да. Для него Зиновий Исаакович делал массу разных переложений, у меня до сих пор сохранились некоторые ноты. Оркестр тогда не имел такого широкого филармонического значения, как сейчас, но азы, которые мы в нем получали, очень пригодились в дальнейшем.
– Чем Вы еще увлекались в те годы?
– В школе были кружки: географический вела М. А. Красильникова, бальные танцы – Елена Маврикиевна Одаровская, драматический – Татьяна Николаевна Дойникова. Мы много пели, играли с листа несложные ансамбли и сонаты – вообще, чтение с листа не было проблемой. Мы часто слушали одноклассников Юру Петрова и Леру Зеленяка, прекрасно игравших в четыре руки.
Зиновий Исаакович, ЗИФ, как его любовно называли дети, помогал многим людям, пострадавшим в годы репрессий. Одним из таких спасенных был наш замечательный учитель литературы Георгий Иванович. Небольшого роста, сгорбленный, худой, с темным лицом и пронзительным взглядом, он читал стихи, завораживал нас, и «Евгений Онегин» до сей поры звучит в его интонациях. Подшучивая над нами, он часто повторял: «Учитесь властвовать собой!»
– Где Вы продолжили обучение после школы?
– Передо мной стоял выбор – пойти в Консерваторию к Галине Семёновне Козолуповой или в Гнесинский институт к профессору Александру Кондратьевичу Власову, ученику Семёна Матвеевича Козолупова. Я очень не хотела расставаться с Александром Кирилловичем Федорченко и концертмейстером Генриеттой Анатольевной Вихровой.
Институт был для меня во многом привлекателен тем, что на первом этаже здания находилась наша школа.
После школы атмосфера Института казалась казенной, во всем царил строжайший порядок: обязательные многочасовые лекции и семинары по марксизму и другим общественным наукам, холодный спортзал со сдачей «норм», симфонический оркестр, где мы месяцами учили две сцены из «Травиаты», профессора, с точностью до минуты начинавшие и прекращавшие уроки.
К счастью, со второго курса меня взяла в свой класс Мария Вениаминовна Юдина. Это был другой мир – с музыкой Шуберта, Шостаковича, Прокофьева, со стихами Пастернака. С ночными репетициями в зале при подготовке концертов класса, проходящими раз в год в переполненном зале института.
Счастьем и радостью для всех нас были встречи с Генрихом Семёновичем Талаляном. Прекрасный альтист, участник струнного квартета Армении, он занимался с такой страстью и любовью к музыке, что своей сердечностью отогревал и душевно поддерживал студентов.
– Как Вы вернулись в школу?
– Некоторое время я играла в камерном оркестре, созданном в Институте Талаляном и Адольфом Давидовичем Готлибом, дирижером оркестра позднее стал Лев Маркиз. Затем, в связи с рождением дочери, перешла к преподавательской работе в школе Гнесиных по классу виолончели, позднее несколько лет работала в Дальневосточном Институте искусств, а с 1981 года возвратилась в школу.
Многие из моих учеников стали преподавателями и артистами оркестров России и Европы – Глория Панкаева, Федор Колпашников, Юлия Маталаева и другие. Отдельно хочу сказать об Анне Морозовой – лауреате многих российских и международных конкурсов – выбрав виолончель в раннем детстве, она оказалась необыкновенно упорной, одаренной и преданной делу.
Помимо класса виолончели, десять лет я вела камерный ансамбль. В начале сложилось фортепианное трио: пианистка Катя Воскресенская, скрипач Алексей Толпыго и виолончелист Женя Ковалевский. Чуть позже в класс попросились Миша Лидский и Дима Цирин, тогда ученики 7 и 8 классов. Класс стал пополняться пианистами и струнниками, пришли Катя Сканави, Юля Красько, Игорь Зубковский, Сусанна Григорян.
Приходили «просто поиграть» ученики разных специальностей, иногда ещё маленькие, как Тарас Шелудько и Костя Лифшиц, а иногда старшие – Борис Березовский, Алексей Лундин. Ребята прекрасно исполняли труднейшие сочинения классики на концертах школы в Москве, столицах союзных республик, на различных фестивалях и конкурсах.
– Продолжаются ли музыкальные традиции в Вашей семье сейчас?
– Да. В поколениях моей дочери, племянников и внуков нет человека, который бы так или иначе не увлекался музыкой. Хотя профессиональным музыкантом пока стал только мой внучатый племянник, остальные сами продолжают занятия и учат музыке своих детей.
– Наталья Юрьевна, спасибо за беседу. Счастья, здоровья и процветания Вам и Вашей замечательной семье!