В Концертном зале имени Чайковского в пятницу выступает Российский национальный оркестр (РНО) под управлением Владимира Юровского – одного из самых успешных российских музыкантов, работающих на Западе.
Художественный руководитель Лондонского филармонического оркестра и главный приглашенный дирижер РНО Владимир Юровский каждый раз удивляет зрителей своими программами, включая в них основательно забытые или совсем не известные в России произведения.
На этот раз программа состоит из опусов Йозефа Гайдна и сочинений венгерских композиторов ХХ века Золтана Кодая и Белы Бартока.
Во время короткого перерыва в репетиции Владимир Юровский ответил на вопросы корреспондента «Газеты» Ольги Романцовой.
– Выступая в Москве, вы всякий раз исполняете необычные программы. Как вы их придумываете?
– Я люблю придумывать программы. Некоторым людям нравится разгадывать ребусы, а я их, наоборот, загадываю, всегда зашифровывая в программу какую-то мысль, необязательно музыкальную.
В программе, которую мы с РНО играем на этот раз, она лежит на поверхности. Это музыка, написанная на территории бывшей Австро-Венгерской империи. Гайдн написал 63-ю симфонию в замке Эстерхази, и в ней присутствуют элементы богемской и венгерской музыки. А у Кодая и Бартока прямая связь с классической школой и прежде всего с Гайдном.
Стравинский как-то сказал: «Я не композитор, а изобретатель музыки. Композитор – это тот, кто компонует, а я изобретаю». Гайдн был изобретателем музыки. Барток и Кодай тоже, они занимались невероятными экспериментами. Например, Барток соединял румынские и венгерские народные напевы с ультрасовременными приемами оркестрового письма.
В первой половине ХХ века не было написано ничего более радикального для струнных инструментов, чем его произведения. Барток изобрел даже новые приемы игры на скрипке, один из них так и называется «Барток пиццикато». Поэтому, хотя в нашей программе нет ни одного современного сочинения, она сама по себе современна и экспериментальна.
– Есть ли между вашими программами, сыгранными с РНО, какая-то внутренняя связь?
– Я главный приглашенный дирижер этого оркестра, частично ответственен за его судьбу и считаю, что должен прививать музыкантам качества, которых у них нет в крови.
Например, умение играть Гайдна и Бартока. Кроме того, РНО мало и редко играет камерными составами. Манера игры в большом оркестре, даже если это камерный оркестр с расширенным составом, все равно совершенно иная. А камерная музыка необходима любому исполнителю как воздух.
– Симфония Гайдна, которую вы сейчас репетировали, наполнена такой энергией и драйвом, как будто это современное сочинение.
– Это влияние так называемого аутентизма, под которым я нахожусь очень давно. Я работал с оркестрами, играющими на старинных инструментах, и стараюсь привить музыкантам РНО хотя бы часть этих традиций. Многие из них рады, что мы играем Гайдна, но это большое испытание.
Даже самые опытные музыканты на Западе говорят, что Гайдна можно играть только сидя на краешке стула. Если удобно развалиться на стуле, ничего не получится. У Гайдна есть музыка, написанная только для музыкантов, для людей понимающих. Мне кажется, что, играя его симфонии, мы все интеллектуально и музыкально развиваемся.
– Почему вы редко выступаете с РНО?
– Я играю с РНО чаще, чем вы думаете. Мы встречаемся не только в Москве, но и за рубежом. В 2008 году играем в Москве трижды: сейчас – в октябре и декабре. В декабре мы продолжим наши эксперименты, сыграв «Рождественскую ораторию» Баха. Кроме того, я собираюсь в конце декабря выступить с оркестром Большого театра. Мы готовим программу, состоящую в основном из хоровых сочинений Бриттена, Оннегера и других композиторов, которых не слышали в Москве.
– Как бы вы оценили программы московских концертов? Нужно ли в них что-то изменить?
– Если подходить к программам концертов с критической точки зрения, в Москве не хватает по-настоящему современной музыки. Ее исполняют в основном экспериментальные группы, специализирующиеся на новой музыке, так называемое новое гетто, но до массового слушателя она не доходит.
Репертуар симфонических оркестров состоит из музыки, написанной между 1790-ми и 1930-ми годами. Из нее выбирают сочинения, которые кто-то когда-то признал бессмертной классикой. На остальные никто не обращает внимания. Даже если их написали такие известные композиторы, как Брамс, Чайковский или Мендельсон.
Хотя мне кажется, что сейчас дело начинает сдвигаться с мертвой точки, в Москву стали приезжать западные музыканты, да и местные тщательнее относятся к выбору своего репертуара. Хотя на Западе у музыкантов по-прежнему больше возможностей для самовыражения.
Например, в Москве концерты не повторяются, их играют по одному разу. Поэтому большинство музыкантов, прежде чем поставить в программу неизвестное сочинение, не раз подумают, стоит ли тратить время и энергию, чтобы сыграть его всего один раз. Я, в отличие от них, редко приезжаю, хочу оставить какие-то воспоминания и поэтому не особенно задумываюсь о затратах.
Хотя сейчас у меня довольно напряженный график работы: нынешний концерт втиснут между оперными спектаклями в Метрополитен. Я обычно этого не делаю, но мне не хотелось, чтобы между моими приездами в Москву был большой перерыв.
– Какой оперой вы дирижируете в Метрополитен?
– Оперой Химпердинка «Гензель и Гретель», ее поставил режиссер Ричард Джонс.
– Как ее принимает публика?
– По-разному. Дети визжат от восторга, родители хмурятся и пожимают плечами. У Джонса очень современная постановка. Дети воспринимают ее более непосредственно. А взрослым хочется, чтобы спектакль был таким, как в их детстве. Я мечтаю привезти эту оперу в Россию. Надо только найти способ, как представить ее здесь, потому что на немецком языке играть бессмысленно. Придется делать современный поэтический перевод.
– На каком языке вам легче репетировать с оркестром?
– Я могу репетировать на всех языках, на которых разговариваю: на английском, немецком, французском, итальянском, русском. Легче всего репетировать на том языке, который понимает оркестр.
– Удается ли вам исполнять на Западе современную русскую музыку?
– Честно говоря, я редко ее исполняю. Во всех странах свои современные композиторы, всем хочется зарабатывать себе на хлеб. Я только раз играл современное русское сочинение, заказанное западным коллективом, – «Блуждающие огни» Владимира Тарнопольского. Его по моему совету заказал Тарнопольскому французский Ансамбль Энтерконтампорен.
Иногда удается исполнять сочинения признанных, маститых русских композиторов. Надеюсь, что в будущем я смогу чаще играть современную русскую музыку. У меня хорошие отношения с композиторами – участниками «СоМа» («Сопротивление материала»), и я планирую играть их сочинения. Из-за моей оркестровой деятельности мне редко удается играть камерный репертуар, хотя мне его очень не хватает.
Ольга Романцова, “Газета”