23 апреля 1804 родилась легендарная балерина Мария Тальони. О великой танцовщице рассказывает знаменитый французский хореограф Пьер Лакотт, прославившийся реставрациями репертуара Тальони.
С Пьером Лакоттом специально для “Известий” пообщалась Екатерина Новикова.
“Мария Тальони – великая балерина и гранд-дама. Сама она – как балетмейстер – создала только один балет – “Бабочку” – для своей ученицы Эммы Ливри. Ужасно, что Эмма, будучи совсем молодой, погибла на сцене.
Тогда ввели новые газовые лампы, которые ставили на авансцене, и в качестве меры пожарной безопасности предложили надевать на пачки сверху специальные антивоспламеняющиеся прозрачные накидки, но у них был красноватый оттенок, и Эмма Ливри отказалась надевать такую юбку. Во время танца от газа ее пачка воспламенилась, и она сгорела, подобно мотыльку…”
Мотылек, полетевший на пламя: трагическая смерть французской балерины Эммы Ливри
– Когда вы узнали о Марии Тальони?
– Я грезил о ней с самого раннего детства. Она была для меня как Мадонна. Муза. Мечта. Для меня, ребенка, Тальони в образе Сильфиды была воплощением идеала. И я мечтал, мечтал, мечтал.
– А когда вы обратились к балету “Сильфида” Филиппо Тальони и начали работать над его восстановлением?
– Сначала был фильм. Я начал исследовать архивы, исторические записи, собирать материалы в 1968 году. Фильм был готов в 1971-м, еще до спектакля. Год спустя по заказу парижской Opera я поставил балет.
С Гилен Тесмар в главной роли. А Джеймса исполнял Микаэль Денар. С этим спектаклем мы объездили весь мир – были в Ленинграде, выступали Москве в Большом театре, в Мексике, в Барселоне, в Греции, в Афинах, в лондонском “Ковент-Гардене”. Я ставил “Сильфиду” в театре Colon в Аргентине, в Токио, в Новосибирске…
Гилен Тесмар танцевала в этом спектакле с Рудольфом Нуреевым на сцене Римской оперы и в Бостоне. Спектакль шел в Финляндии, Чехословакии, Монте-Карло, в Балете Нанси.
А потом я возродил практически весь репертуар Тальони – и “Бабочку”, и “Деву Дуная”, сам танцевал с Доминик Кальфуни па-де-де, в 1978 году в балете Касаткиной и Василева поставил на Екатерину Максимову “Натали”. В Ленинграде, в Мариинском театре, па-де-де “Бабочка” танцевали Ирина Колпакова и Сергей Бережной. Для Варшавской оперы возобновил “Цыганку”. Фактически вернул к жизни весь ее репертуар, включая еще “Озеро Фей” на музыку Обера.
– Я слышала, что вы купили архив Марии Тальони?
– Это правда. И мечтаю в этом году написать и опубликовать книгу о ней! (Буду рад, если вы переведете ее на русский.) Ведь вы совершенно правы – это особый год для балета – год ее юбилея. Мария Тальони – великая балерина и гранд-дама.
Она – Паганини балета. То, что она сделала для балета, трудно переоценить: до нее балет рассматривался как дивертисмент, как развлечение.
Именно она внесла на сцену лиризм, заставила людей сопереживать своим героиням. С ней работал в основном ее отец, он ее страшно муштровал, заставлял делать по три класса в день. Он говорил: “Я хочу, чтобы на твой танец, не краснея, смотрели и женщины, и девушки”.
То, что она танцевала, ставили другие хореографы – в основном ее отец, Филиппо Тальони. Сама она – как балетмейстер – создала только один балет – “Бабочку” – для своей ученицы Эммы Ливри. Ужасно, что Эмма, будучи совсем молодой, погибла на сцене.
Тогда ввели новые газовые лампы, которые ставили на авансцене, и в качестве меры пожарной безопасности предложили надевать на пачки сверху специальные антивоспламеняющиеся прозрачные накидки (как бы юбки сверху), но у них был красноватый оттенок, и Эмма Ливри отказалась надевать такую юбку. Во время танца от газа ее пачка воспламенилась, и она сгорела, подобно мотыльку.
По легенде, вокруг ее могилы всегда, в любое время года, порхала белая бабочка. После одного из ее выступлений Мария Тальони написала Эмме такую записочку:
“Заставьте всех позабыть обо мне, но не забывайте меня”.
– Тальони боготворили в России.
– Да, несколько сезонов она танцевала в Большом театре в Санкт-Петербурге, который стоял там, где находится теперь консерватория. Когда я был в Петербурге, я видел дом, где она жила, рядом с Никольским собором.
Она уезжала только на 2-3 месяца из России, а потом возвращалась. Однажды на границе таможенники спросили ее: “Мадам, где ваши драгоценности?” А она сняла туфли и, показав на ноги, сказала: “Вот они!”
Впрочем, в России царская семья довольно щедро одаривала ее подарками, практически после каждого выступления, на котором присутствовали члены императорской фамилии, ей делались дорогие подарки. Поклонники ее обожали и буквально боготворили во всем мире.
После одного выступления даже выпрягли лошадей и несли ее карету на руках до гостиницы. Она танцевала практически везде, кроме Америки. В Москву ее приглашали трижды, но обстоятельства складывались так, что, несмотря на ее огромное желание поработать в Москве, расписание никак не позволяло ей это осуществить.
Среди ее поклонников был и Виктор Гюго. После одного из ее выступлений в “Сильфиде” он пришел к ней за кулисы, встал на колени и сказал: “За Ваши стопы, за Ваши крылья”.
– А что для вас самым неожиданным было в тех документах, которые вы приобрели из ее архива?
– Там много любопытного. Ее письма, контракты – в частности, первый контракт с Мариинским театром. Она была женщиной очень умной, умела добиваться всего, чего хотела. Знала, как обсуждать условия, как настоять на своем. Некоторые ее ответы звучат крайне изящно, например, так:
“Милостивый государь, несмотря на мое огромное желание танцевать у Вас в этом сезоне, я понимаю, что по ряду не зависящих от Вас причин Вы никак не можете выполнить те условия, которые абсолютно необходимы мне для успешной работы, ввиду чего с огромной горечью и сожалением я вынуждена отклонить Ваше предложение”.
Был бы я такой рассудительный, как она, наверное, восстановленный мной по заказу Мариинского театра балет “Ундина” уже давно был бы в репертуаре этого театра…
– Как вы оцениваете ее вклад в искусство балета?
– Он неоценим. Тальони вывела балет на совершенно новую высоту.
– При этом она не была первой, кто встал на пуанты?
– Нет. Были балерины и до нее, в частности, Истомина в России. Но именно Тальони научилась не просто подниматься и спускаться с пальцев, но танцевать на пуантах легко, органично, оставаясь грациозной, подвижной. Ее отец на занятиях с ней говорил, что если он только услышит малейший стук при ее приземлении, то просто умрет от стыда!
– Вы видели ее туфельки?
– Да. Их довольно много сохранилось. Загадка была в том, что все эти туфли совершенно мягкие, без пробки. Но потом, при подробном исследовании, стало очевидно, что она, вероятно, сама делала носок из ваты, а перед тем как дарить, все снимала. Об этом свидетельствуют капельки клея, обнаруженные на ее пуантах.
Когда Анна Павлова встретилась однажды с внуком Тальони, он попросил ее туфельку. А Павлова сказала:
“Я готова, но рядом с Марией Тальони я ничто”.
Павлова очень много сделала для балета, она была, наверное, лучшей в свою эпоху. Она продолжила то, что заложила Тальони. Но Тальони была первой!
– Из всех балетов Тальони, которые вы восстановили, какой вам нравится самому больше всего?
– “Сильфида”.
– Вы сразу знали, что главную партию у вас станцует Гилен Тессмар?
– Сразу. Я ставил это на нее. А еще такие интересные совпадения: балет “Сильфида” был создан в 1832 году, а я родился в 1932-м. Премьера балета прошла 12 марта, а Гилен родилась 18-го.
– Кого особо можно отметить из партнеров Тальони?
– Во время одного из отъездов из Санкт-Петербурга она работала в Швеции и там познакомилась с одним молодым танцовщиком. Она перетащила его в Россию, он был последним ее партнером – Иогансон. Впоследствии он стал одним из самых известных преподавателей балета в Петербурге.
Кстати, с ним занималась и Ольга Егорова, у которой я учился в Париже. Вот такая тонкая ниточка. Впрочем, читая ее письма, изучая архивы Тальони, ее биографию, ее творчество, я уже ощущаю, что сроднился с ней. Как будто бы она стала близким для меня человеком.
Не знаю, будут ли что-то делать первые балетные труппы мира в честь ее юбилея. Было бы прекрасно, если бы год ее двухсотлетия Большой отметил каким-нибудь гала-концертом. Тальони уникальная личность и великая балерина. Она это заслужила.
“Что говорит она ногами, того не скажешь языком”,
— Ольга Гердт
Мария Тальони родилась в 1804 году, а умерла в 1884-м, прожив ровно восемьдесят лет. Весь девятнадцатый век был к ее услугам. В нее влюблялись, ей посвящали стихи – приведенные выше строки принадлежат, например, Платону Каратыгину.
Все считали ее своей – французы, итальянцы, датчане. А русский критик Левинсон находил, что Тальони, в жилах которой “текла скандинавская кровь”, танцевала то, “о чем мыслил Кант, пел Новалис, фантазировал Гофман. Но, прошедшая строгую французскую школу, она выводила латинским шрифтом германские мечтания”.
“Строгая школа” всемирно отзывчивого гения Марии – прежде всего школа ее отца, хореографа Филиппо Тальони, автора “Сильфиды”, не первого, но лучшего балета романтической эпохи, в которой полет от земли наконец-то материализовался в воздушном танце его дочери (после чего Марии Тальони и приписали изобретение пуантов). По легендам, занятия Тальони с папой нередко заканчивались обмороками, отец плескал в лицо дочери холодной воды – и муштра продолжалась.
Тальони не была красавицей: слишком длинные ноги (к тому же “иксом” – фиксируют некоторые), впалая грудь, сутулая спина – в школе ее даже дразнили “горбуньей”. Но на сцене она становилась совершенной. После Тальони изменилось все. Барышни следовали ее минималистским костюмам – скромный лиф, светлая юбка и никаких украшений, разве что цветок в волосах да букетик в руках. Даже танцовщицы перестали вести себя как кокотки.
Личная жизнь папиной дочки и великой романтической балерины была не очень счастливой. Был муж-граф, азартный игрок в карты, была дочь, бежавшая с русским князем Трубецким, была не очень обеспеченная старость – великая Тальони перебивалась уроками танца. Но какое теперь все это имеет значение?
Екатерина Новикова, “Известия”