Сразу после имени Максима Венгерова обычно следуют слова о том, что он скрипач №1 в мире, что первую премию «Грэмми» получил в 20 лет, что по гонорарам с ним не может сравниться ни один скрипач.
В Минск Венгеров прилетел, чтобы дать сольный концерт на закрытии Международного фестиваля Юрия Башмета, а дал два концерта. Второй был благотворительным – в поддержку маленькой девочки, юной гимнастки, болеющей раком.
Мы беседовали именно после этого выступления.
– Максим, вы знаете, какой по счету это был концерт в вашей жизни?
– Даже не представляю.
– Ведь вы на сцене….
– Мне сейчас 39 лет. На сцене я уже…
– 35 лет?
– Да. С четырех лет.
– Вы когда-нибудь, став взрослым музыкантом, задумывались над тем, что из вундеркинда Максима Венгерова могло не получиться скрипача мирового уровня?
– Я всегда надеялся, что скрипка станет инструментом, с помощью которого я смогу выразить свою душу. Это первое. И, конечно же, заработать на хлеб. Но то, что я имею, превзошло все мои ожидания. Я не мог в пять лет представлять не только масштаб моей карьеры, а то, как я полюблю этот инструмент. И с каждым днем я люблю скрипку все больше и больше.
– Сколько произведений вы держите в голове?
– Очень много. В этом сезоне у меня было 12 – 13 разных программ (в каждой программе может быть до 10 – 15 произведений. – Ред.).
– Когда с четырех лет слышишь, что ты гений, легко заболеть звездной болезнью?
– Последний раз я болел этой болезнью в пять лет. На одном из концертов мне не понравилось выступление моего одноклассника. Он играл тот же концерт, который я играл за неделю до него. Я подошел к нему и сказал: «Поздлавляю, но ты плохо иглал». И тут же получил такую взбучку от родителей!
Дома меня еще неделю отчитывали дедушка с бабушкой. Эта ситуация заставила меня оценить не только исполнение, но и труд моих коллег. Быть на сцене – не только удовольствие, но и огромный труд.
– Вы по-прежнему занимаетесь дома каждый день по много часов?
– Не так много, как в детстве, но приходится.
«Скрипку Страдивари купил на аукционе»
– У вас знаменитый инструмент Страдивари. Как он к вам попал?
– Смычок – это продолжение твоей правой руки, скрипка – естественное продолжение и часть души скрипача, и тут должна быть полная гармония. Часто инструмент прекрасный и музыкант блестящий, но вместе они не могут сосуществовать. Такое бывает. Я играл на многих инструмента – первоклассных и гениальных Страдивари, Гварнери Дель Джезу.
Но по-настоящему сроднился со своим инструментом, который принадлежал легендарному французскому скрипачу Рудольфу Крейцеру. На нем планировалось исполнение знаменитой Крейцеровой сонаты. Мне очень повезло: в 1998 году я купил его в Лондоне на аукционе «Кристи».
– Чаще всего музыканты получают инструменты из различных фондов или от щедрых меценатов. Вы же купили Страдивари в 24 года. Лично участвовали в торгах?
– Нет, я в тот день был на гастролях в Токио. Это было 1 апреля. И когда она мне досталась, не мог поверить. Это была действительно лотерея. У меня был тогда спонсор, который готов был дать определенную сумму, но не больше. Если бы торги продолжились, я бы ее не получил.
Но по какой-то удивительной случайности, именно на этой сумме (говорят, она дошла до 1 миллиона долларов. – Ред.) торги остановились, хотя были люди, которые готовы были дать за нее больше. И как только аукцион закончился, они сразу подскочили к моему представителю, не зная, кого он представляет, и предложили тут же намного большие суммы. Но было уже поздно.
– Скрипке больше 250 лет.
– Почти 300.
– Сколько еще она будет звучать?
– Очень долго, она в прекрасном состоянии. Я очень ее люблю. Это действительно продолжение моего тела, она стала частью меня.
– У вас были с ней разные приключения.
– Вы про то, как я ее терял? Три раза. Но, слава Богу, какой-то ангел хранитель у скрипки есть, она всякий раз ко мне возвращалась. Однажды я едва не потерял ее прямо на вокзале в Германии. Я ехал из одного города в другой, и с собой у меня было много вещей – фрак, чемоданы, скрипка. Я зашел в вагон, разложил вещи, поезд тронулся. Я стал читать книгу и тут понял, что скрипки нет!
Я вскочил как сумасшедший и бросился к стоп-крану. И вот со всем своим багажом по шпалам я пошагал в обратную сторону. И что вы думаете? Скрипка лежала на той скамейке, на которой я ждал поезда.
– Это значит, что вы музыкант и витаете где-то в облаках?
– Понимаете, в моей жизни все очень рано началось. Школу я заканчивал экстерном, я не мог учиться со всеми детьми, я не имел нормального детства, хотя урывками мне удавалось побыть ребенком. Когда мне исполнилось 18 лет, у меня уже была карьера профессионального музыканта и 120 концертов в год. Голова, видимо, так перегружалась и отключалась в какой-то момент. Я ведь пацаном был.
Наверное, срабатывал какой-то защитный рефлекс. Бывало после концерта мы с друзьями идем в ресторан, скрипка рядом со мной, затем я встаю и ухожу без нее. И мне все напоминают. Сейчас я, надеюсь, уже перерос это… (Стучит по деревянному столу. – Ред.)
«Повредил руку на турнике, потому стал дирижером»
– У вас был перерыв в исполнительской карьере в несколько лет. Это правда, что из-за спортивной травмы? (Венгеров прекратил выступления в 2007 году и вернулся на сцену в качестве скрипача только в 2011-м. – Ред.)
– Да, я перекачался на турнике. Я очень серьезно занимался спортом. Мне сделали удачную операцию. Я пережил это и сейчас на новом уровне.
– Когда вы поняли, что не можете выходить на сцену, что испытали?
– Я сразу взялся за дирижирование. Знал, что травма – это не навсегда. Но негатива не было. Я, наоборот, использовал этот момент перерыва, чтобы освоить новую профессию. Так сложилась судьба. В этом году я заканчиваю курс по дирижированию у Юрия Симонова в Москве. Пять курсов закончил, дальше пойду в аспирантуру в Петербурге.
– Вы уезжали из Советского Союза подростком в середине 80-х годов. Тогда вы были обласканным всеми и обожаемым вундеркиндом. Тяжело далось решение об отъезде?
– На тот момент в Советском Союзе была трудная ситуация, перспектив на ближайшие годы не было никаких. А в Германии нам предложили хороший контракт. Но я никогда не сдавал советского паспорта. Теоретически я являюсь до сих пор гражданином Советского Союза. Просто потом взял израильское, а позже и германское гражданство.
– А где сейчас ваш дом? Где то хорошее место, где нужно растить детей? (У Венгерова две маленькие дочки. – Ред.)
– Мы живем в Монако. А детей нужно растить там, где есть нравственность. Это очень важно. И таких государств в мире очень мало.
Надежда Белохвостик, “Комсомольская правда”