В финском городе Савонлинна продолжается оперный фестиваль. Среди ключевых его событий – премьера новой оперы “Папина дочка”, гастроли Большого театра и “Макбет” Верди под управлением знаменитого Лейфа Сегерстама.
Подобно Мстиславу Ростроповичу Сегерстам говорит с вами так, будто для него на свете нет ничего интереснее этой беседы, а искренняя упоенность Сегерстама собой окончательно располагает вас к нему. О своих 182 симфониях и работе в опере маэстро рассказал в интервью Илье Овчинникову.
– В Финляндии продолжается оперный бум, вызывающий черную зависть меломана из России. Как бы вы объяснили появление такого количества успешных опер за последние десятилетия?
– Скажу откровенно, я приложил к этому руку. В сезоне 1973/74 я был директором Финской национальной оперы, и мы выпустили семь премьер за год. Это было еще в старом здании оперы, там не всегда умещалось необходимое количество оркестрантов – помню немыслимые исполнения “Тристана” и “Кавалера роз” составом в 50 с лишним человек.
После каждой премьеры мы собирались выпить и закусить со всеми участниками постановки. Моя идея была в том, чтобы меню соответствовало национальному колориту спектакля. Первой нашей премьерой была опера Раутавары “Аполлон против Марсия” – древнегреческий миф. Поэтому мы пили узо и ели греческий салат. После “Трубадура” у нас были, разумеется, красное вино и спагетти. Сложнее было с оперой Яначека “Из мертвого дома”.
А после “Сорочинской ярмарки” Мусоргского мы ели борщ и пили водку, (по-русски) по 100 граммов!
Тогда опера у нас расцвела, заниматься ей стало престижно. В те же годы здесь, в Савонлинне, поставили “Всадника” Саллинена и “Последние искушения” Кокконена – публики было много, в замке эти оперы смотрелись очень эффектно и сразу стали популярны. Ими, правда, я не дирижировал. Зато вы найдете мои записи “Мертвого города”, “Воццека”, “Тристана”.
Очень люблю “Бориса Годунова”, люблю Шостаковича и играю почти все его симфонии. Представьте, в 1977 году я первым дирижировал в Вене его Четвертой симфонией! С Гидоном Кремером мы впервые сыграли там же Offertorium Софии Губайдулиной. Что удивительно: в одной программе с Четвертой Шостаковича шла Четвертая Сибелиуса, которая тоже прежде не звучала в Вене. Так что мне довелось провести вдвойне исторический концерт.
А назавтра я пошел на рынок за дынями, и продавец мне сказал: “В симфонии Шостаковича вы дали слишком быстрые темпы в Prestissimo”. Я удивился и спросил, откуда он это взял. Оказалось, ему пожаловалась скрипачка из оркестра – она покупала дыни передо мной. Или арбузы, не знаю точно. Очень типичная история для Вены: музыкальные новости в этом городе знают таксисты, продавцы дынь и все кто угодно.
– Вы ощущаете себя в первую очередь дирижером или композитором?
– Знаете, почему я такой толстый? Мне приходится съедать каждый день два завтрака: один за дирижера, другой – за композитора. (Смеется.) А если серьезно, то я думаю, что дирижеру необходимо умение видеть мир звуков изнутри, то есть глазами композитора.
Музыка – это не то, что звучит; музыка – ответ на вопрос, почему что-либо звучит так, как оно звучит. Композитор занят отбором материала, которого не так много – всего 12 тонов, и нас интересует мотивация его отбора, а она рождается из глубины души. Если вы композитор, вы знаете, как это происходит и как это повторить, и дирижеру в той же степени необходимо это знать. Знать, как отличить случайные, мертвые звуки от живых звуков, занимающих свое место.
– Довелось ли вам послушать “Папину дочку”?
– Я не пошел на премьеру, но собираюсь посмотреть ее по телевизору. До тех пор не могу ее комментировать, хотя, разумеется, знаю композитора и ценю то, какой великолепный состав солистов удалось собрать.
В этом году завершается пребывание Раймо Сиркии на посту художественного руководителя фестиваля. Нам с ним было очень хорошо. Одно из главных его достижений – наша постановка “Макбета”, которая уже игралась в прежние годы. Режиссура просто фантастическая, а певцы (по-русски) – первые, первые, первые! Первориссимо, я бы даже сказал! Исполнители один другого лучше – возьмите леди Макбет, Банко, Макдуфа.
А хор! А оркестр! Это необычный оркестр, он составляется из музыкантов со всей страны только на время фестиваля. Ему приходится быть очень мобильным, поскольку времени на репетиции не слишком много, а музыку надо играть самую разную, без труда переходить от одной стилистики к другой. И оркестр всегда с этим хорошо справлялся, сколько я его помню.
А я делал здесь много опер, первой была “Саломея” Штрауса в 1970 году. Моим любимым спектаклем был “Дон Карлос”, там великолепно пел Мартти Талвела. Помните его? Нет, вы слишком молоды. При нем этот фестиваль просто расцвел, но Талвела слишком рано умер.
Современной оперой здесь мне дирижировать не доводилось, хотя вообще я известный по ней специалист. Много работал в Стокгольмской опере, а кроме того, еще и музыку сочиняю, 182 симфонии написал. У меня в машине диск, где записаны 157-я и 165-я, я вам его подарю. Это совсем свежая запись: 157-ю играл оркестр Северогерманского радио на фестивале Mecklenburg-Vorpommern 1 июля, а 165-й оркестр радио Саарбрюккена 10 июня открывал новый концертный зал.
– Ваши симфонии принципиально исполняются без дирижера?
– Да, я один такой. Но на самом деле это совсем несложно, напротив, очень естественно и практично. Вместо того чтобы кто-то делал знаки музыкантам, они сами сигналят друг другу: скажем, когда труба играет так, а арфа этак (напевает), все видят, в каком месте партитуры они находятся, и никто лишний для этого не нужен.
Фактически это гигантская камерная музыка. Разумеется, если первые скрипки должны сыграть синхронно, они будут следить за концертмейстером. Играть вместе легко и когда вас двое, и когда вас больше.
– Вы без труда узнаете каждую из ваших 182 симфоний? Отличите ли сходу 128-ю от 142-й?
– В большинстве случаев – да, узнаю и отличу. Я ведь помню, как они исполнялись, и собираю их записи. Записаны, правда, не все, но очень многие.
Если речь идет об оркестрах радио, то исполнения обязательно записываются. Так что я всегда прошу делать мне копии. И с вами поделюсь теперь, надо только дойти до моей машины. Тут до нее буквально 100 метров. Сколько времени у вас до поезда? Полчаса? Тогда я довезу вас до вокзала.
Илья Овчинников, “Газета”