Вениамин Смехов, артист театра и кино, совместно с ансамблем солистов оркестра Большого театра представит сценическую композицию в жанре спектакля-концерта, в котором на равных встретятся музыка и поэзия.
Прозвучат “Сказка о золотом петушке” и “Моцарт и Сальери” А. С. Пушкина, дополнительные смыслы которым придадут фрагменты произведений В. А. Моцарта, А. Сальери, П. Чайковского, Н. Римского-Корсакова, Г. Свиридова, Д. Шостаковича, А. Шнитке, А. Веберна и других.
Премьера запланирована на 9 ноября 2018 в Центральном доме художника.
Вениамин Борисович Смехов — актер, режиссер телеспектаклей и документального кино, сценарист и литератор, лауреат художественной премии “Петрополь” (2000), лауреат Царскосельской художественной премии (2009).
С Вениамином Смеховым наша встреча произошла во время репетиции будущей сценической работы мастера.
Поскольку в этой композиции значительную часть занимает музыка, то разговор с Вениамином Борисовичем получился, в основном, о музыке:
“Самое громкое имя — это Музыка. И для меня это с детства. Я жил в коммунальной квартире. До 25 лет не знал, что такое горячая вода, и это нормально для того времени.
Но фокус в том, что когда моя маленькая сестра, родившаяся после войны, достигла пятилетнего возраста ей нашли родственницу Елизаветы Григорьевны Гилельс, которая учила детей в ЦМШ. По этому поводу мама решила купить пианино. Какие-то деньги появились, папа защитил диссертацию. Вот это стало незабываемой встречей с музыкой в 16-метровой комнате, а нас пятеро с нашей няней.
Папа научный работник, мама врач с утра до ночи по вызовам.
Я был в пятом классе, когда заревновал сестренку, и начал играть. Мой самый удачный опус — “Чижик-пыжик” двумя руками. Я горжусь этим, но это меня не освободило от культа личности Музыки. Первой была моя коллега по Таганке Алла Демидова, у которой были потрясающие соединения поэзии и музыки.
…Мне повезло с этим проектом, и это счастье работать в честь Пушкина, Шостаковича, Шнитке и так далее. Хотел сказать спасибо, а дальше буду пробовать, искать. Это часть актерской профессии — чтецкое исполнение текстов. Раньше это называлось “мастер художественного слова”. Слово у нас одно, русское, мы, актеры служим ему свято. Особенно на Таганке и у Фоменко.
Извините за хрипоту, чуть сорвал голос несколько дней назад, 6 июня в день 219-летия Пушкина. Отчаянно орал в микрофон у его памятника, а было холодно. Читал свою композицию — Пушкин, Самойлов, Маяковский, Блок, Некрасов”.
В этом проекте предстоящего спектакля-концерта занят ансамбль солистов оркестра Большого театра. Вениамин Борисович, прекрасно зная, что все музыканты — это такое огромное единое мировое сообщество, поделился с участниками проекта воспоминаниями о встречах с некоторыми Великими.
Это история о том, как в Мадриде во время гастролей пересеклись пути “Театра на Таганке”, Госоркестра со Светлановым и специально приехавшего туда изгнанного из СССР режиссера Юрия Любимова.
“В 1988 году в Мадриде произошел совершенно необыкновенный случай, когда светлановцы стали свидетелями, как мы плакали, увидев приезд Любимова, “врага Советского Союза”. Это уже было, правда, горбачевское начало. Любимов отменил какие-то свои западные гастроли и прилетел.
Это был кораблекрушительный сентимент, нас всех сломило! Он ходил все время, не снимая темных очков. Какой бы он ни был, как всякий диктатор, называйте кого угодно — Гергиев, Темирканов, Светланов — это норма, но он был ангелу подобный, когда он прилетел в Мадрид, где его имя из программы и афиш было начисто убрано, а спектакль им поставленный шел на фестивале.
Он прибыл, а в это время светлановцы нас угощали в гостинице, объясняя, какие консервы надо брать с собой на гастроли. Они были опытные гастролеры в загранке. Среди них была прекрасная виолончелистка Светлана Жук, тогдашняя жена Вали Гафта. Он велел нести надо мной опеку. Потом один из музыкантов попросил у меня разрешения на утро снять нашу встречу с Любимовым. Он снял, и эта старая пленка хранится теперь в Бахрушинском музее”.
В перерывах репетиции Смехов всё время подходил к роялю, что-то подбирал и наигрывал. После исполнения “Польки” А. Шнитке в одном из фрагментов “Сказки о золотом петушке” Вениамин Борисович вспомнил:
“Эта музыка создавалась для спектакля “Ревизская сказка” и Шнитке написал виолончельную тему специально для образа Плюшкина, в мимике которого, в этом “пожёвывании” губами я изображал Славу Ростроповича к восторгу Шнитке. Потом он разрешил исполнять её, свою “Гоголь-сюиту”, написанную к нашему спектаклю, без упоминания театра на Таганке. В спектакле это было потрясающее сближение Гоголя и Пушкина.”
— Вениамин Борисович, у вас, видимо, очень хорошие музыкальные данные.
— Не знаю (усмехается).
— Вы точно повторяли даже фальшивую трубу в искаженной интонации лейтмотива Золотого петушка.
— (Смеётся) Нет, это все интуитивно.
— Какое-то музыкальное образование у вас все-таки есть?
— Музыкального образования три года. Ушел. Ненавидел ноты. В Мерзляковке была замечательная Татьяна Николаевна, которой уже давно нет. Она хотела, чтобы я продолжал учиться. Я был переросток. Но ее идея, чтобы я продолжил обучение сразу со второго класса.
— Сегодня в ваших рассказах несколько раз проскользнуло “наши Гнесинцы”?
— Гнесинка — это кузница великих мастеров, включая Женю Кисина, конечно.
Другой гнесинец Гарик Эскин был концертмейстером в Моцартеуме в Зальцбурге очень долго. Сейчас он переехал в Мюнхен. У меня состоится концерт скоро в Мюнхене, я увижу его. Он такой, ну, типичный “баловник”. Видимо, был блестящий выпускник Гнесинки, если мог сказать: Караян, Зубин Мета — “махало”. Как тебе не стыдно, Гарик?
Он повторил это уже будучи на пенсии, в Париже. Я был там на выступлении Спивакова и Березовского, благотворительном вечере. Наш общий друг, увы покойный академик Рыжов, посол, и мы с Галкой (жена Галина Геннадьевна – прим. редакции) были там.
Это был необыкновенный вечер. Чудесный вечер. Потом мы долго сидели после концерта, что-то обсуждали. Я читал Володе Спивакову Окуджаву про музыканта на скрипке, он мне в ответ собственные стихи, я ему на это свои шуточные стихи про Рыжова-Спивакова, тем более, что они рифмуются. С нами была Марина Неёлова с мужем, который был тогда в посольстве.
А главный рассказ крутился вокруг Моцартеума и Караяна, которому, по-моему, Володя адресовал Кисина. Совсем юный Женя играл с Караяном… Это уже стало историей на весь мир.
— Вы очень любите музыкантов, трепетно к ним относитесь.
— А кто же нет? Есть два моих учителя — Любимов и Фоменко. Петр Наумович учился на скрипке. Он — это возвращение традиции великих режиссеров с музыкальным образованием. Самые первые гении, Станиславский, Вахтангов, Мейерхольд, имели музыкальное образование. То, что они творили на сцене, было отчасти продиктовано их музыкальным гением.
В новое время Любимов, Товстоногов, Эфрос — три гения “без слуха”. Для моей актерской жизни было важно то, что для спектаклей Любимова писали музыку композиторы, друзья нашего театра — Дмитрий Шостакович, Юрий Буцко, Эдисон Денисов, Альфред Шнитке, Николай Каретников.
Презентация детской образовательной программы «HomeOrchestra»
Они все считали так, как сказал Шнитке на одном из худсоветов (он был членом худсовета): “Очевидно, тот прорыв, который делает Любимов на сцене, он родствен идее сочинения новой оперы”. Все спектакли Любимова пронизаны музыкой и ритмом. Может быть, это был поворот в сторону Мейерхольда. В последние годы перед гибелью Мейерхольд писал партитуры с нотами, где были описания куда актер должен выйти, подойти и так далее.
Действительно, у Любимова это было родственно. Мы, таганцы, всегда были рядом с музыкой. Я мог передразнивать музыку Денисова. После уникального счастливого вечера музыки Эдисона в ЦМШ, мы поехали с Альфредом и Ирочкой Шнитке к Денисову домой отмечать этот концерт.
Там сидели влюбленные в Эдисона его ученики-консерваторцы по композиции, истории и теории музыки. И я изобразил музыку Денисова. Они меня чуть не убили (смеется), а он был счастливый. Ну, естественно! Знаете какая музыка у Денисова? (Изображает разными звуками нечто авангардно-атональное) Денисову нравилось. А они сказали, что уважали меня как актера до этого, а теперь… (улыбается).
— А как вы себя ощущаете в этом проекте?
— Мне будет стыдно. Серьезно. Все музыканты, а я буду врать музыку.
Моя история, знаете какая? Я человек театральный. То что в кино меня начали приглашать в мои почти сорок лет, меня не задевает. Меня узнают, конечно, по кино, но этим я не горжусь.
— …а ваш замечательный Маяковский на телеканале Культура!
— Это телетеатр. Я поставил довольно много спектаклей в этом жанре, которого нет в других странах. Сейчас его нет и у нас. А тема Сальери у меня “болит”.
Во-первых, Михаил Швейцер, когда ставил “Маленькие трагедии”, то он ходил на мои спектакли “Мастер и Маргарита”, “Дом на набережной” несколько раз. Настолько он увлекся идеей, чтобы я играл Сальери. Были пробы на Мосфильме. Но, я имел неосторожность что-то предлагать. Режиссеры это не…., ну, не важно.
К пробам я готовился. Готовясь, я обратился к поэту-фронтовику Александру Петровичу Межирову. И он мне такую лекцию про Моцарта и Сальери прочитал! Это такие гениальные люди, наши большие поэты, много читающие философскую, религиозную литературу. И он озвучил идею, что Пушкин — это и Моцарт, и Сальери. Это внутренний дуэт.
Екатерина Купровская-Денисова: «Эдисон не мыслил своей жизни без России»
Пушкин воспроизвел свои мысли и того, и другого плана. Тема “пользы” трижды появляется в тексте трагедии. “Что пользы в нем?” — дважды спрашивает Сальери. Моцарт в конце говорит: “Нас мало избранных, счастливцев праздных, Пренебрегающих презренной пользой”.
Среди музыкантов много таких, кто действительно пренебрегает презренной пользой. Кисин, Бродский тоже был такой. Это идея переклички, двухголосия Моцарта и Сальери. Я никогда не имел опыта в таком ракурсе, как в этом проекте. Олег Якубович (продюсер – прим. редакции) угадал мои желания. У меня замечательное настроение, что впереди будет встреча, а уж с такими музыкантами!…