
Илмар Лапиньш – уникальный творческий долгожитель, чья карьера началась почти полвека назад в театре им. М. Джалиля. В свои восемьдесят лет маэстро нарасхват в стране и мире. На Шаляпинском фестивале маэстро продирижировал оперой «Аида».
Почти полвека назад молодой дирижер Илмар Лапиньш работал главным дирижером театра им. Джалиля. Спустя почти 50 лет он впервые принял участие в татарстанском бренде – 42-м оперном фестивале имени Шаляпина. Дирижерская карьера Лапиньша поразительна: за свою жизнь он выступал в 25 странах, а количество коллективов, с которыми работал Илмар Артурович, перевалило за 160. И он не собирается останавливаться! Редактор отдела культуры «Вечерней Казани» поговорила с корифеем сразу после окончания фестивальной «Аиды».
– Илмар Артурович, в 30 лет вы стали главным дирижером театра имени Джалиля в 1975 году, ушли от нас в 1978-м. И я только что за кулисами услышала из уст директора театра Рауфаля Сабировича Мухаметзянова, что он, только что ставший руководителем театра, оказывается, приглашал вас вернуться в Казань в 1981 году.
– Я был дурак, что тогда отказался от предложения! Два слова об обстоятельствах той поры: меня в 1978-м взяли в Большой театр, и я наивно поверил, что останусь там до конца жизни, и не вернулся в Казань. И как бы я ни любил Казань, а я ее действительно очень люблю, Москва перевесила.
Должен сказать, что в Казани я за эти полвека бывал не раз, я довольно часто летаю отсюда в Белград, а вот на Шаляпинском фестивале не был ни разу.
Сразу скажу, что татарская республика была первая, куда я попал на работу после ленинградской и московской консерваторий. Первым делом я пошел на зур концерт, послушал татарскую музыку, и это стало для меня открытием. Помню, пел Рафаль Ильясов и другие талантливые исполнители.
Я вообще считаю, что народная музыка – это самое лучшее, что характеризует народ. Очень дорожу своими казанскими воспоминаниями, тем, что был лично знаком с Ильхамом Шакировым, не забуду, как на авторском концерте Рустема Яхина, где я дирижировал, он проникновенно исполнял песню «Серле күзләр» («Загадочные глаза»).
– Слышу просто отличное произношение на татарском!
– А почему нет? Мой профессор в консерватории говорил: если ты дирижируешь оперу, то должен знать ее текст наизусть. А первая моя опера в Казани была «Джигангир» Рашида Губайдуллина, и я наизусть знал либретто. Языком со мной занималась замечательная Рамзия Идиатулловна Такташ, уроки татарской грамматики она давала мне каждый день. Поэтому-то и говорю довольно правильно и горжусь, что могу и сейчас сказать на татарском языке.
– Каким вы нашли наш театр оперы и балета после стольких лет?
– Историю делает личность, а театр делает директор. Он принимает решения и несет за них ответственность. Для меня тут все ясно: Рауфаль Сабирович провел гигантскую работу, создав великолепную команду!
Я обошел все здание, заглянул в каждый уголок. Высоко оценил уровень оснащения сцены, балетный зал, репетиционные комнаты, гримерки. А особенно – уровень артистов хора и молодого оркестра, который играет великолепно! Коллектив живет музыкой, переживает за работу. Поверьте, так не везде бывает. Поэтому я и сказал, что сделал большую ошибку, не вернувшись в Казань, когда Рауфаль Сабирович меня звал.
– Вас в Большом «съели», выходит?
– Знаете, я там очень много дирижировал. Но в какой-то момент тогдашнему главному дирижеру Большого Симонову не понравилось, что я стал больше цветов от публики получать, чем он… Его потом тоже выжили из Большого.
И вот как-то раз из Томска звоню ему, мол, Юрий Иванович, приезжайте ко мне на концерт. А он: «Илмар, вы же со мной даже не здороваетесь?» И я ответил: «Да, не здороваюсь, потому что как человек вы сволочь, но как дирижер – гениальны, потому и приглашаю». И он прилетел.
– Звучит как анекдот.
– Симонову сейчас 82 года, мы только что виделись на конкурсе молодых дирижеров, в жюри которого он меня пригласил. Ну а что делать? Так жизнь распоряжается нами.
– В середине 1970-х театр имени Джалиля переживал непростой период, зритель не шел! И, знаете, среди старожилов до сих пор ходит такая байка. Дескать, вы говорите тогдашнему директору: знаете, что в зале нет ни одного человека? А тот отвечает: в буфетах смотрели?
– Это была реальная история. Очень грустная. Но я вижу, что теперь в театре жизнь бьет ключом!
Расскажу более веселые случаи из тех лет. Были мы на гастролях в Архангельске, Нияз Даутов почему-то отсутствовал, и тогдашний директор настоял, чтобы я вышел с приветственным словом к публике. И я ляпнул следующее: в девятнадцатом веке в казанский театр пришли два соискателя, одного – Горького – приняли в хор, а второму – Шаляпину – отказали с формулировкой «нет голоса». Вот мы в нашем театре и продолжаем эту линию. Зал помирал со смеху, а директор меня чуть не прибил.
Был еще «красноречивый» случай. Выступал я с московским оркестром в Китае перед местными коммунистами, которые устроили нам овации. И первый секретарь через переводчика попросил, чтобы дирижер сказал речь перед восторженными зрителями. А я уже немножко на банкете выпил и, когда мне вручили микрофон, «понес»: «Весь оркестр в восторге, что наконец-то мы увидели социализм с человеческим лицом. Нам так понравилось в Китае, что когда вернемся в Москву, то весь оркестр начнет бороться за то, чтобы в России восстановить социализм».
Очень громко хлопали мне потом, поверили в искренность, так сказать.
– Пятого февраля вам исполнилось восемьдесят лет. Примите поздравления! Ваше сценическое долгожительство поражает. Как восстанавливаетесь после таких физических нагрузок, все же три с половиной часа за дирижерским пультом, две длительные репетиции накануне, и такой режим непрерывен.
– Отвечаю по порядку. За поздравление спасибо, но я говорю, что мне исполнилось восемнадцать (смеется).
По поводу нагрузок. Мы же в консерватории не зря анатомию изучали! Дирижер обязан знать свое тело и его возможности. У моего учителя Мусина было два принципа. Первый – дирижер должен все показывать руками и не разговаривать, а второй – работать так, чтобы после концерта дирижер не был потным, а для этого надо быть раскрепощенным и свободным.
Обычный человек больше пяти минут не сможет держать руку часами наверху. А мы, дирижеры, держим. И не потеем (смеется).
– Илмар Артурович, ваши коллеги говорят, что вы полиглот.
– Мой родной язык латышский, второй мой родной язык – русский. Я знаю довольно прилично немецкий (работал в Вене восемь лет, являюсь почетным гражданином Австрии), потом – итальянский (три года в Италии работал), а также сербский и хорватский. В бывшей Югославии работал подолгу, а позже уже в Сербии.
– С января 2024 года у вас новый контракт за рубежом?
– Меня пригласили в Сербский национальный театр в город Нови-Сад (второй по величине и значению город Сербии, экономический и культурный центр, театр существует с 1861 года, в 2022 году Нови-Сад был культурной столицей Европы. – «ВК»). Там предстоит работать с молодыми певцами оперной студии.
– Но Иркутск, где вы являетесь художественным руководителем и главным дирижером Губернаторского симфонического оркестра, не покидаете?
– Ни за что. Это было мое условие. Я принадлежу российской музыкальной культуре и никуда от нее не собираюсь уезжать.
Я врос в Россию. Я родился в Советском Союзе и остался советским человеком. Моя дорогая родина Латвия, кстати, наложила на меня санкции. Но я совершенно спокоен: у меня есть Россия. И есть любимая Татария. Мы в СССР жили дружной семьей.
– Я потому и спрашиваю, ведь у вас в Иркутске еще два фестиваля!
– Совершенно верно, это мои два главных детища: фестиваль «Дыхание Байкала», который мы впервые провели в 2011 году, и фестиваль русской оперы, ему нынче исполнится пять лет.
Есть фестивали итальянской, французской, немецкой оперы, есть смешанные. Но фестиваль именно русской оперы есть только у нас в Иркутске. Мы начали с «Царской невесты», продолжили «Золотым петушком», «Кощеем Бессмертным», потом был «Моцарт и Сальери», летом 2024 года публике представим «Евгения Онегина» и «Алеко».
– Правда, что вы работали со 150 коллективами?
– Это неправда. Их было 168! Я скрупулезно веду архив и каждое выступление фиксирую. Спектакль «Аида» на Шаляпинском у меня в списке под номером 2398. Очень скоро будет 2400-й концерт, мой личный реестр будет продолжаться.
– На ваш взгляд, изменилась ли качественно современная оперная публика? Может, стало больше музыкальных гурманов или, наоборот, больше случайных людей на симфонических концертах и в опере?
– Когда я был молод, то дал себе клятву: никогда не говорить «а вот когда мы были молодыми…»
Знаете, молодежь всегда будет другой. Те, кто уже пришел в театр, они, думаю, умнее тех, которые были 50 лет назад. Нынешнее театральное «племя», наверное, знает, почему идет на классику. А тогда, в 1970-е, среди зрителей был большой процент, которых пригнали либо заставили купить билет в нагрузку. Если говорить о Казани, то полагаю, что таких вообще нет.
Беседовала Ольга Юхновская, “Вечерняя Казань”