На гала-концерте среди зрителей – все, кто работал с Борисом Покровским. Галина Вишневская – в первом ряду, раздает автографы. Вся семья режиссера – его дочь артистка Алла Покровская, сын Александр, внук Михаил Ефремов с женой и младшими дочерьми Надей и Верой.
Он прожил 97 лет, застав еще Станиславского и Мейерхольда и продолжая творить в новом, XXI столетии.
Почти сорок лет жизни Борис Александрович Покровский отдал Большому театру, потом – созданному им Камерному музыкальному театру, поставил десятки спектаклей на разных сценах мира.
Фактически это он создал в России профессию “оперный режиссер”, организовал специальную кафедру в ГИТИСе, оставил после себя учеников и “метод”. Его считали реформатором, потом консерватором, потом классиком, рыцарем оперы, наконец “великим стариком”.
Но его главным предназначением оказалось соединение времен, поколений, человеческих чувств в высоком и прекрасном мире, ради которого он жил целый век – в оперном театре. Сегодня Покровский стал легендой. Но “живой и абсолютно современной для нас”, как говорит художественный руководитель Московского театра “Геликон-опера”, народный артист России, заведующий кафедрой музыкального театра ГИТИСа, режиссер Дмитрий Бертман.
Он уже отметил 100-летие мастера вечером “Покровское крещение” в “Геликоне” и теперь готовит сенсацию для любителей оперы. С ним и состоялся разговор обозревателя “РГ” о Борисе Покровском.
— Первое, что отличает Бориса Покровского от современной режиссуры, это то, что он занимался театром как институтом нравственности, как институтом морали. И искусство, подписанное его именем, всегда несло положительные эмоции, даже если это была трагическая по сюжету опера. Человек после спектаклей Покровского выходил заряженный эмоцией и с чувством просветления. Он был режиссер-просветитель – не только в смысле “просветитель умов”, но и просветитель душ.
— Сегодняшняя режиссура на другом языке говорит?
— Сегодняшняя режиссура говорит на языке негатива. Но я убежден, что всем нам надо переосмыслить ситуацию.
Опера стала модной, и за это мы, режиссеры, должны благодарить Покровского – даже те, кто считает себя его антиподом. Ведь мы все полюбили оперу, благодаря театру, который видели в детстве, в юношеском возрасте. А это был театр Покровского: его “Евгений Онегин” и “Садко”, “Князь Игорь” в Большом театре, его “Нос” и “Директор театра” в Камерном. Именно в его спектаклях мы полюбили певцов – Атлантова и Милашкину, Вишневскую, Синявскую, Архипову, Образцову, Нестеренко.
И сегодня, когда в оперу снова стала активно ходить публика, когда на ТВ появились крупные оперные проекты, наступило для всех нас, оперных режиссеров, благотворное время. Но это время и ответственное, потому что успех может быть взят таким методом, что в результате подорвется доверие публики. Так что Покровский сегодня – это своего рода библия. Он проводник традиции.
А традиция – это не балласт, это прогресс. Это перехват тех знаний, которые дали предыдущие поколения, и на базе этих знаний развитие дальше. Он протянул к нам традицию Станиславского, той русской школы, которая существовала, и показал путь дальше. Он оставил нам метод работы с оперой.
— Покровский к музыке относился как к сверхчувственному моменту и считал, что режиссер, который не может делать анализ на музыкальном уровне, не имеет права ставить оперу.
— Он абсолютно прав. И что бы кто ни говорил, любой драматический режиссер, ставя оперное произведение, выйдет раненым из этой битвы. Примеров много. Потому что музыкальная драматургия, сама музыка – это время. И артист в оперном театре действует ровно в то время, какое написал композитор.
Драматический же театр построен на свободном времени, на зонах молчания. И это два принципиально разных подхода. Если приводить в пример Станиславского, Немировича-Данченко, Мейерхольда, то, являясь драматическими режиссерами, они были прекрасно музыкально образованы и владели музыкальными инструментами.
— Почему же тогда Большой театр отверг Покровского, заставил его уйти?
— Иисуса Христа тоже распяли. Это повторяющаяся история. Революция убивает своих героев. И Станиславский, создав Художественный театр, свою систему, умирал практически в одиночестве. Это норма для человека, который свободен.
То, что Большой театр изгнал Покровского, стало трагедией для самого театра, а не для Покровского. И если сейчас, задним числом посмотреть на эту историю, то мы увидим, что все не лучшие изменения, которые происходили с театром в последние десятилетия, связаны не со сменой дирекций, а с потерей творческого лидера. Покровский ведь был не только уникальным режиссером, но и уникальным хозяином театра. Он формировал репертуар театра, труппу, держал артистов в постоянной творческой форме.
Причины этого конфликта были не творческие, а чисто бытовые: обиды, связи – то дьявольское, что существует в нашей жизни. Но для Покровского уход из Большого не был трагедией: у него был свой театр – Камерный, и он был счастлив со своими артистами. И сделал так, что созданный им театр был самым востребованным и в России, и в мире.
— Как говорил Покровский, “чтобы создать свой театр, надо иметь нахальство”. И таких нахалов он вокруг себя не видел, кроме Бертмана. Что его связывало с “Геликоном”?
— Он начал приходить к нам, когда о нас еще почти никто не знал, мы не были государственными и играли спектакли в маленьком зале на 80 мест. Это происходило в начале 90-х, когда вообще в театры никто не ходил. Но мы располагались на пути в консерваторию, и к нам заходили просто, когда шли мимо, из консерватории.
Так к нам начали ходить Святослав Рихтер и Нина Дорлиак, Евгений Светланов, Геннадий Рождественский. И Покровский пришел к нам на “Человеческий голос” Пуленка, и после этого спектакля мы с ним долго разговаривали. С тех пор он стал смотреть все наши спектакли, встречался с труппой, обсуждал. И это он написал письмо в правительство Москвы, чтобы “Геликону” помогли приобрести государственный статус и бюджет.
Так случилось, что последним его обращением в прессу за несколько месяцев до смерти также стало письмо в поддержку “Геликона”, чтобы реконструкция нашего театра на Большой Никитской продолжалась. Его имя все время звучит в стенах нашего театра. И каждый молодой артист, приходящий в “Геликон”, знает все постулаты Покровского: они звучат и цитируются ежедневно на репетициях.
— Его спектакли до сих пор идут на сцене. В чем секрет?
— Покровский на встречах со студентами часто повторял: спектакль живет столько, сколько он должен жить. И это зависит от того, как он выкормлен молоком. Если хорошо выкормлен, значит, будет жить долго. Сегодня мы часто видим, как театр объявляет премьеру, а спектакль пройдет 5-6 раз и снимается. Значит, он плохо выкормлен. И еще: Покровский, кода ставил, всегда доверял композитору, музыкальной драматургии, заложенной в партитуре. Современные режиссеры часто доверяют только себе.
— В последние годы жизни он ощущал себя тургеневским Лаврецким, наблюдающим жизнь со стороны, или все-таки пытался творить?
— Покровский ставил постоянно – даже, когда уже был слепой и плохо слышал. Разум его до последнего дня был идеальным. Он ставил спектакли у себя в голове. Помню, как Гергиев играл под ливневым дождем “Бориса Годунова” на Соборной площади. Мы сидели у Покровского дома и смотрели этот спектакль по ТВ. Покровский постоянно комментировал, как бы он сейчас сделал ту или иную сцену, придумывал новый спектакль.
Знаю, что за день до смерти, когда он лежал в реанимации, он пытался вырваться оттуда, кричал: отпустите меня, мне нужно в театр! Он рефлекторно рвался в театр, потому что театр был главным в его жизни.
— Какая новость нас ждет к 100-летию Покровского?
— Это абсолютная мистика. Известно, что Покровский очень легко расставался со своими спектаклями, жил всегда будущими постановками. Так же легко он писал книги, издавал их и больше не интересовался, писал новую. Так он написал большую книгу об опере где-то на рубеже СССР и новой России. Она не была издана, и он про нее забыл. Рукопись пропала. И вдруг – это мистика! – она обнаружилась в день открытия Большого театра!
Соавтор Покровского Елизавета Дюкина переехала на новую квартиру, и ей вдруг позвонили рабочие и сказали, что в прежней квартире остался ящик. Там была рукопись. Мало того, еще и папочка со всем иллюстративным материалом, который сам Покровский подобрал для издания этой книги. Книга будет издана Фондом просвещения “МЕТА”. Это привет нам от Бориса Александровича Покровского. Он гениальный режиссер.