Почему самый известный пианист из Воронежа не охотится за “редкими” нотами.
Учился в Москве, живет в Кельне, концертирует по всей Европе – Георгия Войлочникова нечасто видят на малой родине.
Молодой пианист, однако, использует любую возможность выступить перед “своей” публикой. В конце прошлого года он играл с оркестром в проекте филармонии “Воронежские имена”, а в этом – приезжал с сольной программой.
Специально для читателей “РГ” Георгий рассказал, как музыканты ищут свой ключ к известным сочинениям и зачем “откапывают” раритеты.
Отзывается в русской душе
— Исполнители академической музыки уделяют все больше внимания визуальным эффектам. Приходится ли вам придумывать подобные “фишки”?
— Конечно. Так делают почти все – кроме тех, кому это уже не нужно в силу статуса, возраста, нежелания идти на уступки. Но так было всегда. Скрябин, путешествуя с концертами по российской провинции, почти не играл своих новых сочинений: хотел понравиться публике и получить ангажемент в будущем.
— Элементы актерства вам не в тягость?
— Сложно бывает, когда ты не слишком любишь конкретное сочинение.
— А зачем вы берете в программу музыку, которую не любите?
— Иногда просят. Чаще мягко, не в ультимативной форме. Вроде бы тебя это ни к чему не обязывает. Но и обижать людей не нужно…
Я не стремлюсь особенно понравиться. Иначе, наверное, составил бы концерт из рапсодий Листа или чего-то такого, что точно произведет эффект на любого человека, независимо от уровня его образования.
— Как вы “подбираетесь” к нелюбимому произведению? Возможно, ваш опыт поможет и слушателям, которые хотели бы развиваться.
— Исполнителю тут справиться проще. А публике… надо морально быть готовым к внутреннему сопротивлению. В материал надо вникать. Но, как правило, люди ходят в концертные залы с желанием услышать что-то знакомое. Поэтому в нашей стране три самых популярных композитора – условно Моцарт, Шопен и Рахманинов.
Когда раздаются первые аккорды Второго концерта Рахманинова, в русской душе что-то такое отзывается… Он наше все. Я к этому иронично отношусь, хотя музыка действительно великая.
Как показывает мой опыт, чаще всего композитор не важен. Важно, кто его представляет. Люди идут не на концерт Рахманинова и не на сонату Моцарта, а на конкретного исполнителя. Хорошо, если он еще и сыграет концерт Рахманинова. Если же прозвучит, к примеру, Стравинский, Шенберг или Седельников, то зритель подумает: “Ну и ладно! Зато какой пианист!”
Кто-то из коллег стремится представить больше свежей музыки – которую, может быть, не всегда стоило бы играть. Выкапывают раритеты: допустим, современник Моцарта, какой-нибудь его родственник…
— …”незаслуженно забытый”.
— Вот именно. С исторической точки зрения это на самом деле интересно – видна эпоха. Но с точки зрения реального искусства… Не всегда.
Ничего не слушать и не читать
— У вас был опыт “выкапывания” чего-нибудь этакого?
— Да не то что бы. Мне никогда не выпадало случая попытаться так прославиться. В 90 процентах случаев эти изыскания связаны не с безумной тягой к неигранной музыке. Просто исполнителю нужно сделать что-то в первый раз.
Как правило, чтобы привлечь внимание фирмы звукозаписи: “Я нашел раннюю версию фортепианной сонаты никому не известного автора, он был соседом Баха…” Выглядит забавно, но в этом есть своя правда – а как иначе заявить о себе, заинтересовать людей, которые будут тебя продавать?
Ты можешь стать чуть более свободным от этого, если победишь в мегакрутом конкурсе. К сожалению или к счастью, мне пока не доводилось всерьез с этим сталкиваться. Хотя я играл не слишком часто звучащих авторов. Например, Алексей Станчинский – современник Метнера (уроженец Владимирской губернии, он считался восходящей звездой музыки, но страдал психическим расстройством и в 26 лет при невыясненных обстоятельствах утонул под Ельней. – Прим. “РГ”).
— Что вам помогает найти подход к музыке? Как разучиваете новые произведения?
— Чтобы найти в сочинении что-то свое, я, как правило, перед его изучением стараюсь ничего не слушать и почти ничего не читать. К книгам обращаюсь, если только совсем запутался – даже в шедеврах, бывает, натыкаешься на стенку и не можешь найти выход.
Когда уже плотно вник в нотный текст, создал свой взгляд на самые банальные вещи – темпы, динамику, артикуляцию, то для дополнения могу что-то послушать и почитать. Иногда очень важно знать, что композитор сделал в такой-то момент, что с ним произошло. А с другой стороны – к музыке это может вообще не иметь отношения.
Обходит штампы
— Вы следите за другими пианистами?
— Мне интересен прежде всего Михаил Плетнев. Он уникальный музыкант, художник, мастер. Каждый раз ему удивляюсь – даже зная примерно, чего ожидать. Взять сольную рахманиновскую программу, которую он довольно много играл в Европе и Москве.
Я послушал запись – тот же набор прелюдий, пьесы, сонату. Пришел в Кельнскую филармонию и был совершенно раздавлен. Это было ни на что не похоже, необычно, ново.
Рахманинов (по крайней мере, для меня) странный автор – в отличие от Шумана, Брамса, Прокофьева или Скрябина, у него узкий “фарватер”. Трудно играть его музыку по-разному. А главное, современники Сергея Васильевича создали “золотую” исполнительскую традицию. Ну как себе представить Третий концерт – только так, как играли его сам Рахманинов и Владимир Горовиц.
Современные исполнители экспериментируют, конечно, но получается не слишком глубоко. А Плетнев делает что-то немыслимое. Умеет обойти штампы. Ты знаешь ноты, но сидишь и слышишь будто другую музыку. Он как бы тебя ведет и говорит – вот, знакомься… И ты думаешь: “Как я мог мимо этого пройти?” Еще мне всегда любопытно, что делает Станислав Иголинский.
— Ваши музыкальные вкусы меняются со временем?
— Самой большой переменой было охлаждение к Листу, которым я был безумно увлечен в школьные годы. Его музыка и язык близки, наверное, любому юноше. Лист очень ясно выражает свои мысли, без второго дна. Правильный, чистый – и все.
Лет в 15 я “болел” им. Но лет 10 назад или больше – охладел. Повлияло близкое знакомство с Бахом, Шопеном, Брамсом и Шубертом. Видимо, начал взрослеть.
Ключевой вопрос
— Современную музыку вы играете?
— Нет, не считаю себя специалистом по ней. Это другой язык, который я пока не слишком хорошо знаю. Мне иногда не хватает упорства в изучении трудного текста.
Такие композиторы, как Арво Пярт или Валентин Сильвестров, по-моему, гениальны. Когда есть возможность, играю их с удовольствием. Мог бы чаще… но не всегда есть желание.
В какой-то период мне очень хотелось “наладить связь” с современными композиторами – помню, играл какие-то пьесы Веберна, Шенберга, даже подумывал о том, чтобы сонату Кшенека выучить. Но переключился на что-то другое.
Как фигуры – они меня привлекают постоянно. Письма Шенберга – просто шедевр. Не знаю, у кого еще была такая воля и масштаб личности. А вот музыку его нечасто играю.
У меня и с книгами та же история – я не слишком в тренде, не читал нашумевших авторов. Меня увлекает “золотой фонд” русской классики. И немецкая литература – классическая или уже, по сути, ставшая таковой: братья Манн… да один Гете чего стоит! И Шиллер, и Рильке.
У Шумана замечательные стихи – он не только композитор был потрясающий. Кстати, баллада о Москве есть. Он приезжал туда на гастроли с женой Кларой, знаменитой пианисткой, и был очарован. Залез на колокольню Ивана Великого… Я тоже бывал там, но сейчас невозможно представить, что видел Шуман. Москва тогда выглядела “пряничной”, не похожей на то, что он мог видеть в Европе.
***
Георгий Войлочников родился в Воронеже в семье музыкантов, играть на фортепиано начал с трех лет под руководством отца. Учился в ДМШ N 2 у Людмилы Кабанцовой, в воронежской специальной музыкальной школе у Валерия Волкова, столичном колледже имени Гнесиных у Андрея Хитрука.
В 2011-м окончил Московскую консерваторию в классе Станислава Иголинского, а затем и аспирантуру. Стажируется в Кельнской высшей школе музыки у Ильи Шепса.
Десять лет назад завоевал первую премию на престижном конкурсе пианистов имени Скрябина в Москве. Лауреат нескольких крупных зарубежных состязаний. В 2015-м участвовал в конкурсе имени Чайковского. Выступает в России, Европе, Турции и Японии.
Татьяна Ткачева, Российская газета