Выдающийся итальянский бас современности Ферруччо Фурланетто предстал перед российской публикой в Петербурге в долгоиграющем проекте “Артист месяца”.
В Концертном зале Мариинки прошло три выступления певца – в сольном концерте с программой романсов и песен Мусоргского и Рахманинова, в “Реквиеме” Верди и в концертном исполнении оперы “Дон Кихот” Массне 17 февраля.
В свои 60 лет певец находится в безупречной вокальной форме и может служить эталоном исполнительского стиля. Работавший с Караяном, Аббадо, Мути и другими дирижерами-небожителями, сегодня Ферруччо ностальгирует по той эпохе, но не унывает и с особым энтузиазмом принимает новые предложения из России.
Об этом знаменитый бас рассказал обозревателю “Российской газеты”.
— Российский зритель не увидел планировавшегося “Дон Кихота” Массне в постановке Пьеро Фаджиони. Вы не расскажете, насколько хорош этот спектакль?
— Могу сказать только, что это очень красивый спектакль, может быть, самый красивый из тех постановок этой оперы, которые я видел. Но “Дон Кихота” в Мариинском театре очень важно исполнить в любом случае, поскольку в этом году 19 февраля исполняется 100 лет со дня премьеры, которая состоялась в Монте-Карло и была написана для великого Федора Шаляпина.
Сегодня у меня три любимые партии – короля Филиппа, Бориса Годунова и Дон Кихота, знаменующие данный период карьеры, который отличается от того, что было пятнадцать лет назад, когда я пел в операх Моцарта. Если бы меня спросили тогда, какой мой любимый персонаж, я бы назвал Фигаро.
Сегодня на первое место из трех вышеназванных героев я ставлю Дон Кихота. Он воплощает в себе черты идеального человека – исполненного поэзии, любви к другим, к тому, что его окружает, к природе, – это триумф гуманизма. Исполнять партию этого героя на протяжении трех часов – большое удовольствие.
— Когда последний раз мы встречались с вами, вы сокрушались по поводу режиссерского беспредела в опере, который творится в Германии.
— Это проблема не только Германии – это более широкая проблема, потому что сегодня в опере уже почти не осталось великих режиссеров, а с мэтрами, которые еще живы, бывает не очень просто договориться. Ситуация в целом выглядит как удручающая.
— Куда же делись “великие режиссеры”?
— К сожалению, школы оперных режиссеров не существует. Те немногие молодые режиссеры, которые так или иначе работают на поле оперы, оставляют, как правило, впечатление смущенности, запутанности – у них нет образцов для подражания. Залогом мирового успеха знаменитых режиссеров прошлого был высокий потенциал знаний.
— В Ла Скала вы продолжаете петь?
— Да, я много выступаю в Италии, но лет десять назад я мог сказать, что работаю за границей вынужденно, не по своей воле. Пословица гласит, что “нет пророка в своем отечестве”. Можно вспомнить и Паваротти, успех к которому пришел в Америке, и Пинца, и Сьепи, который живет в Америке, приезжая в Италию на каникулы. В Италии аналогичная ситуация в спорте – все лучшие спортсмены уезжают из страны.
— Ла Скала сохраняет позиции великого итальянского театра?
— Да, у Ла Скала очень хорошее финансирование, но сегодня очень чувствуется, что там нет великого дирижера – основного условия для процветания оперного театра. Без первоклассного дирижера нигде не будет высокого уровня. Фестиваль в Зальцбурге стал олимпийским благодаря Фуртвенглеру, Бему, Караяну. После смерти Караяна он перестал быть таким.
— Хотя и сегодня туда все рвутся попасть – и музыканты, и публика.
— Зальцбургский фестиваль сегодня совсем не то, что было. Во времена Караяна существовал черный рынок билетов, а сейчас все билеты продаются. В 1987 году я своими глазами видел, как консьерж одного из отелей продавал американцам билеты по 1500 долларов за штуку на “Кармен” под управлением Караяна.
— В “Дон Карлосе” в Ла Скала вашей партнершей – королевой Елизаветой – была Фьоренца Чедолинс, а в Ковент-Гардене – москвичка Марина Поплавская. Русские сегодня много поют в “нерусских” операх?
— Да, но это зависело не только от нас, но и от вас. И то, что сегодня в мире поет много русских, свидетельствует о признании уровня вашей вокальной школы. В конце концов вы – огромная нация с большим потенциалом, и можно вычислить процент людей с хорошими вокальными данными.
— Ваш союз с Валерием Гергиевым деловой или скреплен дружбой?
— Конечно, мы друзья. Часто после концертов в Зальцбурге и здесь нам не хотелось расставаться после спектаклей, а продолжать общение в ресторане. Я бы определил наши отношения как профессиональные с большой долей дружбы и абсолютным взаимным уважением.
— Недавно вы записали “Песни и пляски смерти” Мусоргского с оркестром Мариинского театра под управлением маэстро для нового лейбла Mariinsky.
— Это предложение возникло в связи с отменой постановки “Дон Кихот” и внезапно образовавшимся свободным временем в Петербурге. На данном этапе моей карьеры я приветствую подобные проекты. Мы записывали цикл Мусоргского в Концертном зале Мариинского театра, где петь – одно удовольствие! А акустические характеристики этого зала выше всяких похвал: он делает жизнь певцов легче.
— Вы уже обсудили с маэстро Гергиевым планы на будущее?
— Да, шла речь о записи оперы “Убийство в соборе” Ильдебрандо Пиццетти. В этом году я спел ее в Ла Скала с Янисом Кокосом, и она имела там огромный успех. А еще я планирую спеть здесь “Бориса Годунова” в версии 1871 года.
Владимир Дудин, “Российская газета”