Ежегодно 1 сентября среди прочих учебных заведений страны распахивают двери и творческие вузы.
Это — традиционное место притяжения для молодежи: артистические специальности манят, конкурсы в ГИТИС или ВГИК сумасшедшие, распространено мнение, что поступить в них, особенно человеку из провинции и без покровительства, невозможно.
Верно ли это? С таким вопросом «Труд» обратился к известной пианистке Екатерине Мечетиной, в этом году впервые набравшей студентов в свой собственный класс.
Воспитанница Московской консерватории рассказала о легендах и былях прославленного вуза:
“Прежде всего напомню, что Московская консерватория — не то место, куда можно поступить по результатам ЕГЭ. Только по двум (конечно, тоже очень важным) предметам принимаются оценки, полученные на едином госэкзамене — это русский и литература.
Все остальные дисциплины сдаются очно — специальность, коллоквиум, сольфеджио, гармония…
Будем реалистами: уровень подготовки в музыкальных школах и училищах регионов зачастую не тот, что в Москве и Петербурге. Да, программа ДМШ для всех одна, могу это подтвердить как председатель учебно-методического объединения при Минобрнауки по специальности музыкальное искусство.
Но в ней существуют два направления — общеразвивающее и предпрофессиональное, в каждом из них — пять уровней сложности, на которых педагог может работать с учеником, в зависимости от его способностей и продвинутости. Однако члены приемной комиссии свидетельствуют, и это не может не радовать: в последние годы количество успешных абитуриентов из регионов растет.
Например, в классе Александра Ашотовича Мндоянца, где я уже несколько лет работаю ассистентом, учится Мгер Махсудян из Орска — маленького города Оренбургской области на границе с Казахстаном. Очень талантливый, вдумчивый, хорошо обученный юноша, блестяще поступил три года назад, пройдя вторым или третьим номером.
Пытлив, разносторонен, не только прекрасно играет, но и интересно ведет концерты, думаю даже, со временем он сможет хотя бы отчасти заполнить нишу, опустевшую после ухода из жизни всеми нами горячо любимого Святослава Бэлзы.
Конечно, бывают и осечки. Вот потрясающий случай. Девочка в этом году успешно прошла специальность, но на теоретических экзаменах срезалась, уровень знаний оказался очень низким. Ну, здесь никакой трагедии, ей сказали: приезжайте на следующий год, теперь вы знаете, в каком направлении работать…
Мораль этих историй проста: перед поступлением надо проконсультироваться с теми, кто знает уровень требований в вузе, куда вы идете учиться.
Понятно, я говорю прежде всего о бюджетных местах. Их, кстати, в консерватории большинство. Но не надо думать, что вне бюджета, на платное обучение, принимаются люди с улицы. Все они тоже получили положительные оценки, только не набрали проходного балла.
Вне бюджета учатся и все иностранцы. Московская консерватория особенно популярна у молодых музыкантов из Юго-Восточной Азии. Например, сейчас на первом курсе занимается очень талантливый мальчик из Южной Кореи. Это тем показательнее, что такие, как он, ребята вполне могли бы ехать, допустим, в Германию, где обучение для наиболее одаренных фактически бесплатно. Но они готовы платить немаленькие деньги — ради высокой марки нашего вуза.
Другой вопрос — не все, даже наши соотечественники, кого готовит Московская консерватория, остаются работать в стране. Лауреат Монреаля Павел Колесников, победительница многих конкурсов, выпускница класса Элисо Вирсаладзе Динара Клинтон сейчас, насколько знаю, в Англии. И эти примеры не единичны.
Ну что ж, мы существуем в мире с открытыми границами. Притом прекрасно реализуют себя дома такие одаренные люди, как Михаил Турпанов, который мне симпатичен еще с консерваторских экзаменов, Арсений Тарасевич-Николаев — одна из звезд класса Сергея Леонидовича Доренского, правнук легендарной Татьяны Петровны Николаевой, тонкий специалист по музыке Скрябина.
Все более широкую известность приобретает имя Филиппа Копачевского… Это — будущее нашей музыкальной культуры. И ее уже наступившее настоящее.
Сегодня проблема эмиграции не стоит так остро, как это было лет 20 назад. В 1996 году, когда я заканчивала ЦМШ, картина была другая. Из нашего выпуска уехала практически половина. Мы с друзьями недавно составили карту — где живут соученики, разброс получился огромный, от Латинской Америки до Кореи.
Большинство осело в Европе в немецкоязычных странах. А кто-то не уехал, но сменил профессию — двое стали священниками, один преподает религиоведение в МГУ, еще один — специалист по IT. Некоторый процент ухода из профессии — вещь нормальная, но обидно, когда люди вовсе оставляли сферу творчества, подавались в торговлю — мебелью, машинами… Они имели хороший доход, но точно знаю, что потом очень тосковали по музыке.
Вы все равно можете меня спросить — нужны ли стране те десятки и сотни пианистов, которые каждый год выпускают российские консерватории. Ясно ведь — в оркестр требуются сразу два десятка скрипачей, а пианист — максимум один. Сольную концертную карьеру делают единицы.
Но не забывайте: кто-то должен идти и в концертмейстеры, в педагоги… Учитель музыки — очень высокая миссия. В консерватории никто вам руки ставить не будет, там идет уже шлифовка той технологической основы и музыкальности, которую прививают в среднем звене.
Насколько потрясающие, универсальные люди это делают, я поняла, когда стала работать в ЦМШ. Конечно, это школа элитная, но тот же пример Орска доказывает: среди примерно пяти тысяч детских музыкальных школ страны есть замечательные очаги педагогической культуры, им ни в коем случае нельзя дать зачахнуть.
Пользуясь случаем, хочу сказать, что я горячий сторонник той системы музыкального образования, что сложилась в нашей стране. Как вы понимаете, мои патриотические чувства — прежде всего на стороне родной Московской консерватории, чья школа признана во всем мире. Но есть и другие вузы — например, прогрессивная, высоко ценимая на международном уровне Гнесинская академия.
А еще — институты имени Ипполитова-Иванова, имени Шнитке, Академия имени Маймонида, Университет культуры, Педагогический университет… И это только в Москве. Так что молодому человеку или девушке, откуда бы они ни приехали, есть где учиться.
Другое дело, что на нашу 5-летнюю вузовскую систему или, как ее называют на Западе, специалитет, все время покушаются, пытаясь заменить на так называемую болонскую: четыре года бакалавриата плюс два магистратуры. Россия подписала Болонскую конвенцию, чтобы дипломы наших вузов признавали за рубежом.
Но диплом Московской консерватории и так всегда котировался! Это доказано 150-ю годами ее существования. Таким опытом не разбрасываются. С моей точки зрения, человек после бакалавриата как музыкант все-таки немножко недоучка. Конечно, и он, скорее всего, найдет себе работу, но мечтал он, возможно, о гораздо большем.
По поводу административных инициатив расскажу вам курьезный случай. Год назад «сверху» пришел документ: все наши концертные залы должны быть приравнены к статусу лаборатории. Вы только вслушайтесь, как звучит: Большая лаборатория Московской государственной консерватории имени Петра Ильича Чайковского! И студенческий оркестр теперь не концерт должен играть, а лабораторную работу сдавать…
Я, конечно, понимаю, бюрократическим структурам легче, когда все предельно унифицировано, но не до абсурда же. Ничего, отбились. Отобьемся и от всех прочих неумных атак. И каждому новому таланту — рады.”
