Балерина XXI века Диана Вишнева.
О Санкт-Петербурге:
Когда меня спрашивают, откуда я, с большой гордостью отвечаю: «Из Санкт-Петербурга». Это огромное счастье и удача, что я здесь родилась, выросла. Архитектура, погода, настроение – всё это питает тебя, иногда раздражает, иногда даёт какую-то мистику… Конечно, я человек этого города. Я безумно рада всегда вернуться в него, но, тем не менее, так же рада и уезжать. Я истинная петербурженка.
О школе:
Школа, в которую я попала в детстве, уникальна (Диана Вишнева училась в Академии имени А. Я. Вагановой — прим. «ОМ»). Я не знала, что такое балет. Мои родители — люди науки, прежде всего водили меня по музеям, как-то развивали, но без определённой целенаправленности. Поэтому никакого желания быть балериной, попасть в театр, какой-то одержимости у меня не было.
Я обладаю невероятной интуицией, и когда я попала в школу Агриппины Яковлевны Вагановой, будучи еще десятилетним ребёнком, я поняла: что-то должно измениться в моей жизни в этих стенах, даже несмотря на то, что были проблемы и меня сначала не взяли.
Я человек мистический и сразу увидела знаки, указывающие на то, что нужно что-то сделать, как-то себя поменять. Но я точно понимала, что останусь здесь и абсолютно «switch»— перевернусь. Так и произошло.
Перевернулось моё сознание, перевернулась я, как маленький человечек, учившийся где-то в новостройках, совершенно самостоятельный, с шести лет в одиночку передвигавшийся по городу, из достаточно интеллигентной семьи, но совершенно среднестатистический. Ничего особенного я за собой не замечала, пока не попала в эти стены. И тут началась другая жизнь.
Я обрела людей культуры, искусства, попала в ту семью, которая начала меня развивать совершенно по-другому. Этот фундамент, который закладывался с десяти лет, работает по сей день. И чем больше я образовываюсь, расширяю свои познания в танце, тем больше благодарю тех людей и ту школу, в которой всё началось. Моя профессия, моё понимание танца, мира искусства — сколько всего было в меня вложено, и этим я сейчас могу питаться.
Всё это — та руда, которую я могу бесконечно доставать из этих недр. Но на Бога надейся, а сам не плошай. Конечно, должно быть огромное чутьё и невероятное желание что-то сделать, чего-то добиться, идти самостоятельно и найти свой путь в этой профессии.
Мои отъезды на Запад, современный танец, работа с другими компаниями дало меня другую. Но я преклоняюсь перед тем, что театр и школа дали мне здесь. Но этого недостаточно, чтобы быть балериной в XXI веке.
О Спинозе:
Я добилась всего аналитическим умом. Я прежде всего думаю: а как это сделать? У меня же нет такой красоты линии или такого прыжка, но я могу создать иллюзию этого. В детстве мой первый педагог Людмила Васильевна Бельская называла меня Спинозой. Я даже не знала, кто это, думала — «заноза». В маленьком ребенке взрослый человек видел задатки того, как я смотрю, как я тихонько сама с собой занимаюсь.
Каждый день я выстраивала для себя маленькие цели, никогда не думая об этом. И все, что я делаю, я делаю вопреки. Моя мама говорила: «Ну что она будет танцевать? Она “Жизель” никогда не станцует». Педагог отвечала: «Ну она будет характерные образы делать». Это же не потому, что я была создана для балета. Было упорство и желание.
Я ненавижу слово «фанатизм». Когда меня называли фанатичной, мне казалось это оскорблением. Я, как и любой человек, ленив. Но чтобы не быть ленивой, передо мной должна стоять какая-то цель, идея, мысль, для чего я это делаю. Мне жутко скучно и неинтересно крутить два пируэта просто так.
О педагоге:
Я очень долго готовилась к вечеру-посвящению Людмилы Валентиновны Ковалевой, моего первого педагога (Вечер прошел на сцене Мариинского театра 1 апреля 2016 года — прим. «ОМ»). Я понимала, сколько любви, добра, самоотверженности она отдала профессии, в которой уже более 30-ти лет. И все эти годы я с ней знакома.
Я знаю её не только с профессиональной точки зрения, но также и её характер, страхи, опаски — человеческие, так и профессиональные — и, конечно, я очень глубоко подходила к этому. Для меня это не просто вечер посвящения на Мариинской сцене. Я хотела, чтобы она чувствовала себя идеально, чтобы вышла и получала удовольствие, увидела своих учениц.
Как-то я пригласила любимого партнёра, с которым у меня очень давние и тёплые отношения на сцене и в жизни Владимира Малахова. Я пригласила и Людмилу Валентиновну на репетицию.
Она достаточно подготовлена к артистическим и актёрским откровениям. Но вдруг она начала не просто плакать, а так рыдать, что мне стало страшно. Мы даже не могли её успокоить — до такой степени на неё повлияло то, что она увидела. А увидела она свою жизнь.
Тогда я поняла, что этот номер очень важен. Он — жизнь. А она не только профессионал и невероятно великий педагог, но и чудеснейшей души человек. Тем более, она является моей крёстной мамой. Наши отношения — не просто связь «ученица-педагог».
Я даже не знаю, какая профессия для Петербурга может быть лучше, чем балерина, и что может быть лучше, чем учиться в академии имени Вагановой, танцевать в Мариинском театре и предоставлять всю свою душу, все свои эмоции петербуржцам.
О спектакле Live:
В постановку (спектакль Live поставил хореограф Ханс ван Манен; Вишнева дебютировала с ним на своем фестивале Context в 2015 году — прим. «ОМ») вложено невероятное количество информации, смысла, работы. То есть не просто отрепетировал, ушёл и забыл, а это внедряется в твою жизнь — и тема, и имидж, и воображение, и музыка, которая может сводить тебя с ума. Весь мир хореографа вселяется в тебя.
В этом номере мой партнёр — театр, который оживает вместе со мной. В его пространстве я оживаю, а он вместе со мной становится действующим лицом. То, как ты слышишь музыку в современной хореографии, кардинально отличается от того, как ты слышишь её в мире классического балета. В классическом мире ты слышишь ушами, в современном — телом. На любую ноту обязательно идёт отклик в том, что происходит вокруг, в действии, в воображении.
Этот балет вернул меня в мои школьные годы. Я вновь ощутила себя в этом чёрном купальнике, в этих белых трико с маленькой юбочкой, когда не спрячешься ни за что. Я ощутила себя так, будто я снова пришла на экзамен, а зрители — это те люди, которые сейчас будут меня судить.
Поэтому у меня очень много пауз, когда я осматриваюсь, где я, пытаюсь понять, что происходит, вижу камеру, следящую за мной. И у каждого в зале будет своя история, своя интерпретация — в этом также своя уникальность. Ведь это прекрасно, когда ты проецируешь свою жизнь на то, что ты видишь.
Я показываю взаимоотношения с этим партнёром, который находится где-то у меня в воображении, в душе и понимаю, что так было в моей личной жизни, через призму многих лет начинаю всё это пропускать. Я могу в это не только играть, я могу этим жить. Это уроки моей жизни. Я вижу, как росла с этим балетом, формировалась, зрела, не останавливалась не только в своём профессиональном образовании, но и в человеческом.
О работе:
Профессионализм – это очень важный аспект, потому что человек может быть талантлив, эмоционален и харизматичен, но совершенно не профессионален. Тогда он в это путешествие может никогда не отправиться, даже если будет очень хотеть и желать. Он сломается, его сломает что-либо…
Поэтому, конечно, всё поэтапно. Не просто я что-то увидела, почувствовала, меня что-то вдохновило. Нет. Я ко всему подхожу, в первую очередь, с профессиональным взглядом. Я за это берусь, оценивая не только свои силы, но и возможности.
Конечно, у меня иногда возникает мысль, что я не справлюсь, но нужно рискнуть и попробовать. Тогда я сталкиваюсь с адом работы. Не только той работы, к которой ты привык с детства, зная, что такое боль, упадок сил, как физических, так и эмоциональных, но и работы над тем, чтобы ощутить себя в совершенно другом физическом теле, ведь всё начинается с техники и с мышечной структуры. Начинается период ломки, когда тебе нужно забыть, чего ты достигла, кто ты в определённом статусе.
Ты должна понимать, что сейчас начинаешь с нуля, но у тебя есть огромный опыт, который поможет тебе справиться, потому что ты профессионал. Тем не менее, нужно приготовиться к тому, что это будет очень мучительно. И когда ты это пройдёшь, тебе открываются двери в мир самопознания, танца, стиля и того хореографа, с которым ты работаешь. Не каждый готов себя укрощать, работать, сражаться с самим собой, бороться. Я же всегда была нацелена на самообразование.
Я не люблю превращать свои спектакли в какую-то выстроенную рутинную шаблонную историю. Я сделаю максимум, но потом мне надо это забыть. Опыт никуда не денется, но я берусь и все пересматриваю заново. Как только появляется штамп, я его убираю. Работа с хореографом — это не трансляция себя и своей значимости. Я должна добиться того, что заложено хореографом: стилистически, технически, пластически. Только потом я могу вложить свою индивидуальность, и только тогда она начинает быть весомой и понятной.
Конечно, основываясь на школе Вагановой, можно всю жизнь быть идеальной в классическом балете, в том репертуаре, но я бы никогда так не обогатилась и не привнесла бы столько нового в своё искусство, если бы не познала себя и своё тело. Современный танец невероятно помогает в этом. Я ничего не потеряла, я только приобретаю.
Я постоянно могу возвращаться в классический балет, для меня это навсегда останется приоритетом, ведь я классическая балерина, которых остались единицы. Классика и современность — это параллельные миры, однако классический балет сейчас всё больше поворачивается в сторону современного. И я вижу: мой вклад как балерины также этому способствует.
О Марте Грэм:
Марта Грэм (1894–1991) — американская танцовщица и хореограф, считается одной из основоположников модерна.
Почему я решила пойти в балет Марты Грэм при том, что классическая балерина никогда её не танцевала? Когда я пришла, она очень удивилась и спросила: «Диана, а зачем Вам?» Для них это был вызов. Для меня — достаточно сильное действо.
Я хотела ощутить себя прежде всего как женщина и почувствовать ту силу, которая заложена в работах Марты, с феминистском наклоне. Это не только силы и эмоции, но и техника, заложенная в её стиле. В этой артистической среде я познала, что значит быть нежной, лиричной и невесомой и в то же время совершенно сильной, с жёстким стержнем, иногда даже брутальной.
Всё это рождается не какими-то иллюзорными образами, которые ты рисуешь, а именно техникой Марты Грэм, силой притяжения к земле. Всё нужно наработать, так как это определённая школа, которая очень трудна для классической танцовщицы.
После я поняла, что могу быть ещё легче в классическом балете, могу взлетать, а в «Жизели» вовсе превратиться в дух, совершенно не касаясь пола. Ведь когда ты танцуешь Марту Грэм, ты будто на коленях стоишь как монумент. Тебя накрывают невероятные чувства, когда начинаешь это понимать, ощущать то, что ты этим владеешь, это влияет на твой эмоциональный фон. Поэтому провести спектакль Марты Грэм на Мариинской сцене было своеобразным вызовом, который многих шокировал.
Обрести лёгкость намного труднее, потому что она должна быть заложена природой. Понимаете, есть люди земли — они, в основном, в современном балете. А люди воздуха достигают успеха в классическом балете. Я человек воздуха, мне часто говорят, что я где-то над полом. Это действительно заложено природой.
О фильме «Гравитация»:
«Гравитация» — фильм Андрея Северного, в котором по задумке авторов, соединяются танец и кино.
Мы должны были очень быстро двигаться, а потом это показывалось в замедленном темпе. Это как в фильмах, когда машина переворачивается, и мы видим 5 секунд в замедлении. Мы хотели рассмотреть, что происходит, когда дрожит каждый мускул.
Мое движение было экстремально быстро, и потом на камере проецировалась плавучесть и завораживающее действо. Это был эксперимент и проба с технологиями. Все снималось очень кропотливо и для меня неестественно, потому что техника 4K очень долго перезагружается и заряжается.
Я человек современный и стремлюсь использовать технологии в искусстве. Нахожу в этом какой-то синтез. Здесь меня было меньше задействовано как балерины. «Так, ты работаешь три секунды, потом ждешь полчаса» — к этому я не привыкла. А потом люди ко мне подходили и говорили: «Это фильм о тебе». Что-то так скомпоновалось, и что-то они увидели. Там ведь заложена определенная драматургия. Есть борьба, завязка, развязка, взлет пространства к свету.
О фестивале Context:
Context — международный фестиваль современной хореографии под руководством Дианы Вишневой.
Мысль долго и давно гуляла в моей голове, только она никак не могла определиться в Context. Даже географически я не могла определиться, где делать фестиваль — в Петербурге, Казани (я же наполовину татарка), Москве. В итоге мы остановились на Москве, потому что там я нашла отклик.
Я не ожидала такого развития и роста. Фестиваль — это дело долгосрочное, его нужно рассчитывать на года. И вдруг такое внимание, невероятный ажиотаж, и это очень подвигает на великие дела, которые ты совершаешь внутри Context`а, расширяешь фестиваль.
Прежде всего, мне бы хотелось удержать молодое поколение хореографов, которые были потеряны, и обращались ко мне: «Диана, вы занимаетесь современной хореографией, ездите, танцуете шедевры, а мы сидим в болоте». Я говорю: «Подождите, почему вы не можете развиваться?» Я поняла: нужен серьезный толчок, чтобы они почувствовали, что могут дальше двигаться.
А я тот человек, который может дать шанс почувствовать себя нужными и оказать правильное внимание со стороны зрителей, профессионалов и людей, которые финансируют и поддерживают фестиваль.
Мы очень крепко заявили о себе, мы развиваемся с каждым годом. Это все было ново для меня: работа с площадками, людьми, компаниями. Но я сразу услышала, что это нужно, важно. И кроме поддержки молодых хореографов, мы уделяем время образовательной системе внутри фестиваля — лекции, мастер-классы, проходящие с большим аншлагом. Сначала люди хотели увидеть меня чуть ли не в пачке, но я не забывала о том, что зрителя нужно подготовить, дать больше информации.
О красоте:
Я никогда не использовала свою внешность. Мне никто никогда не делал скидки на то, что я красивая. В моей жизни этого не существует. Существует красота, которая работает на образ, роль, графику, пластику. Я не пряталась за красоту и не нивелировала ею какую-то свою недоделку.
Во мне заложен невероятный перфекционизм, который не каждый может выдержать. Не каждый может быть рядом со мной, потому что я требовательна. Если рядом со мной непрофессиональный человек, он поддастся критике и бичеванию с моей стороны. Красота для меня закладывается изнутри работой и образом.
О Мозесе Пендлтоне:
Мозес Пендлтон (1949) — американский режиссер и хореограф, художественный руководитель театра «Момикс».
Спектакли Пендлтона — это его собственный мир, не имеющий отношения к современной хореографии. Это мир фантазии, воображения, где он использует и акробатические, и атлетические, и балетные элементы, и элементы современного танца.
Я попала на спектакль и окунулась в мир своего детства, когда ты смотришь на мир наивными глазами. Это очень редкое чувство в зрелом возрасте. Это сны, когда ты летаешь, расшифровываешь. Ты попадаешь в какой-то вакуум пространства, которое возможно только в детстве. Я воскликнула: «Как я хочу этого, а Вы можете со мной что-то сотворить?» Он ответил: «Да мы с Вами в космос улетим!»
Когда я летом к нему приехала, он сказал:
— Пойдем, ты должна поплавать в озере.
— Зачем?
— Я посмотрю, как ты плаваешь.
Этот человек может идти по лесу, найти какую-нибудь железяку и сотворить из нее такое чудо, что думаешь: «Боже мой, откуда это все приходит?».
Мы жили в подсолнухах, озерах, в доме как в «Семейке Аддамс», где висят обои, тут какой-то труп… Ты попадаешь в сюрр, а потом начинаешь в этом сюрре существовать. Тебя подвешивают на каких-то канатах, гасят свет, надевают на тебя иллюминационный костюм, и ты болтаешься как Прометей.
Вдруг Пендлтон говорит: «Давай ты будешь Наядой», а человека рядом одевает в пенопласт и делает его камнем. Я спрашиваю: «А кто этот человек-камень, он какой профессии?», тебе отвечают: «А он на скорой помощи работает».
Когда меня спрашивают при всех моих наградах и успехах: «Что вы хотите? Что дальше?», я всегда говорю: «Хочу работать с хореографами непосредственно, один на один». Не хочу каких-то посредников, директоров, театров. Хочу создавать что-то в творческих лабораториях.
О Каролин Карлсон:
Каролин Карлсон (1943) — американская танцовщица и хореограф, руководитель парижского театра Шодрон, педагог Лондонской школы современного танца, автор более 70 спектаклей.
Хенщина-хореограф очень отличается от мужчины. Они видят по-разному сущность женщины. И у меня было совершенно другое ощущение себя в работе с женщиной. На балет Каролин в Опере Бастилии я пришла на высоких каблуках. Она увидела это и сказала, что мы будем делать балет на каблуках. Я думала, что это шутка.
В Каролин Карлсон столько энергии, жизни, она моложе любого 20-летнего человека. Невероятный микс: американка, которая работала в Европе. Американский позитив и глубина познания искусства. Я ей сразу сказала, что я из классического балетного мира и, к сожалению, не умею импровизировать. Слишком закрыта в себе.
Я вообще очень критична к себе и боюсь, хотя знаю, что буду делать. И мы начинаем подбирать музыку от Бьорк до классики, рока, ищем то, что взаимодействует с моим движением, моей пластикой. В итоге она включила какую-то музыку, и я начала импровизировать. Откуда, почему, как?
Мы до такой степени в классическом мире не то, что «зашорены», но нас все время ругают, говорят, какой ты плохой. В итоге ты гаснешь и убиваешь себя. А в работе непосредственно с хореографом тебе дают дыхание, показывают твою внутреннюю красоту и суть как человека, женщины. Ты понимаешь: ты не марионетка, а человек!
В системе и статусе театра от тебя ждут шедевра, чуда, и ты перестаешь быть самим собой. А современный мир помог мне не потерять себя, а наоборот, ощутить, раскрыть, познать и самоутвердиться, почувствовать свою органику, человеческую сущность, которой ты можешь поделиться через искусство, через танец.
Это как в личной жизни: появляется мужчина, и оказывается, ты не такая плохая. То, что тебе проецировали со всех сторон, оказалось где-то ложью, где-то завистью. Тем более, когда ты находишься в центре, многое происходит, чего ты хочешь не замечать, но в итоге оно давит на тебя.
Каролин — невероятный вдохновитель, она видит, чувствует, знает. В ней есть жизненный опыт. Она сказала: «Диана, как прекрасно, что вы отличаетесь от тех балерин из классического мира. У вас нету костности, вы открыты». Правда, у меня никогда не возникало вопроса: с кем? когда? Мы делаем работы, и тут же открываются какие-то двери, куда я могу дальше идти.
О первом международном конкурсе:
В 1994 году Диана Вишнева одержала свою первую победу на Международном конкурсе юных артистов балета в Лозанне, завоевав одновременно и Золотую медаль, и Гран-при. После нее никто не удостаивался такой чести.
Меня как будто бросили в холодную прорубь. Мне было 13 лет, я на Западе, на конкурсе. Естественно, это все было инкогнито. Не только потому, что я могу не показать уровень, но есть подводные течения внутри. Порочить таким образом имя школы — не дай Бог! Только когда я начала ко второму туру подходить, в школе объявили: Диана прошла. Но до этого мы так готовились на каникулах в зале, где было отключено отопление, свет, не было музыки.
Все было на энтузиазме моего педагога и меня. Танец поставил Игорь Дмитриевич Бельский, в тот момент руководитель школы. Это был невероятный человек, который всегда поддерживал нас с Людмилой Валентиновной Ковалевой. Он верил в нас, несмотря на то, что мы шли каким-то странным путем, верил в нашу подпольную творческую лабораторию.
Председателем конкурса был Жан-Кристоф Майо (европейский хореограф, худрук Балета Монте-Карло — прим. «ОМ»). Я до такой степени влюбилась в этого человека через это пространство между жюри и сценой. Я абсолютно чувствовала его, понимала, что я танцую для него. Своим детским воображением и чутьем я понимала, что этот человек видит что-то во мне.
Я уже не помню этот момент, когда мне сказали, что я получила золотую медаль. Земля ушла из-под ног, я куда-то улетела… Потом Жан-Кристоф Майо рассказывал, что внутри были дебаты и споры. Он сразу сказал судьям: «Вы можете обсуждать все, что угодно. Увидите, она будет невероятной балериной». И оказался прав.
О спектакле «Татьяна»:
«Татьяна» — спектакль балетмейстера Джона Ноймайера в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко. Поставлен по мотивам «Евгения Онегина» А. С. Пушкина. Диана Вишнева играет Татьяну, Дмитрий Соболевский — Онегина. Премьера состоялась 8 ноября 2014 года.
Любому начинающему хореографу в обязательном порядке надо смотреть «Татьяну». Каждая сцена, каждая визуализация — это определенный masterpiece (шедевр — англ.) Джона Ноймайера. Я имею в виду не только хореографию, а образы, характеры, работа с пространством, светом, переменой картин, материалом, заложенным в драматургию. Каждая деталь и взаимодействие обосновано. Это невероятное путешествие!
Тяжелейшая музыка сводила с ума. Я подходила к Джону и говорила, что я на грани психологического состояния, я боялась надорваться из-за глубины. А когда Ноймайер в зале, ты работаешь на 200%, тебе это нравится, потому что с каждым порывом ты делаешь шаг в невозможное. Это нескончаемое движение в репетициях, в познании.
Для меня самая большая благодарность — глаза хореографа, который вдохновлен и увидел то, что не ожидал. Это стоит тех мучений и ломок — увидеть влюбленные (не в тебя, а в образ!) глаза гениального и признанного режиссера.
О шлифовке:
Я приезжала в труппу Мориса Бежара учить «Болеро», которое после Майи Михайловны (Плисецкой — прим. «ОМ») 40 лет не давалось никому из русских. На меня смотрели с опаской, думали: приехала звезда. И вдруг они увидели, как я по 8 часов не выхожу из зала, как я вместе с ними досконально работаю над шлифовкой. Вы даже себе не представляете, как в современном мире работают над шлифовкой каждого движения.
Меня этому научили больше на Западе, хотя при своем перфекционизме я это делала и молодой. Но там тебе дают систему и структуру, как это делать, а не просто ежедневно совершенствовать, оттачивать носок. Невероятно интересно работать с самой собой!
О дне рождения:
Возраст, в котором я сейчас (13 июля Диане Вишневой исполнится 40 лет — прим. «ОМ»), очень переломный. Весь этот год я веду аккуратно. До этого я себя очень сильно загнала репетициями, спектаклями, нагрузками, переездами. В какой-то момент я поняла, что загнанных лошадей пристреливают. Я должна была посмотреть на себя со стороны, успокоиться. Я думаю, что свой день рождения я проведу в каком-то уединенном состоянии.
Записала Анастасия Шейко, medium.com