Как по мановению волшебной палочки, слушатели Большого зала Консерватории поднялись со своих мест, когда виолончелист Денис Шаповалов положил охапку цветов к портрету Мстислава Ростроповича. Этот концерт проходил в те дни, когда одному из самых знаменитых музыкантов мира исполнился бы 81 год.
К сожалению, Мстислав Леопольдович не мог быть свидетелем такого теплого и безоговорочного признания и любви публики – год назад его не стало…
…Дениса Шаповалова называют «музыкальным внуком» Ростроповича – его профессором в Московской консерватории была Наталья Шаховская, ученица Ростроповича. Сам Мстислав Леопольдович, познакомившись с молодым победителем Международного конкурса им. Чайковского, лестно отзывался о его таланте.
Денис был одним из немногих российских виолончелистов (если не единственным), с которыми Ростропович активно сотрудничал в последнее десятилетие.
– Денис, что вас связывало с Ростроповичем?
– Я был заочно с ним знаком с раннего детства, слушая его исполнение на пластинках. Его имя было настолько популярно, что если ты занимался на виолончели, то равнение было всегда на Ростроповича! Все, что имело отношение к виолончели, было связано с Ростроповичем.
В 1997 году я стал стипендиатом его фонда, и лично мы познакомились на церемонии вручения стипендий. Наше творческое общение началось двумя годами позже, когда я был приглашен на фестиваль Ростроповича в Эвиане (Франция) как победитель конкурса им. Чайковского. Я дико волновался, когда узнал, что сам Ростропович сидит в третьем ряду!
Результат, к счастью, превзошел все ожидания – в 2000 году в Эвиане я уже играл под его руководством концерт Брамса вместе с Вадимом Репиным. Самой высокой оценкой моего творчества, конечно, стало приглашение принять участие в юбилейных концертах Мстислава Леопольдовича с Лондонским симфоническим оркестром в Лондоне и Нью-Йорке, где проходили пышные торжества в честь его 75-летия.
В 2006 году я играл на его фестивале в Баку, а единственным совместным выступлением в России стал концерт на фестивале им. Сахарова четыре года назад в Нижнем Новгороде. С момента нашего знакомства я всегда чувствовал в его отношении что-то отеческое – очень искреннее и заботливое. После каждого концерта он обязательно со мной разговаривал, давая фантастически ценные советы, делился особыми хитростями и тонкостями мастерства.
Маэстро знают все!
– Я знаю, что вы готовите пластинку, посвященную маэстро…
– Да. Запись этого диска осуществилась еще в январе совместно с оркестром «Виртуозы Москвы», за пультом находился наш почтенный и уважаемый дирижер Саулюс Сондецкис. В течение двух дней мы записали два концерта – Шумана и Вариации на тему рококо Чайковского. Сейчас проводится монтаж, летом диск должен выйти, и я хочу посвятить его Ростроповичу.
– А чья это была идея?
– Вашего покорного слуги. У меня еще в детстве была пластиночка, где Ростропович играл Шумана и Вариации на тему рококо, по-моему, с Геннадием Рождественским, старая-старая запись. Я подумал, что можно было бы объединить эти два сочинения – и концерт ко дню рождения маэстро прошел в той же тональности…
Я думаю, он был бы рад услышать эти сочинения. К тому же я и сам их очень люблю, кстати, на третьем туре конкурса имени Чайковского я исполнял именно эти произведения, так что они сыграли удачную роль в моей жизни.
– Со дня смерти Ростроповича прошел год. В каких мероприятиях его памяти, кроме уже названного концерта, вы принимали участие?
– Из самых крупных, пожалуй, было мое участие в первом международном фестивале, посвященном Ростроповичу, который организовала его дочь Ольга. Он проходил в декабре в Баку. Это целая серия концертов, куда приезжали такие именитые люди, как Наталия Гутман, Юрий Башмет. Как раз с Башметом и «Солистами Москвы» мы играли новое сочинение Гии Канчели для виолончели, скрипки и камерного оркестра, которое по-английски называется Silent Prayer, что в переводе на русский означает – «Тихий молящийся».
Вы знаете, что Баку – родина маэстро. Как мне рассказывали, незадолго до его ухода из жизни президент Азербайджана вручил ему дипломатический паспорт. Но, к сожалению, Мстиславу Леопольдовичу недолго удалось попутешествовать с ним. Надо сказать, что народ этой страны очень уважает и ценит своих героев, и не важно, долго ли они там прожили, или – как Ростропович – совсем чуть-чуть.
– Как реагирует публика на фамилию Ростропович?
– Для начала скажу, что я познакомился с фамилией Ростропович еще до рождения: когда мои родители учились в Астраханской консерватории, он приезжал туда с концертами, и был на встрече со студентами буквально незадолго до моего рождения.
А услышал я его имя, когда мне было четыре года – я слушал его пластинку с концертом Дворжака и для меня это был хит номер один. Мне часто приходилось встречаться с людьми настолько отдаленными не только от музыки, но от искусства вообще – вплоть до рабочих или дворников – и самым удивительным было то, что люди могут не знать, что такое виолончель, но кто такой Ростропович, они знают точно. Ведь он был не только виолончелистом, но и дирижером, и общественным деятелем.
Величие – в простоте
– Многие рассказывают о его большом сердце и потрясающих коммуникативных способностях…
– Да, и я вам расскажу одну историю. Как-то мы с Сашей Вершининым – пианистом, с которым я играю в дуэте, ехали в Париж. Прибыв в Шереметьево, я вдруг увидел знакомый силуэт. Оказалось, что маэстро тоже летит в Париж.
Он встретил нас, очень обрадовался, мы обнялись, конечно, расцеловались. И он в своей обычной манере сказал: «Старик, пойдем, расскажу тебе про свою поездку». Оказалось, что он был в каком-то маленьком городке в такой-то губернии, привез туда деньги для детской вакцинации. Это значит, что он нашел спонсоров или просто взял какого-то банкира за руку и попросил у него денег на такое благородное дело.
Он потащил нас в VIP-салон и вдруг достал бутылку водки «Ростропович» – в его честь выпустили специальную серию в этом городке. Тут сбежались все, кто был рядом – обслуживающий персонал, одна девушка была с пылесосом, и он усадил ее к себе на колени. Кто-то его уже знал – он в Шереметьево частый гость, кто-то впервые его увидел.
После этого он позаботился, чтобы мой инструмент как можно лучше устроили в самолете, хотя сам он был без виолончели. Он на самом деле шел на контакт со всеми, не делая различий между королевой и кем-то из обслуживающего персонала, с легкостью разрушая границы между людьми простыми и титулованными особами. И этим он отличался, за это его любили.
Ведь, как правило, люди такого полета, как Ростропович, очень дистанцированы, к ним сложно приблизиться и общаться с ними сложно, а его величие как раз и состояло в том, что он был ко всем близок. У меня всегда складывалось ощущение, что все пять миллиардов, населяющие землю, были его друзьями.
– Дал ли вам Ростропович какой-нибудь совет (в музыке или в жизни), которому вы будете всегда следовать?
– Перечислять все, что он мне говорил, – не хватит страниц, выделить что-то одно – мне очень сложно. Могу сказать, что Мстислав Леопольдович был очень требователен к себе, обладал фантастической работоспособностью и умел получать удовольствие от жизни. Наверное, эти его качества и будут всегда служить мне ориентиром и в творчестве, и в жизни. На мой взгляд, это и есть залог успеха.
– Он легко делился профессиональными секретами?
– Абсолютно. Никаких пряток за пазухой. Он не боялся все отдать – если человек талантлив, он поймет и возьмет, и все пойдет во благо искусству.
Незабываемый экстрим
– Расскажите, пожалуйста, о вашем путешествии в Арктику. Во имя чего оно было совершено?
– Идея концерта принадлежит Генеральному директору выставочного холдинга «МВК» Алексею Шабурову. Когда я получил от него факс с предложением дать концерт на открытии Первой в мире выставки на Северном полюсе, совершенно естественно я сразу вспомнил Мстислава Леопольдовича, который в молодости выступал в Арктике перед полярниками.
Мне, конечно же, захотелось повторить этот «подвиг» и в общем даже пойти дальше, потому что до меня на самом Северном полюсе академические музыканты еще не выступали. К тому же я понял, что это Его Величество Случай, который к счастью, сопровождает меня по жизни и играет очень важную роль. Я его узнал и отказаться, конечно, не мог!
Для меня это был некий рубеж, вершина, проверка самого себя, адреналин – что угодно! Нечто такое, чего я никогда до того момента не совершал и чего в моей жизни могло никогда и не случиться.
– Не жаль ли было виолончель везти в морозы?
– В общем, я не вполне был осведомлен о подробностях (сложностях и опасностях) поездки, потому что получил приглашение за очень краткий срок до вылета, а принять решение должен был сразу. У меня был соблазн взять другую виолончель, но все-таки я играл на своей – она меня не подвела, даже не расстроилась!
Только шпиль в минус 30 вытащить я не смог – концерт проходил в парусиновой палатке, а пальцы, как ни странно, шевелились вполне прилично. Как позже мне рассказали, несколько человек держали наш «концертный зал» – его сносило порывами ветра, а в непосредственной близости стоял вертолет, который должен был нас доставить с полюса на Ледовую базу «Барнео». Если бы эти самоотверженные люди палатку не удержали, она могла бы повредить вертолет, нашу единственную надежду на возвращение.
Вообще экстрима было много – дикий холод и ветер (минус 30 на полюсе и в Москве – абсолютно разные вещи), тонкий лед, посадочная полоса в три раза короче обычной, самолет с «выслугой лет» и т. п. Но я считаю, это стоило того – я проверил себя и с этим выступлением уже вошел в историю! Кроме того, это своего рода «восхождение» было мною сделано, конечно, в честь Мстислава Леопольдовича – это путешествие было абсолютно в его стиле и в его характере.
Марина Гайкович, “Сударушка”