Накануне концерта в БКЗ “Октябрьский” пианист Денис Мацуев рассказал, почему не может считать себя джазменом, что общего между музыкой и футболом и как он возвращает долги.
– Денис, 30 мая 2017 года состоится ваш джазовый концерт в Большом концертном зале “Октябрьский”…
– Это не джазовый концерт в точном смысле. Это, скорее, наше посвящение этому великому искусству, приношение ему, если угодно. По отношению к джазу кое у кого присутствует элемент несерьезности.
До сих пор существует стереотип, что, мол, классическая музыка это ого-го, а джаз – это так, какие-то клубы… Я хотел бы подчеркнуть, что джаз стоит на той же высокой ступени, что и классика. Этому нужно так же преданно и фанатично отдаваться, как и классике, если ты этим занимаешься.
Но я никогда не назову себя джазменом. Я влюблен в это искусство, я обожаю его. В моем доме всегда звучала джазовая музыка. Папа мой – музыкальный педагог и композитор, вот его можно назвать джазовым музыкантом.
Ты джазмен, если у тебя это в крови… Если у тебя есть так называемый грув, то есть умение “качать” ритм, играть его более насыщенно в сравнении с оригиналом, если ты умеешь свинговать, то есть играть одну ноту длиннее, другую короче…
Джазу, на мой взгляд, научить невозможно, можно только дать какие-то основы, но только в тебе самом в один прекрасный день должны проснуться какие-то “рецепторы”, и ты поймешь, можешь ли ты играть джаз.
Это ведь больше и шире, чем просто музыкальное направление, это состояние души и стиль жизни. Джаз может проявиться и в каком-то поступке, в озарении, в житейской импровизации…
Сергей Стройкин вошел в число призеров Международного конкурса Rostrum of composers
Джазу есть место и в классической музыке: я имею в виду импровизацию без изменения нот. Импровизация в классической музыке – это основная причина моего появления на сцене. Если дирижер обладает чувством предвидения, предвосхищения – это дорогого стоит. Ради таких моментов я выхожу на сцену.
Мне посчастливилось работать с великими импровизаторами в классической музыке – Гергиевым, Темиркановым, Янсонсом и многими другими. Не скрою, я импровизирую с детства. Умею держать “квадрат”, умею свинговать. Но наш концерт 30 мая – это джаз “классическими руками”. Скажем так, импровизации на классические темы.
– Тем не менее, этот концерт с вами играют самые настоящие джазмены.
– Да, Андрей Иванов (контрабас) и Александр Зингер (ударные) – подлинные джазовые исполнители, которые могут играть в любом стиле и направлении, в том числе классические произведения. Я помню, как блестяще Андрей Иванов играл квинтет Шуберта “Форель”.
Я также хотел бы назвать совсем юных участников концерта – это ребята, победившие на конкурсе “Синяя птица”, который шел на канале “Россия”. Это удивительное поколение, вот они – настоящие джазмены, которые понимают, что такое джаз – в девять лет!
Конечно, некоторые импровизации у них “расписаны”, но никакой скидки на возраст нет. Это саксофонистка Софья Тюрина, баянист Ростислав Мудрицкий и на ударных Екатерина Филимонова. На концерте мы играем с ними двадцатипятиминутную фантазию на темы “Пер Гюнта” Эдварда Грига. Там и Песня Сольвейг, и “В пещере Горного Короля”, и другие номера…
На репетициях у ребят было не меньше всяких остроумных идей по этому поводу, чем у нас, они равноправные участники этого концерта. Вообще это удивительные музыканты, которые растут, как на дрожжах. Мы уже несколько раз играли на сцене в этом составе, и это было просто откровение.
Совсем недавно в Иркутске на Пасхальном фестивале я прямо почувствовал мурашки во время пауз у тысячи людей, что находились в зале. Некоторые моменты казались просто чудом.
– В Петербурге вы ожидаете чего-то подобного?
– У концерта есть интрига. У нас есть некий “каркас”, но никто не знает, что будет, чем это закончится, как все пойдет, какая энергетика у зала, завладеешь ли ты публикой, какими будут твои отношения с инструментом. Многое должно совпасть. Но мы надеемся на успех, конечно, и я прошу публику поддержать наших юных коллег.
– Петербург переживает колоссальный взрыв интереса к джазу. Открываются новые клубы, создаются новые коллективы, в том числе любительские. Вы много концертируете, ездите – можете сравнивать. В нашей стране и в мире в целом та же ситуация?
– Я могу только сказать, что на джазовых фестивалях, куда меня приглашают – в Монтре, в Монреале – аншлаги, туда всегда съезжается огромное количество слушателей. Но я не компетентен говорить за весь джаз, повторюсь, я не могу назвать себя джазовым музыкантом в чистом виде, хоть я и играл с великими джазменами.
Я вам так скажу: джаз, как и классическая музыка, никогда не потеряет своей популярности и актуальности. Во многом потому что и то, и другое обладает колоссальным терапевтическим эффектом. У меня с детства “перед ушами” записи Оскара Питерсона, Чика Кориа, Кита Джарретта…
Это моя “золотая антология”. Когда я услышал какое-то неудачное исполнение, когда мне вообще плохо, я ставлю их, и мне становится легче, я возвращаюсь к себе. Но в этом “золотом блоке” также Рахманинов, Гилельс, Горовиц, Микеланджели.
– У джаза и футбола много общего?
– Я бы так сказал: у футбола и музыки много общего. Аналогии можно легко провести. Дирижер – и главный тренер. Сборы и тренировки – репетиции. Тренеру выстроить отношения с футболистами – то же самое, что и дирижеру найти контакт с оркестром.
Но самое главное – ради кого это все происходит. И футбол, и музыка – это работа для публики. Не на публику, а ради публики.
– Вы говорили, что русская публика – самая трудная, и завоевать ее невероятно тяжело. Про отечественную джазовую публику тоже можно так сказать?
– Для русского музыканта играть для своих – всегда огромная ответственность. Еще совсем молодым я начал воспринимать каждый концерт как экзамен, и сегодня то же самое происходит. С одной стороны, тебя все знают, с другой, на каждом концерте тебе нужно заново доказывать свое право играть. Должна возникать некая химия, с помощью которой тебе нужно обольстить публику. И это в нашей стране гораздо сложнее чем на западе.
– Бывает ли у вас отпуск?
– Я не знаю такого слова. Если у меня нет выступлений, я учу материал, занимаюсь. Записываюсь. Я работаю нон-стоп. Я сойду с ума, если не буду работать. Отпуск – это невозможно.
Польский пианист и политик Игнаций Падеревский как-то произнес:
“Если я не занимаюсь на фортепиано один день, это замечаю только я. Если я не занимаюсь два дня, это замечают критики. Если я не занимаюсь три дня, это замечает публика”.
– У вас так же?
– По-разному, у каждого индивидуально. Одному достаточно заниматься час в день, другому мало восьми часов. В музыке нет никаких точных критериев и формул. У меня собственной системы занятий нет. Практически каждый день я должен выходить на сцену – вот это для меня закон.
Что происходит между концертами – всякий раз по-разному. Иногда удается разучить материал за три дня, а иногда за много месяцев не получается.
– Что означает это “не получается”?
– Бывает, что и готовишься, и материал выучил, и сам в превосходной форме – а ничего не происходит. Бывает и такое. И я уйду, и публика уйдет с концерта пустая.
– Что вы в таких случаях чувствуете?
– Что я остался должен.
– Как вы возвращаете эти долги?
– Возвращаюсь многократно в эти места, и, как правило, с тем же произведением. Хотя не в моих правилах повторяться, обычно я готовлю новый репертуар. Но если у меня получилось – я один из самых счастливых людей на свете.
– Бывает ли у вас чувство эмоциональной усталости от музыки?
– Больше устаешь от перелетов, от смены часовых поясов, а от самих концертов – нет, не устаю. Еще тяжелее сказать “нет” людям, которые тебя ждут. К сожалению или к счастью, я не научился говорить “нет”. Если у меня есть физическая возможность приехать и дать концерт, я всегда принимаю приглашение.
Что касается эмоциональной усталости, то она может появиться, когда ты 15-20 раз подряд играешь одну и ту же программу.
– Какие-то рецепты преодоления этой усталости у вас есть?
– Да, но это трудно на сто процентов перевести в слова, это скорее на уровне ощущений. Если говорить совсем приблизительно, то надо найти ключик, чтобы даже самые популярные концерты – Чайковского или Рахманинова – играть как последний раз, но со свежей идеей интерпретации. А вообще тренинг тут не поможет.
– Несколько лет назад внук Рахманинова Александр Борисович подарил вам неизвестные произведения своего великого деда. Какова их судьба?
– Эти фуга и сюита были тут же изданы. Сюита вошла в репертуар очень многих пианистов. У Рахманинова вообще нет неудачных вещей. Фуга – один из самых главных моих бисов. Сюиту я играю реже, но тоже очень люблю.
Неизвестные произведения Рахманинова впервые исполнил пианист Мацуев
– Прошел слух, что вы закончили свою футбольную карьеру.
– Это была первоапрельская шутка. Не дождетесь. Это источник моего вдохновения. На сцене, как и на футбольном поле, я буду до конца. Как до конца буду болеть за “Спартак”.
– Что есть у “Спартака” такого, чего нет более ни в одной другой команде?
– Импровизация. Искусство пауз. То, о чем я вам говорил в контексте нашего концерта в Петербурге. Бабушка моя Вера Альбертовна говорила мне:
“Смотри, как играет “Спартак”.
Это она меня приучила за “Спартак” болеть.
В 1985 году я впервые увидел по телевизору Юрия Гаврилова и счастлив, что спустя тридцать лет пригласил его на наш фестиваль “Звезды на Байкале” в Иркутск, где он играл с нами в футбол. Какие он давал голевые пасы! Юрий Васильевич говорит:
“- Дэн, ты гол уже забил?
– Нет.
– Тогда вставай под трубу”.
Это значит у штанги. Идет распасовочка, он смотрит в одну сторону, пас дает в другую… В этом гениальность Гаврилова, который, уже не бегая, так дирижирует игрой, что тебе остается только подставить ногу – и гол! Даже идиот забил бы. Культура паса та же, что и тридцать-сорок лет назад.
– Это та самая бабушка, которая, продав одну из своих квартир, подарила вам двадцать тысяч долларов, чтобы вы могли спокойно жить в Москве и учиться там музыке?
– Нет, это была другая бабушка. У меня замечательные бабушки, как вы могли заметить.
– Стравинского спросили: для кого вы пишете музыку? Он ответил: для себя и для гипотетического “альтер эго”. Для кого работаете вы?
– Михаил Плетнев как-то мне сказал:
“Я всегда хотел позвать на свой концерт четверых-пятерых моих друзей, знающих меня насквозь, и сыграть только для них”.
Но он же говорит и так:
“Если мне понравится, значит, и публике понравится”.
Рихтер также примерно рассуждал: публика всегда права, ее невозможно обмануть. Конечно, мне с публикой хотелось бы пообщаться после концерта, спросить:
“Насколько вы поняли то, что я хотел вам сказать?”
Ведь ты на концерте посредством музыки рассказываешь людям какие-то интимные вещи, делишься своей внутренней болью – с теми, кого видишь первый раз в жизни…
– Публика за эти двадцать лет, что вы концертируете, сильно изменилась?
– Я бы не сказал. Но добиться того контакта, что когда-то был, стало труднее. Может, ожидания изменились… Люди больше хотят слушать популярные классические мелодии. Сегодня мало играют музыку современных композиторов. Считается, что она не интересна.
Я не согласен. Я играю на концертах произведения наших современников. Родиона Щедрина, например. Из современных композиторов я бы назвал Карманова, Курляндского, Десятникова, Демуцкого, Пендерецкого, Артемова, Шнитке… Их надо больше исполнять.
Придет время, и я сделаю фестиваль – для открытия новой отечественной музыки. Но вне зависимости от предпочтений новой публики отдаваться на концертах нужно на 150 процентов.
– Зрительницы вас обожают. Вы чувствуете внимание женской части аудитории?
– Знаете, я не могу это объяснить, но я и вправду чувствую женское присутствие в зале. А если это еще и женщина, к которой ты испытываешь чувства…
Тут появляется некий конфликт: играть либо для нее одной, либо для остальных 2999 человек в зале. Но я не могу на сцене принадлежать ей одной… Вообще женщины и музыка, женщины в музыке, – чрезвычайно интересный вопрос.
– Великого баскетболиста Майкла Джордана на пике его карьеры спросили: “Что можно вам предложить, чтобы вы оставили баскетбол?”. Он ответил: “Миллиард долларов и время, чтобы подумать над ответом на ваш вопрос”. Что можно предложить вам, чтобы вы отказались от музыки?
– Ничего. Музыка для меня – самый сильный наркотик. Даже так: музыка и сцена. Я на это “подсел” еще с первых моих домашних концертов перед родными: на скрипке, на аккордеоне…
Играть и выступать я мечтал с детства. Майкл Джордан, наверное, один из пяти гениев-спортсменов, которые по заказу могли сделать результат. Эти его зависания в воздухе… Сейчас из таких гениев только Месси в строю. Наверно, мы еще будем говорить, что жили в эпоху Месси и “Барселоны”, хотя время “Барселоны”, судя по всему, завершается…
Это я все о спорте говорю, но на самом деле над вашим вопросом размышляю. Джордан без баскетбола… Он же и в бейсболе себя попробовал, и в гольфе. Судя по всему, он мог от баскетбола отказаться…
Что касается меня, то никаких миллиардов и раздумий. Возвращаясь к вашему вопросу про женщин, можете так написать – “Денис Мацуев: Ни одна женщина не заменит мне сцену!” А что, по-моему, хороший заголовок!
Сергей Князев, “Российская газета”