В Концертном зале имени Чайковского в рамках цикла концертов, представляющих знаменитый итальянский театр «Арена ди Верона», выступил один из лучших современных басов Паата Бурчуладзе.
Прозвучали сцены и арии из опер Россини, Беллини, Верди, Гуно, Бойто, Пуччини, Масканьи.В концерте участвовали оркестр и хор «Арена ди Верона» под управлением дирижера Марии Эклунд, певцы Мариелла Девиа, Енкелейда Шкоза и Винченцо ла Скола. Накануне концерта Паата Бурчуладзе дал интервью Ярославу Седову.
– Начало вашей карьеры связано с именем Верди: победа на конкурсе «Вердиевские голоса», стажировка в театре «Ла Скала». Ощущаете ли вы себя вердиевским певцом?
– Не только вердиевским. Для меня в равной степени важен Мусоргский. Верди – это бальзам для голоса. Если умеешь петь, то музыка Верди – что-то вроде массажа: он писал очень удобно. А главное – это очень красивая музыка. Ради мелодической красоты Верди легко жертвует словом, может даже разорвать его посередине, потому что в этот момент по ходу музыкальной темы нужно взять дыхание.
Мусоргский, наоборот, ради слова готов разорвать самую красивую мелодию. Для него прежде всего важен смысл слова, философская глубина, которая за ним стоит, интонация, передающая драматизм ситуации.
– Но все-таки приятно, когда партию Бориса Годунова не только драматически интонируют, но еще и добросовестно поют.
– Не только приятно, это так и должно быть. «Тяжка десница грозного судии…» (Поет.) Мусоргский тут кантилену писал, а не декламацию. Это и надо петь, а не выкрикивать.
– Что для вас стало открытием в театре “Ла Скала”, когда вы попали туда на стажировку?
– Я стажировался там с 1978 по 1981 год. Мы имели свободный вход на все спектакли, стояли на галерке. Это было прекрасно, но меня особенно поразил самый первый спектакль, который я там услышал, – опера Верди «Симон Бокканегра». Пели Николай Гяуров, Мирелла Френи, Пьеро Каппучилли, а дирижировал Клаудио Аббадо. Это было что-то потрясающее. Ничего лучше я в жизни не слышал.
Что же касается занятий – с нами работала Джульетта Симионато. Мне ее советы оказались полезны: я научился петь «округлым» мягким звуком, многое понял в специфике итальянской манеры пения, это мне очень помогло в дальнейшем. Но не могу сказать, что методика Симионато подходила всем. Вообще, преподавание вокала – дело очень тонкое и сложное.
– У вас хватает времени на преподавание?
– Нет. Иногда я даю мастер-классы, но считаю, что и это неправильно. Потому что когда человек доверяет тебе свой голос, он доверяет тебе свою судьбу. И если я дал какие-то советы и уехал на месяц, потом снова позанимался пару раз и уехал еще на два месяца и так далее – это издевательство.
Педагог должен сидеть и заниматься с учеником последовательно, вести его, растить и отвечать за результаты своей работы. У меня нет такой возможности, мне приходится много ездить. Я, как и многие мои коллеги, живу в основном в самолетах.
– Последнее время, говоря об опере, у нас чаще всего обсуждают проблемы режиссуры.
– Не только у нас, во всем мире сейчас так. Я больше люблю традиционные направления. Настоящие спектакли 50-летней давности, дошедшие до наших дней, например, «Хованщина» Мариинского театра, «Борис Годунов» Большого и тому подобное – шедевры, наша история. Понятно, что сегодня в таком стиле ставить трудно, конечно, нужно что-то новое.
Но обновлять традиции надо с умом. Не потому, что ты вынужден это сделать, а потому, что у тебя есть своя мысль, связанная с той или иной оперой. Но мысли у режиссеров чаще всего нет. И чем меньше они одарены, тем скандальнее они стараются себя проявить в спектакле – лишь бы стать известными.
– Вы поете в концерте под названием «Арена ди Верона» в Москве. В чем для вас смысл этого проекта? Ведь все понимают, что “Арена ди Верона” – это древний амфитеатр, перевезти который невозможно, равно как и воспроизвести где-либо атмосферу его спектаклей.
– Для меня смысл в том, что мне этот театр очень близок: я регулярно пою на “Арене ди Верона” с 1985 года. Это театр с потрясающей атмосферой, там не нервничаешь. Хотя это открытая площадка на 15 тысяч зрителей, там прекрасная естественная акустика.
Зрители приходят туда не критиковать тебя, а получать удовольствие. Звездное небо, луна, свечки в руках слушателей – все это неповторимо и романтично.
– А если хлынет дождь?
– Бывает. Тогда спектакль прерывают, потом продолжают. Однажды мы так до пяти утра продержались: дождь то переставал, то опять начинал. Так и не допели до конца.
– И публика не потребовала вернуть деньги?
– Нет. Кто требует, тому возвращают, но обычно зрители, наоборот, веселятся, все довольны, что участвуют в таком курьезе.
– Есть ли у вас планы сотрудничества с ведущими российскими театрами?
– С Мариинским я постоянно сотрудничаю, с Гергиевым у меня прекрасные отношения. В Большом пел Кутузова в новой постановке «Войны и мира», но планы, вероятно, можно будет строить, когда он вернется на основную сцену.
Вне сцены все-таки не так чувствуется, что это Большой театр. Так было и с “Ковент-Гарден”, когда на время ремонта спектакли переносили в другие помещения, и с “Ла Скала”, который переселяли на время ремонта в новый Театр Арчимбольдо. Хорошее здание, но там поешь как в каком-то клубе, не чувствуется, что это “Ла Скала”.
Так и в случае с Большим. Стены – это очень важно. Старинные стены, в которых звучали великие голоса, создают совершенно особую атмосферу. Это и притягивает публику, этого ничем не заменишь.
Ярослав Седов, “Газета”