Художественный руководитель и главный дирижер Государственного академического симфонического оркестра Марк Горенштейн публично обвинил Министерство культуры в заговоре против себя и в том, что именно чиновники Минкульта специально спровоцировали конфликт дирижера и оркестра.
В Министерстве ответили недоумением.
«Это, безусловно, не так. В ведомстве не работает ни один человек с дирижерским образованием, здесь нет никого, кто хотел бы занять место Марка Борисовича»,
— пояснила пресс-секретарь Наталья Уварова.
Конфликт дирижера и оркестра, безусловно, очень болезненная ситуация не только для его участников, но и для чиновников, которым нужно принимать решения. Мы пока выслушали только одну сторону — оркестрантов, которые многократно просили о встрече.
Когда Марк Борисович выздоровеет, а он находится на больничном, в министерстве выслушают и его. В любом случае неэтично было бы предполагать, что музыканты настолько несамостоятельны, что выражают мнение чиновников, а не свое собственное».
И все же в интервью радиостанции «Эхо Москвы» Горенштейн прямо обвиняет Минкульт в заговоре. И если еще вчера конфликт представлялся внутренним делом творческих субъектов, то теперь уже ситуация выглядит как конфликт дирижера и министерства. И несмотря на то что Горенштейн — на больничном, а министр — в отпуске и даже сами музыканты категорически отказываются от комментариев, противоборство выглядит напряженным и близким к развязке.
В обвинительной речи на радио Горенштейн отвечает на появившееся на днях в интернете письмо шестидесяти музыкантов оркестра, адресованное Александру Авдееву, в котором оркестранты ГАСО просят избавить их от худрука и обвиняют последнего в хамстве, грубости, непрофессионализме, в текучке кадров, приводящей к разрушению коллектива (почти триста человек, уволившихся за девять лет, и шестьдесят — только за один последний сезон), в использовании своего положения и в неуважении к коллегам.
Горенштейн упоминает не только о письме, но и о встрече своих подопечных с заместителем министра, впрочем, не называя имен ни «ходоков», ни принявшего их Павла Хорошилова, и утверждает, что в министерстве есть люди, заинтересованные в его отстранении. По мнению Горенштейна, «письмо написано музыкантами под диктовку». «Музыканты только послушные исполнители чужой воли». Подробностей заговора дирижер не раскрыл:
«Никаких фамилий я называть не буду, но я знаю, кого в министерстве я имею в виду».
В музыкальном сообществе предполагают, что художественный руководитель ГАСО может иметь в виду Алексея Шалашова, бывшего руководителя Московской филармонии, а сейчас чиновника Минкульта, — по той простой причине, что Шалашов курирует музыкальное направление в министерстве. Однако Наталья Уварова поясняет, что Шалашов, так же как Авдеев, сейчас в отпуске и в любом случае более чем кто-либо другой заинтересован в нормальной и бесконфликтной работе симфонического коллектива.
Тем не менее Горенштейн в своих обвинениях исходит из абсолютной уверенности в том, что «ничего не может быть сделано без административного ресурса», и, возможно, он по собственному опыту знает о чем говорит. По крайней мере быстрое восхождение штатного скрипача ГАСО, а потом недолгого дирижера оркестра «Новая Россия» на высокий пост руководителя самого брендового российского коллектива в свое время объясняли покровительством того же Минкульта, впрочем, в 2002 году — еще в другом составе.
Так что, по мысли Горенштейна, письмо не может быть написано оркестрантами никак иначе, нежели под диктовку неназванного «кого-то».
«До этого момента у нас были прекрасные отношения с музыкантами! Они мне многим обязаны!» Дирижер говорит, что если бы не он, одна из оркестранток-заговорщиц, которую он когда-то привел в оркестр, «не имела бы сейчас звания, а так и сидела бы в оркестре Михайлова, где раньше собирались все непрофессиональные люди». Если бы не он, другой заговорщик, Багиров, вообще «сидел бы сейчас в тюрьме», потому что украл какие-то очки в магазине на гастролях: «Я вытаскивал его из полицейского участка». Дирижер настаивает на высоких достижениях оркестра в последние годы: «Наши абонементы разлетаются как горячие пирожки».
Получается, что успешный оркестр создан Горенштейном из людей, в прошлом профнепригодных и вороватых. Причем до последнего момента у него с ними были замечательные отношения. И только злая воля «кого-то в Минкульте» заставила этих людей написать письмо против своего благодетеля, а самого благодетеля — вспомнить об их прегрешениях.
Действительно, в течение девяти лет, с тех пор как Горенштейн был назначен руководить оркестром, никаких писем от оркестрантов ни в Минкульт, ни куда-либо еще не поступало. Вокруг ГАСО все эти годы была тишина. Авторитетные издания не публиковали отчетов о художественных достижениях Марка Горенштейна (поводов не давал). Эксперты не вдавались в подробности оркестровой кухни публично, а за критику получали от приближенных худрука ГАСО звонки с угрозами.
Об оскорбительных манерах Горенштейна в его взаимоотношениях с оркестрантами, о стиле управления, основанном на эффектном сочетании высоких зарплат, узкого репертуара и беспримерного унижения, профессиональное сообщество прекрасно знало. Но эти разговоры никогда не становились достоянием публики, исправно покупавшей абонементы.
ГАСО между тем день за днем превращался в образцовый столичный оркестр новой формации, отличительными чертами которого постепенно становились небогатый репертуар, среднестабильное качество, хорошие зарплаты, чванливый пиар, основанный на потрясании старым величием, и царящая среди музыкантов усталость от пассивного подчинения руководству, не имеющему профессионального и человеческого авторитета.
Не уважая своих дирижеров, но получая из их рук зарплату (в финансируемых за счет грантов оркестрах главный дирижер распоряжается бюджетом по своему усмотрению, премируя одних и наказывая рублем других), музыканты оказываются на грани ситуации, когда им уже сложно уважать и коллег, и самих себя в конечном итоге. При этом в ГАСО даже молодежь получала не только зарплату и прочие материальные поощрения, но и звания народных артистов. Сначала гордились. Потом начинали опасаться многое потерять.
Оркестранты ГАСО боятся своего худрука и сейчас, категорически отказываясь от комментариев в прессе. Письмо-то подписали, но фамилий под ним в публичном доступе нет. Несмотря на то что сам Горенштейн фамилии подписантов явно прекрасно знает, под запись музыканты говорить отказываются. А в частных беседах объясняют, что если Горенштейна сейчас все-таки не уволят, то последний запросто уволит всех шестьдесят человек из ста (как в один день уволил почти двадцать музыкантов, отказавшихся ехать на гастроли в Японию после землетрясения). А у них ведь семьи, дети.
После скандала на последнем конкурсе Чайковского, где очередная выходка Горенштейна почти случайно оказалась замеченной и публикой, и оргкомитетом («МН» писали тогда и о скандале, и о том, что худсовет оркестра вместо того, чтобы подписать предложенное худруком письмо в его поддержку, проголосовал против него). Горенштейн, как утверждают, сообщил оркестрантам:
«Я вас всех уничтожу».
И люди ему поверили — Марк Борисович умеет быть как никто убедительным.
Теперь Горенштейн сравнивает сложившуюся ситуацию с давним увольнением из оркестра Евгения Светланова. И называет происходящее заказной травлей.
Действительно, перед тем как Светланов ушел из ГАСО, оркестранты просили тогдашнего министра культуры Михаила Швыдкого решить проблему. Светланов почти не работал уже с оркестром, а времена были трудные, оставшийся без присмотра оркестр был на грани развала. Челобитные министру многим казались единственным, но вынужденным решением, а результаты участия чиновников — не безусловными.
Но общественное мнение не простило оркестрантам той драматической истории, и теперь сам Горенштейн, назначенный Швыдким на пост худрука ГАСО по итогам прошлого конфликта, ищет общественной поддержки, сравнивая себя, гонимого оркестром, с великим предшественником и одновременно обвиняя чиновников в провокации.
Как говорит Андрей Мещеринов, в прошлом участник коллектива и его профсоюзный лидер, никак нельзя сравнивать эти две ситуации.
«В отличие от нынешней истории величие Светланова никто и никогда не подвергал сомнению. Но Светланов тогда не мог и не хотел работать с ГАСО. Оркестр деградировал на глазах, играя всего лишь по 3—5 концертов в год со своим худруком». После прихода Горенштейна только за первый сезон ушли 42 человека. Люди, помнившие дирижера еще в бытность его скрипачом, ушли практически все.
«Это уже совершенно другой оркестр, набранный из мальчиков и девочек, которые действительно многим ему обязаны. И если даже они выступили против него, значит, стало уже совсем невыносимо. Все это время кто-то уходил. Кто не уходил — терпел ради денег. А то, что Горенштейн сравнивает свою ситуацию со светлановской, — это некрофилия уже совсем какая-то».
Так или иначе сейчас оркестр оказался заложником собственной истории и общей ситуации. И вынужден снова обращаться к царю-батюшке в лице Минкульта, который когда-то назначил ему в руководители человека, чей музыкальный авторитет противоречив, а рассказы об оскорблениях и унижениях заняли бы увесистый том.
В публике заговорили о том, что великие дирижеры — всегда диктаторы и никогда не бывали ангелами речевого поведения. Что без диктатуры оркестрам не быть. Но и противники теории сильной музыкальной руки не молчат. Никому, даже талантливым дирижерам, а уж тем более средним, не позволено так обращаться с подчиненными.
Эту идею сейчас разделяют большинство музыкантов в Москве вне зависимости от того, чем именно вызван музыкантский протест в ГАСО — смелостью, самоуважением или страхом потерять работу. И пока Михаил Швыдкой вспоминает в прессе об идее наблюдательных советов, в музыкальном сообществе говорят о том, что пока в России нет западной системы контрактных отношений между дирижером и оркестром, пока оркестр несамостоятелен, а худрука ему назначает власть, все так же, как есть, и будет, разве что в более или менее удачных мизансценах.
Юлия Бедерова, “Московские новости”