О своем учителе, Ирине Васильевне Бочковой вспоминает заслуженный артист России, профессор Московской консерватории Александр Борисович Тростянский.
«А я сегодня уже час позанималась!»
− это мы пришли в 9:50 утра в Рахманиновский принимать экзамен.
«Бегала утром, но по квартире, на улице такой гололёд!»
«Во вторник у меня полдня «химия», но ближе к вечеру я буду слушать дома. Я могу, если сидя»,
− это уже совсем недавно…
За ней было не угнаться − по эскалатору вверх, по жизни со стремительностью непостижимой, не свойственной нормальному человеку. Жадность до нового: новой музыки − она всегда разучивала что-то свеженькое, новых трактовок и исполнений −
«…а ты слышал ххх? Это же гениаааально, потрясающе!»
было одним из главных качеств Ирины Васильевны.
Мне кажется, способность смотреть на мир широко открытыми глазами, воспринимать новое, готовность меняться − залог сохранения молодости. Она была молодая. Спонтанная, непредсказуемая, оригинальная в обыденных жизненных ситуациях и на сцене. И невероятно волевая. Это тоже чувствовалось и на сцене, и в жизни. Мы неоднократно играли с ней дуэтом − было ощущение, что тебя тащат на аркане.
«С тобой так удобно играть!» − говорила она. «Угу», − отвечал я.
1991 г., февраль. Я только что приехал в Москву. Так сложилось, что я поступал не в Московскую, а в Новосибирскую консерваторию, но в ноябре моего профессора Матвея Борисовича Либермана чуть ли не силком увезли в Израиль, репатриация. Я позвонил Ирине Васильевне. Бог знает, сколько усилий она приложила, чтобы мне разрешили перевод на 1 курсе… Экзамен по специальности выглядел так: 20-й класс, Татьяна Алексеевна Гайдамович − тогдашний декан оркестрового факультета − и Ирина Васильевна. Концертмейстера нет. Я махнул сам себе и сыграл экспозицию 1 части Концерта Чайковского. «По-моему, ужасно», − сказала Гайдамович. Меня зачислили в класс ИВ.
1994 г. В одной комнате идёт урок, а во второй стоят 2 видеомагнитофона и валяются стопки кассет: Шеринг, её любимая Жинетт Невё, «Свадьба Фигаро» с Френи, Фишером-Дискау и Эванс:
«вот, послушай, как надо играть на скрипке!»
и тут же какие-то неподтверждённого качества детективы, серии «Розовой пантеры». Всё вызывает одинаково живой отклик как у профессора, так и у нас, студентов.
1998 г. Приближается XI Конкурс им. Чайковского. Волнуясь, я спрашиваю, можно ли мне готовиться, одобрит ли она моё участие?
«Ну, кому, как ни тебе?!»
Столько уроков я не получил, кажется, за все годы учения в консерватории. И она как-то всегда находила, что ещё посоветовать, что улучшить. Или просто знала, какие слова мне требуются в данный момент.
Оркестр La Primavera концертом-посвящением поздравил с юбилеем легендарную скрипачку Ирину Бочкову
2015 г. Довольно крупный конкурс в одном из городов нашей необъятной. Теперь я уже в жюри. Финал. Играют очень приличные скрипачи один за одним. А потом выходит студентка ИВ и − Боже, как же это сильно может быть слышно − музыкантский уровень педагога! Я слышу не шаблон или там «манеру», а подход к музыкальному тексту. Острое ощущение гордости − «наша!..»
2017 г. Старший приходит со специальности домой и сразу начинает заниматься. Я слышу, что что-то неуловимо изменилось в его игре. Что и как она это сделала − не понимаю! «Как прошёл урок?» − «Пап, она почти не ругалась!» с прячущейся в уголках губ улыбкой. Уважает!
Её отношение к ученикам стало притчей во языцех. Как кто-то верно заметил недавно в соцсетях, от Ирины Васильевны нельзя было уйти голодным. Она живейшим образом пеклась о бытовых условиях жизни своих воспитанников, есть ли на что поехать на конкурс, раздавала свои смычки и скрипки для участия в них и просто так, «ему/ей же надо». И не переставала даже после того, как ей эти смычки и скрипки порой не возвращали, уезжали с ними за рубеж…
Она очень тщательно готовилась к концертам, всегда старалась обыграться в какой-нибудь музыкальной школе и выходила на сцену, точно зная, о чём она сейчас будет играть. Именно это − невероятная образность, красочность делали её выступления незабываемыми. В её душе жила богатейшая палитра эмоций, картин, персонажей и даже предметов, которые оживали на сцене. Она рассказывала захватывающие правдоподобием и убедительностью истории и делала это обезоруживающе искренне.
Мы не много разговаривали на умные темы, но, помню, я как-то спросил − почему все ученики Янкелевича такие разные? В чём же состоит его знаменитая «школа». В преданности делу, в честности по отношению к музыке, сказала она. Уж чему-чему, но вот этому Вы нас научили крепко. Мы будем помнить, мы не подведём, правда.
Александр Тростянский, “Российский музыкант”