Одному из величайших дирижеров современности, Марису Янсонсу, исполнилось 75 лет.
Музыкальный критик Гюляра Садых-заде побеседовала со знаменитым музыкантом о его работе с разными оркестрами и творческих планах.
– Марис Арвидович, вот и наступил ваш полукруглый юбилей – 75 лет. Помнится, пять лет назад, когда у вас на руках было два оркестра – и каких оркестра! – вы сетовали, что не остается времени на простую домашнюю жизнь, в кругу семьи.
А что вы чувствуете сейчас? Не жалеете, что покинули оркестр Концертгебау?
– Скажу откровенно: это решение далось мне непросто. Вначале я чувствовал себя неуютно, переживал; было такое чувство, будто мне отрубили правую руку. Королевский Концертгебау – это лучший оркестр, и мы хорошо друг друга понимали… в общем, это был сложный момент в моей жизни.
Слава Богу, что окончательного разрыва не произошло, мы расстались мирно. Знаете, как бывает: дирижер рассорится с оркестром, или оркестр с дирижером – и всё, больше никогда не выступают вместе.
Даже Бернард Хайтинк после ухода из Концертгебау долгое время не выступал с ним. А после моего ухода они практически сразу же договорились о дальнейших выступлениях. Я приезжал в Амстердам, дирижировал.
Вообще-то музыканты оркестра, они же очень гордые; мне показалось, они немного обиделись на меня, когда я предпочел им оркестр Баварского радио. По имени, по положению, Концертгебау, конечно же, выше баварского оркестра.
Они никак не могли представить, что кто-то предпочтет им оркестр более скромного ранга. Хотя, если честно, Баварский оркестр играет ничуть не хуже амстердамского, и в тех же списках лучших оркестров мира занимает 5 — 6 места.
Думаю, в Концертгебау были ошарашены мои решением. Но они ведь голландцы – и потому внешне никак не показали, что мой уход их уязвил. А потом я сделал с ними постановку «Пиковой дамы» в Нидерландской опере – и все окончательно наладилось. Сейчас я снова выступал с ними.
И все же мне бы хотелось еще раз объяснить свою позицию. Если бы я в тот момент выбрал Концертгебау, это значило бы, что я всадил, фигурально выражаясь, нож в спину баварцам. Вы ведь знаете, мы затеяли довольно сложное дело: пытаемся добиться от баварского правительства финансирования строительства нового концертного зала в Мюнхене, который стал бы одновременно базой для оркестра.
Нынешний зал – Гаштайг – не устраивает нас по акустике. К тому же, мы делим его с другим оркестром, Мюнхенскими Филармониками. Зал «Геркулес» слишком мал. И получается, что в Мюнхене, городе с богатейшими музыкальными традициями, по существу, нет качественного и современного концертного зала. Я считаю, это неправильно.
И если бы я в тот момент покинул баварский оркестр, боюсь, шансы продавить амбициозный проект стремились бы к нулю.
Я не хочу сказать, что всё в этом деле зависит от одного меня; все руководство оркестра, так или иначе, участвует в процессе переговоров. Но я, так сказать, знаменосец. И если бы я ушел из оркестра, все восприняли бы это как предательство. Ведь инициатива исходила от меня.
Именно по этим соображениям я отказал и представителям Берлинских Филармоников, которые приватно интересовались, соглашусь ли я возглавить берлинский оркестр. Момент был щекотливый; это случилось как раз накануне моих концертов с этими самыми Берлинскими Филармониками, которые проходили, буквально, накануне решающих выборов дирижера. То есть, у меня концерты с «берлинцами» шли в пятницу, субботу и воскресенье, а на понедельник были назначены выборы.
Поясню, что музыканты оркестра Берлинской Филармонии всегда сами выбирают себе дирижера, такова традиция.
И вот, в среду утром ко мне заявляется делегация от берлинского оркестра и вежливо интересуется, не соглашусь ли я возглавить оркестр. А вечером того же дня ко мне приезжает делегация от баварского оркестра, вместе с интендантом.
И они сообщают, что 97% списочного состава баварского оркестра подписало письмо, в котором они просят меня продлить с ними контракт! А у меня на следующее утро уже репетиция с берлинцами и они ждут моего решения!
Ну, пришлось утром на репетиции деликатно отказаться от предложенной чести, объяснить ситуацию…
«Ну ладно – говорят они – сегодня четверг, у вас есть время до субботы, может, вы еще передумаете?»
А как я передумаю, если я еще в среду подтвердил баварцам, что остаюсь с ними? И это тоже был очень сложный выбор…
В Берлине каждая группировка ратовала за своего кандидата. Были те, кто хотел пригласить Кристиана Тилеманна, и те, кто хотел пригласить Андриса Нелсонса, и те, кто выдвигал кандидатуру Риккардо Шайи. И была группа, которая выдвигала мою кандидатуру.
В тот понедельник они заседали 12 часов и, так ничего не решив, отложили выборы на полгода. Никак не могли придти к консенсусу. А если бы я согласился, то, скорее всего, решение было бы принято уже тогда.
Я был такой, знаете, согласительной фигурой; то есть, если Янсонс – то все более или менее согласны. А если не Янсонс – тогда борьба всех со всеми до конца.
– Прямо как на выборах папы римского…
– Да. Но я не жалею. Потому что в тот год, когда я продлил контракт с оркестром Баварского радио, президент Баварии дал согласие на постройку нового зала в Мюнхене. В ноябре откроется архитектурный конкурс на лучший проект, так что дело решенное.
– А кто будет делать акустический проект? Надеюсь, Тойота?
– Неизвестно пока, будет объявлен конкурс.
– Зачем? Вне всяких сомнений, Тойота – первый акустик в мире, все лучшие залы – его рук дело, от ЭльбФилармонии – до Концертного зала во Владикавказе.
– Ну, правила такие.
– А с местом уже определились?
– Да, около Восточного вокзала – на одну станцию дальше Гаштайга. Этот район собираются развивать, в планах – создать там молодежно-культурный кластер: клубы всякие, просветительские центры.
У нас в планах даже есть детский садик с культурным уклоном, чтобы ребятишки там играли, рисовали, ставили спектакли. Нам нужно думать о новых поколениях слушателей, развивать их, приводить в залы.
Строительству придан федеральный статус, но за какой срок будет построен зал, сейчас трудно сказать. Я двенадцать лет боролся за то, чтобы хотя бы идею зала приняли.
– Известно, что чем демократичней общество – тем труднее продавливать дорогостоящие проекты; слишком много согласований.
Помните, как затянулось строительство Филармонии на Эльбе? А Концертного зала в Хельсинки? Там же котлован зиял в центре города лет восемь, прежде чем построили зал.
– В том-то и дело; так что наша история только в самом начале, предстоит еще много бороться за то, чтобы довести проект до конца.
– Но у вас появилось больше времени: ведь теперь у вас только один оркестр. Сколько недель в году вы проводите с баварцами?
– От десяти до двенадцати, в зависимости от гастролей. Если предстоят важные гастроли, я соглашаюсь на 12 недель. И еще каждый год я обязательно провожу серию концертов с Венскими Филармониками и с Берлинскими Филармониками. Вот, пожалуй, и все.
Я бы, конечно, хотел заниматься оперными постановками, вы же знаете, я люблю оперы. Но тогда мне придется найти в моем графике месяца полтора, чтобы сидеть на всех репетициях, с самого начала: таков мой принцип.
Я и в Зальцбурге нынешним летом, когда мы ставили «Леди Макбет Мценского уезда», сидел на всех репетициях. А репетировать мы начали еще в Вене, в мае: и с оркестром, и с солистами.
– И какие же оперы в вашем списке?
– Пока что Маркус Хинтерхойзер, интендант Зальцбургского фестиваля, предложил мне продолжить мой оперный опыт будущим летом: я буду занят на постановке «Пиковой дамы». Я уже ставил «Пиковую даму» в Амстердаме, в Нидерландской опере; режиссером был Стефан Херхайм, очень талантливый, и такой выдумщик! У него идеи прямо фонтанируют, иногда приходилось его немного осаживать.
– Да-да, а вот Хинтерхойзер очень гордится тем, что уговорил вас поработать в Зальцбурге с таким скандальным режиссером, как Ханс Нойенфельс: предвижу, это будет бомба!
– Честно говоря, я был бы не прочь подирижировать оперой и в Петербурге. Но сразу встает вопрос, какие будут условия для работы? Мне понадобится несколько репетиций, а в том плотном графике, в котором живет Мариинский театр, заранее распланировать все точно не удается.
Уже не говоря о том, что на репетиции в оркестре могут сидеть одни музыканты, а на спектакле – другие.
Ну да. У нас с Валерием (Гергиевым –прим. ред.) очень хорошие отношения. И я бы, наверное, мог его попросить о, так сказать, особых условиях репетиций. И он бы, скорее всего, согласился, он бы хотел пойти мне навстречу – но он не сможет. Это просто невыполнимо в тех условиях, в которых существует театр.
– Не так давно журнал BBC Magazine устроил любопытный опрос: попросил разных музыкантов, в том числе дирижеров, назвать три самых любимых симфонии – чтобы на этом основании определить три лучшие симфонии всех времен.
И вы ответили на вопросы журнала. Любопытно, как вы ответите на этот же вопрос сейчас?
– А я и не помню, что я им отвечал. Ну, наверное, назвал Третью симфонию Бетховена?
– Верно. А еще?
– Ну, наверное, Девятую Малера.
– Нет, Четвертую…
– Да? Это из-за третьей части, она самая красивая. И еще, наверное, назвал одну из симфоний Шостаковича.
– Вовсе нет, 94-ю Гайдна. Видите, вы не помните уже…
– Потому что очень трудно выбрать три любимых симфонии. Когда Шостаковича спросили, с какой партитурой он бы поехал на необитаемый остров, он ответил, что взял бы «Песнь о Земле» Малера.
А я не могу так однозначно ответить. Вот, мы делали с баварским оркестром Девятую Малера сейчас и потом сыграли ее в Вене. Боже мой, какая музыка, это просто конец света… а почему же я Шостаковича не назвал?
А Гайдна я очень люблю. Помню, еще молодым, я исполнил все двенадцать его «Лондонских симфоний» в Малом зале филармонии. И знаете, с каким оркестром? С «Оркестром старинной и современной музыки» – был такой, им тогда Рабинович руководил.
– В 2020 году мир будет отмечать юбилей Бетховена – 250 лет. В прошлый юбилей у вас с баварским оркестром бы интересный проект: вы записали цикл всех симфоний Бетховена, с музыкальными «комментариями» — или лучше назвать это «послесловиями»? – современных композиторов.
Причем эти «послесловия» оркестр специально заказал самым известным композиторам: Йоргу Видманну, Родиону Щедрину, Гие Канчели. А как вы будете отмечать грядущий юбилей Бетховена?
– Мы уже думаем об этом. Нужно предложить что-то оригинальное, особенное. Может, сыграем все инструментальные концерты с разными солистами и запишем.
– А что, если исполнить «Фиделио» с минимальной такой режиссурой, типа semistage?
– Да, неплохая идея, это можно было бы… а с другой стороны, «Фиделио» идет в Баварской опере. В общем, будем думать.
Гюляра Садых-заде, journal.masters-project.ru