Байройт: ритуал против театра.
Для вагнерианцев их кумир – религия, а Байройт – Мекка. Около полумиллиона паломников со всего мира каждый год мечтают совершить ритуал восхождения на фестивальный Зеленый холм, чтобы служить культу своего божества и внимать его проповедям.
Но фестиваль может удовлетворить лишь малую часть (53 900 счастливцев из 80 стран, 11,71 процента заявок по данным пресс-бюро). Поэтому ожидание вагнерианца длится примерно 10 лет. Естественно, такая выдержка закаляет перед любыми трудностями, но и притупляет чувство реальности. Да и зачем оно?
Вагнеровское человечество одержимо мифом. Однако и мифы Вагнера воплощаются в реальном театре. Они особенно нуждаются в энергетике современных идей и динамике решений. А вот с этим в Байройте неважно. 88-летний верховный жрец Байройта Вольфганг Вагнер руководит предприятием своего деда Рихарда (фестиваль – акционерное общество) с 1951 года (вместе с братом, выдающимся режиссером Виландом Вагнером), а после его смерти в 1966-м – единолично.
Устало взирая с холма на смену театральных эпох и поколений, он перестал рождать идеи и попадать в цель с выбором постановщиков. Вершина фестивальных торжеств – “Кольцо нибелунга”. Сегодня можно грустно вздыхать, вспоминая постановки Пьера Булеза – Патриса Шеро (1976) и Даниеля Баренбойма – Харри Купфера (1988): они стали легендой прошлого. Нынешнее “Кольцо” Кристиана Тилемана – Танкреда Дорста (2006) – слабый отзвук выдающихся версий, который не усиливают цитаты из “Ring” Шеро. Главное – отсутствие четкой театральной концепции.
Сцена Дорста (в сотрудничестве с Урсулой Элер, художник – Франк Филипп Шлёссманн) удручает. Пытаясь свести вневременные события и персонажей мифа с современностью, постановщики не нашли решения и ограничились компромиссом. В параллель мифу – по ходу действия – с унылой регулярностью появляются (чаще в конце картины или акта во всех частях тетралогии) сегодняшние люди.
Их много: турист, фотографирующий Валгаллу с граффити, техник, проверяющий подачу тепла в бойлерной (подземный мир нибелунгов), велосипедист, отдыхающий на траве, стайка детей, пробегающих мимо повсюду и пародирующих мифологическую драму, – наше будущее и т.д.
После катастрофы “Заката богов” с уверенностью ждешь будущее человечество. Оно и является: влюбленная парочка на велосипедах (Шеро и Купфер, где вы?). Сойдя с них, юноша и девушка целуются в очистительном пламени музыкального огня (Тилеман на высоте). В общем, предсказуемый эффект остранения – основной прием постановки – стал фиговым листком, не прикрывшим смысловую наготу сцены.
Более изобретателен “Зигфрид”, особенно первый акт, где воспитание юного героя (внушительный Стефен Гулд) идет в классе коварного учителя Миме (виртуозный Герхард Зигель оперирует школьной доской и скелетом по анатомии). “Зигфрид” оказался и музыкальной вершиной “Кольца” у Тилемана (впервые не пришлось скучать на тяжелейшем первом действии) с прекрасной музыкой встречи Зигфрида и Брунгильды (также внушительная Линда Уотсон).
Уступая Булезу и Баренбойму в разнообразии красок, молодой носитель немецкого духа выстроил прочное, впечатляющее здание тетралогии. Можно еще прибавить актерские удачи: Альберт Домен (Вотан/Странник), Эндрю Шор (Альберих), Квангчул Юн (Хундинг), Ханс-Петер Кёниг (Фафнер/Хаген). Радует и появление среди трех дочерей Рейна Марины Пруденской (Флосхильда).
До этого российские певицы были заметны в Байройте лишь в стайке восьми валькирий. Но спектакль не работает: 81-летний Дорст, маститый писатель (в том числе автор глубоких размышлений по “Кольцу нибелунга”), драматург, сценарист и либреттист, а также режиссер фильмов не смог создать мощный театральный мир “Кольца”.
Остается только гадать, что получилось бы у Ларса фон Триера, которого Вольфганг Вагнер приглашал на постановку “Кольца” (кинорежиссер впоследствии отказался) и которого заменил Дорст. Другое приглашение сопровождал ажиотаж. “Нюрнбергские майстерзингеры” Вольфганг поручил ставить Катарине Вагнер, своей 29-летней дочери (от второго брака).
Четвертый спектакль в жизни Катарины – ее дебют в Байройте – вызвал резонанс не художественными открытиями (отзывы весьма противоречивы, скорее критичны) и не тем, что она вторая женщина-режиссер в истории фестиваля после легендарной прабабки Козимы Вагнер (дочери Листа, на которую наследница чем-то похожа).
Многие усмотрели в явлении Катарины на Зеленый холм знак грядущей передачи байройтского престола. Теперь ясно, почему Вольфганг, объявивший сначала об уходе аж в 2000 году, задержался. Кроме Катарины на семейное предприятие из большой семьи Вагнеров претендуют еще две женщины (не считая жены Вольфганга Гудрун, матери Катарины): Ева Вагнер-Паскье (дочь Вольфганга от первого брака, опытный менеджер) и Нике Вагнер (дочь Виланда Вагнера, интендант фестиваля искусств в Веймаре).
Наиболее перспективной как генератор новых культурных идей мне кажется Нике (да и на прабабку Козиму она похожа больше), но, боюсь, так не кажется ее дяде Вольфгангу. В любом случае он сам стал ритуальной фигурой Байройта. А утвержденный наверху ритуал отрицает живой театр.
Зеленый холм перестал быть лазером, собирающим в пучок космическую энергию Вагнера. Неслучайно многие вагнерианцы, погружаясь в миф, благоговейно спят на спектаклях. Закат богов в Байройте – не вселенская катастрофа. Подождем, когда придет новое человечество.
Михаил Мугинштейн, газета “Культура”