Знаменитое французское трио Wanderer, названное в честь шубертовского «Скитальца», пару лет назад отпраздновало 30-летие.
Участников ансамбля настолько не воспринимают по отдельности друг от друга, что, как рассказал Жан-Марк Филлипс-Варжабедян, когда ему изредка доводится выступать с сольными концертами, публика обеспокоенно спрашивает: «Неужели трио Wanderer распалось?».
Немудрено, что скрипач Жан-Марк Филлипс-Варжабедян, виолончелист Рафаэль Пиду и пианист Венсан Кок понимают друг друга на телепатическом уровне.
Выпускники Парижской консерватории, а ныне (за исключением пианиста — профе́ссора Высшей школы музыки в Лозанне) ее преподаватели-профессора, трио Wanderer — один из лучших ансамблей мира, не утративший истинного отношения к музыке. Им чужды художественные аттракционы и трюкачество, столь популярные в наши дни, им не близка цитата Маклюэна «Искусство — это всё, что вам может сойти с рук».
Не случайно трио трижды удостаивалось премии Victoires de la musique classique как лучший камерный ансамбль Франции.
“Нас спрашивают: почему вы никогда не улыбаетесь во время игры?”
— сказал мне после мальтийского концерта Жан-Марк.
“Потому что все свои эмоции мы выражаем музыкой. А что, Горовиц улыбался? Ойстрах улыбался?..”
Во флорианском зале Роберта Самута французские музыканты исполнили свой любимый романтический репертуар, назначив себя ответственными за трактовку ми-бемоль мажорного Ноктюрна Шуберта, Фортепианного трио № 2 Сен-Санса и «Семи пьес для фортепианного трио» Алексея Шора — поскольку Шор, безусловно, тоже является романтиком по духу.
Всё это изящно укладывалось в концепцию тройственности, включая украшавшую программку вязь совпавших заглавных букв из композиторских фамилий: Schubert, Shor, Saint-Saëns.
Элегантная живопись шубертовского Ноктюрна с его пасмурными и солнечными настроениями играла светом и тенью, нюансами и фактурами. Умнейший пианист Венсан Кок мастерски выстраивал форму, композицию и перспективу, осмысливал сложность и простоту шубертовской музыки, ее пластичность и утонченность.
Незаурядный скрипач Жан-Марк Филлипс-Варжабедян, играющий на Гварнери 1748 года, исповедовался глубоким и чувственным голосом, волнующим и певучим в каждом движении смычка. Стильный виолончелист Рафаэль Пиду посылал в зал редкой красоты и благородства ноты, импульсивностью фразировки наводя на мысль о бушующих внутренних страстях. (Что ж, не случайно ми-бемоль мажорный Ноктюрн Шуберта звучал в экранизации повествующего о любовных перипетиях «Портрета дамы» Генри Джеймса.)
Обращал на себя внимание и весьма парадоксальный эффект: пиццикато струнных усиливало заложенную в музыке трагедию, а не наоборот, как это обычно случается. При этом субъективное высказывание каждого артиста было лишь частью восхитительно слаженной ансамблевой игры, основанной на абсолютном техническом мастерстве и уравновешенной подлинным чувством диалога.
В их речи не было ни единого лишнего слова, способного нарушить совершенство и чистоту шубертовских творений, омрачить чистоту его линий. Но в то же время в ней была и сентиментальность, и возвышенность, и непосредственность, и спонтанность. И еще одна мысль возникала в процессе раритетного по нынешним временам музицирования: о том, что настоящая музыка не терпит приблизительности.
Вслед за тем трио Wanderer преподнесло изящные, остроумные и изысканные миниатюры Алексея Шора, сложившиеся в цикл «Семь пьес для фортепианного трио» — «Адьё», «Возраст», «Прощальный ноктюрн», «Король Мэтт Первый», «Люксембургский сад», «Баркарола Св. Эльма» и «Шубертанго». Оказавшись вместе, эти пьесы словно обрели общий лейтмотив и схожие черты характера, несмотря на разность жанров, истории и географии.
Происхождение пьес тоже разное: «Баркарола Св. Эльма», к примеру, родилась фортепианной миниатюрой, а «Шубертанго» в прежней инкарнации было сочинением для альта с оркестром. Но поверить в это почти невозможно, ибо вся великолепная семерка идеально укладывается в формулу звучания фортепианного трио.
Каждая из пьес звучала у французских музыкантов так пылко и так по-рыцарски, что вы за версту ощущали флюиды их обаяния (что уж говорить о сидящих в первом ряду). Заложенные в музыке Шора мелодические и стилистические трансформации были обыграны с невероятным мастерством; казалось, сама природа нашептала автору и исполнителям, как вывести музыку в иное измерение.
Участники трио исследовали тонкие подтексты и обертона необычной музыкальной вселенной, упиваясь богатством штрихов и ювелирно выписанными партиями инструментов. К слову, финальное «Шубертанго» напрямую ассоциируется с титульным композитором трио Wanderer; речь идет о восхитительной шутке, настоящем образчике постмодернистской иронии, где в ритме танго и песнь летит с мольбою, и прочие серенады. Так что Libertango Пьяццолы, неизбежно возникающее в вашем сознании, не просто аллюзия.
Завершало официальную программу пятичастное ми-минорное Фортепианное трио Сен-Санса, увиденное французскими музыкантами в новом эстетическом ракурсе. Особенно любопытной показалась трактовка Allegro non troppo, навеянного, как принято считать, Фортепианным трио Чайковского «Памяти великого художника» (Сен-Санс с Петром Ильичом встречались накоротке в Москве в 1870-х).
Всем другим интерпретациям — как правило, неторопливым и раздумчивым, — «Скитальцы» предпочли скорость, а привычно-вежливой мечтательности — порывистость, пронзительность и взволнованность тона. Здесь всё течет, всё изменяется; скрипка с виолончелью экспрессивно комментируют на диво простую мелодию фортепиано; Венсан Кок управляется с россыпью нот элегантным туше, легким и плавным — ничуть не сбавляя скорости; Жан-Марк Филлипс-Варжабедян щедро и довольно смело использует портаменто.
Не менее впечатляет Allegretto, где на 5/8 накатываются морские волны, из чего вытанцовывается весьма затейливый менуэт, и Grazioso, poco Allegro c ажурным вальсом и галантной игрой септим: за барашками пены, за слегка удлиненными паузами и в той, и в другой части угадывалось бездонное пространство некоей неразгаданной тайны.
Но высшую степень мастерства «Скитальцы» явили в полифоническом финале — столь феноменально исполнить сложнейшую фугу мало кому удается.
На бис музыканты сыграли «Думку» Дворжака — очень славянскую по духу, слегка изменив баланс: теперь лидировала виолончель. Населяли этот опус много разных думающих думу личностей, мастерски вырисованных пианистом Коком, отчего настроение колебалось между меланхолическим и оптимистичным; победила народная мудрость.
На моей памяти это одно из самых проницательных прочтений Дворжака. Как впрочем, и всё предыдущее — в немалой степени благодаря тому, что единодушие музыкантов трио Wanderer простирается далеко за пределы звука.
Лина Гончарская