Приезд австрийского патриарха Пауля Бадуры-Шкоды, крупнейшего специалиста по венской музыке, преподносился чуть ли не как главная фишка петербургского музыкального сезона.
80-летний мэтр, отмечая свой юбилей продолжительным международным турне, включил в него и Россию, дабы сыграть концерты в Петербурге и Новосибирске.
В программе Моцарт: девятнадцатый «Коронационный» фортепианный концерт. Аккомпанировал живой легенде Первый оркестр Петербургской филармонии, за пультом – Николай Алексеев.
Летучее вещество моцартовской музыки оркестр никак не может уловить. Все его тянет на жирное, тяжелое звучание. В первой же заявленной пьесе – увертюре к опере «Свадьба Фигаро» – струнники пробурчали что-то невнятное вместо четко артикулированной темы, а духовики позорно развалили первый же аккорд.
На таком оркестровом фоне хрустально-нежное звучание рояля под руками Бадуры-Шкоды воспринималось как привет из другого мира. Нельзя сказать, что исполнение мэтра было идеальным в техническом смысле: и беглость пальцев уже не та, и сила рук убыла. Но играл он с безукоризненным чувством стиля.
Немудрено: Бадура-Шкода немалую часть своей жизни посвятил не только концертной деятельности, но и теоретическим изысканиям. Писал книги, изучал творчество и стиль венских классиков, собрал дома неплохую коллекцию аутентичных клавишных инструментов. Прославился он, в частности, тем, что сочинил собственные каденции ко многим моцартовским фортепианным концертам.
Сейчас эти каденции считаются классикой жанра и анализируются таким авторитетным изданием, как словарь Гроува. Так что, невзирая на крайне нестабильный ритм, смазанные октавы и недовыговоренные пассажи, играл австриец захватывающе интересно: во всяком случае, он точно знал, как нужно играть Моцарта и почему именно так.
Второе отделение было посвящено Брамсу: его хоровые опусы в России исполняются до обидного редко. «Песнь судьбы» на стихи Гельдерлина в исполнении Петербургского камерного хора Николая Корнева и филармонического оркестра была проведена Алексеевым впечатляюще, с тонкими градациями покоя и экспрессии. С Брамсом у дирижера отношения складываются лучше, чем с Моцартом: он чувствует эту музыку, и его интерпретации Брамса всегда точны.
Затем последовали «Песни любви», хоровой цикл на народные стихи, авторски обработанные и переведенные Даумером. «Песни» исполнили слишком тяжеловесно и грузно. Хор проглатывал слова, солистка из хора язвила ухо натужным сопрано.
Нашим музыкантам явно не хватает душевной тонкости и желания вникнуть в исполняемую музыку. Ни Моцарт, ни Брамс не терпят нахрапистости. Тут нужна кропотливая работа. Способны ли на нее наши музыканты?