На самом деле не на воде (как писал Мандельштам), а в Концертном зале имени Чайковского, где прошел заключительный концерт фестиваля, посвященного 75-летию Льва Конторовича, руководителя Академического большого хора «Мастера хорового пения».
Хор существует с 1928 года, а Конторович руководит коллективом 17 лет. И универсальность международного репертуара, как и уровень голосоведения – его несомненная заслуга. Певцы хора таковы, что могут быть и солистами, это показал юбилейный концерт, на котором, кстати, виновник торжества получил букет цветов до начала, что подвигло его на шутку «теперь мне можно уходить».
Понятно, что для юбилея мастера были выбраны хоровые опусы композитора – Месса ми-бемоль мажор и «Stabat mater», позволяющие показать как уровень владения мастерством многоголосия, так и «камерное» величие музыки. Шуберт, как известно, написал шесть месс. Последнюю, для оркестра, хора и четырех солистов, и исполнили. Текст канонический, от «Kyrie» до «Agnus Dei».
Месса любопытна по форме: изощренная полифония сочетается с романтизмом, разного рода эффектами оркестра, смелой сменой модуляций и, конечно, масштабным хором. Он конструирует ликующую, праздничную мессу. Музыковеды определяют в ней влияние Бетховена и то, как Шуберт, в свою очередь, повлиял на позднейшую мессу Брукнера. Обилие фуг придает опусу космический размах, который, при этом, не отменяет исповедального настроения, по типу задушевного обращения к слушателям, которое особенно заметно в партиях солистов. Ведь время Шуберта – эпоха личных рефлексий.
Хор под управлением Конторовича подчеркнул эту поэтически взволнованную торжественность, взятую Шубертом без ярко выраженного трагизма. Мастерство полифонии само собой разумеется, и как эффектно голосами был протянут звук «н» в «элейсон», символизируя мистическое постоянство обращения этого обращения («Господи помилуй»).
Следить за «Gloria», с ее оркестровым началом в форте – почти как самому играть фугу: мотив славы масштабно и слаженно был подхвачен сперва женскими, потом – мужскими голосами, перекатываясь эмоциональными волнами, но не переходя границ романтической страстности. Такая страстность, не отменяющая общего благочестия – типическая черта мессы, и Конторович это показал.
Хотя композиторское благочестие не было полностью каноническим: католик Шуберт всегда выпускал слова «et unam sanctam, catholicam et apostolicam Ecclesiam», и не совсем ясно, почему. Ведущий Артем Варгафтик, например, сказал: «почему» – не так важно, важнее, что в сочинении «светлого гения» всё сделано по логике музыкального развития.
Оркестр (Национальный филармонический оркестр России) с Конторовичем градуировал детали, от радужной «фанфарности» к тонкому пиано, варьировал повторы (вот она, сонатная форма в мессе), занимался тем, что музыковеды называют «вариантными переосмыслениями тематического материала».
Контрасты музыки подчеркивали мистику слов, шубертовская смятенность говорила, что дух же гуляет, где хочет, секвенция «Cum sancto spirito» это доказывала, в музыкальной прогулке от басов к тенорам и от сопрано – к меццо. Зловещая мрачность эпизода с распятием (музыкально сгущаемая темнота) переходила в радостную безмятежность воскрешения.
Рельефный драматизм Credo, золотистый свет Sanctus, доверительный квартет солистов в Benedictus – и тающий финал Agnus Dei, где вечность, после мрачного начала этой части, приходила как бы исподволь, без апофеоза. При этом и солисты, и хор давали понять, как у композитора, известного многочисленными вокальными штудиями, сочетается современное песенное начало со старинным полифоническим каноном.
Следить за всем этим – большое наслаждение.
«Stabat mater» – произведение юного Шуберта на немецком языке, и, как заметил ведущий, перевод знаменитого поэта Клопштока признан в Германии стихотворным шедевром. Впрочем, тексты композитор использовал мало, и российской аудитории шедевральность не очень заметна (если вы не знаете немецкий, конечно). Тем сильнее должно быть впечатление от собственно пения и музыки, при прослушивании которой нельзя не вспомнить Гайдна и Баха.
О композиторе говорили, что
«религиозная сторона Шуберта включает в себя благоговение и ужас, а также удивление».
Не знаю, как ужас, а благоговение и удивление в исполнении были. Когда сопрано, например, пела о горестной тревоге Богоматери или вместе с тенором, об ангельском благословении. И было то, что ведущий назвал умением
«передать чужую боль, чужое горе, чтобы мы их почувствовали как свои».
Это сделал прежде всего хор, прошедший сложными путями от тишайшего пиано до громоподобного форте, при четкой слаженности и чистоте звуковедения. Финал, с его просветленно пропетым на все лады «Амен» и возвышенным торжеством добра, нарастал постепенно – и вылился в овации зала.
Не все гладко оказалось с солистами. Бас-баритон Игорь Подоплелов. не так давно хорошо спевший в «Мессии» Генделя, в Шуберте, увы, как будто потерялся. В буквальном смысле: его почти не было слышно.
Меццо Полина Шамаева и особенно сопрано Елена Дейкина пели так звонко, что часто «глушили» тенора Ивана Любимова. Впрочем, это не разрушало целое.
Конторович оказался строг к вольности публики: перед началом второго отделения слушателей вежливо, но твердо попросили не хлопать между частями, отчего концерт, несомненно, выиграл. Ведь не арии из популярных опер слушали, а сакральную – по замыслу – вещь. И хлопать между «Господи помилуй» и «Слава в вышних Богу», да еще с такой красивой и цельной музыкой, не стоит даже атеисту.
Майя Крылова