25 февраля в Приморском театре оперы и балета состоится российская премьера оперы Антона Лубченко «Доктор Живаго»
На днях в малом зале театра прошла творческая встреча участников постановки со зрителями и прессой.
Автор оперы и художественный руководитель театра Антон Лубченко рассказал о том, какой вариант спектакля увидит владивостокский зритель, почему и что произошло в театре немецкого города Регенсбурга, где состоялась мировая премьера «Доктора Живаго».
– Как к вам пришла идея оперы и как шел творческий процесс?
– Опера была задумана давно, еще в конце 2008 года я начал ее писать. Потом театр, который сделал заказ, отказался от идеи. А затем – спустя три года – мой агент предложила этот проект Регенсбургу, и я взялся дописывать оперу. Связался с наследниками Пастернака, согласовал либретто, решил вопрос с авторскими правами. И дописал музыку.
Что касается творческого процесса, то у меня он идет почти постоянно, музыка возникает в голове во время перелетов, прогулок, во сне, даже тогда, когда я дирижирую спектаклем… А на бумагу я записываю музыку уже тогда, когда она полностью сформировалась в голове…
– У Пастернака в романе множество сюжетных линий, что для вас было главным, что вы хотели выделить и показать в опере?
– В опере Прокофьева «Война и мир» 150 действующих лиц, и каждый театр, прежде чем взяться за нее, чешет репку, где же набрать столько солистов… А я не хотел, чтобы и по отношению к моей опере театры так же чесали репку… Поэтому некоторых персонажей убрал, а некоторых, пойдя на вольность, объединил, сделав из двух-трех героев одного. Но это, кстати, согласовано с правонаследниками. Не знаю, что сказал бы Борис Пастернак, но Елена Пастернак покритиковала, и – согласилась…
Для меня было главное – показать любовь Живаго и Лары. У них ведь особая любовь, подумайте: сколько было встреч у героев, сколько дней они провели вместе? Несколько дней в госпитале, три – в Юрятино, и еще пара встреч, а потом уже только на похоронах Живаго. У каждого из них была своя семья, между каждой их встречей проходили годы и целые эпохи менялись, но… Но их любовь прошла через все это! Вот о такой великой любви мне хотелось рассказать, вписав ее в исторический контекст.
Все остальные персонажи, каюсь, мне казались «моржовыми» – на нашем оперном жаргоне, то есть второстепенными. Поэтому я их объединял, сокращал.
– Антон Владимирович, во время постановки оперы в Регенсбурге произошел конфликт между вами и Сильвиу Пуркарете, режиссером, и конфликт этот назвали политическим…
– Замечу, что я не хотел вкладывать в конфликт автора и режиссера политический подтекст. На мой взгляд, они вызваны различиями в культуре и этике. Не знаю, почему режиссер шел поперек всему, что написано в партитуре, может, от врожденной европейской любви к извращениям всякого рода; может, от его политических взглядов. Не знаю, о политике я с ним не говорил.
Как возник конфликт? Во время репетиции. Я сказал: если вот это, это и это не уберут из постановки, репетиция продолжаться не будет. Я не знаю, может, в Румынии во время романтических свиданий и интимных сцен между интеллигентными мужчиной и женщиной принято пить водку. В России, где я живу, не принято. Поэтому я и потребовал убрать водку, некоторые другие детали постановки.
Пуркарете в ответ на это сказал, мол, я режиссер и я так вижу, а ты вот станешь когда режиссером, тогда и делай, как хочешь, а пока стой в яме и дирижируй. Ну хорошо, ответил я, тогда я забираю своих солистов, которые поют по нескольку партий, и спектакль идет без нас. Режиссер пошел на уступки, но через день я увидел в одной из газет статью «Россия: конфликт за сценой».
И уже там был политический контекст. Ну что ж, когда мне с просьбой прокомментировать эту статью обратились российские СМИ, я эмоций скрывать не стал и сказал, что Пуркарете просто свинья. Замечу, что ни в одно СМИ я сам не звонил, просто комментировал, когда попросили.
Также отмечу, что прессы по премьере было много, немало хорошей, с лестными оценками. А в некоторых статьях моим главным недостатком как музыканта называли то, что я подписал письмо в поддержку позиции президента Путина по Крыму. Вот это – политизация. Мне вообще непонятно, каким образом моя гражданская позиция относится к моей композиторской работе.
И когда режиссер делает буквально все наоборот тому, что написано в либретто, это меня удивляет. Ведь я – автор музыки и либретто, я его согласовывал с наследниками Пастернака и мое имя будет стоять на афише спектакля, в котором все поставлено не так, как я написал. Это нонсенс…
– Некоторые статьи, вышедшие после премьеры спектакля в Европе, говорили о «компилятивности» вашей музыки…
– Сразу вспоминается фраза из мультфильма: «Кто говорит – плагиат, а я говорю – традиции».
В Европе не любят традиционное искусство, совсем. Ни в режиссуре, ни в музыке. А я не скрывал, что своей оперой хотел возродить те русские традиции оперные, которые были заложены в 19-м веке и утрачены в середине 20-го… На мой взгляд, наличие мелодии в музыке – это нормально, какие-то аллюзии и ассоциации – тоже нормально.
– Мы увидим не регенсбургскую версию спектакля?
– Да. Над постановкой работает наш штатный режиссер Дарья Пантелеева. Это, кстати, будет полуконцертная версия. Мы не тратим на эту постановку бюджетные деньги театра, это моя принципиальная позиция. Будут небольшие декорации, костюмы, которые мы берем в аренду.
Я не считаю правильным сейчас ставить «Доктора Живаго» на сцене Приморского театра оперы и балета в полной версии. Почему? Потому что пока еще у нас нет достаточного запаса классического репертуара. Вот когда будет в репертуаре и «Тоска», и «Пиковая дама», и «Травиата», и много чего еще, тогда…