3 февраля 2016 в парижском издательстве Arthaud вышла автобиография Рудольфа Нуреева, через полвека после ее первого издания в 1962 году в Лондоне.
Как ни странно, во Франции, стране, где Нуреев попросил в 1961 году политическое убежище, где жил и работал, где умер в январе 1993 года, его автобиография не издавалась никогда. Инициатива перевести с английского и издать мемуары Нуреева была предпринята французской журналисткой Ариан Дольфюс (Ariane Dollfus).
Русскоговорящему читателю журналистка и театральный критик Ариан Дольфюс известна как автор книги «Рудольф Нуреев. Неистовый гений». (Именно Нуреев, на Западе принято писать фамилию танцовщика с двумя «е»).
Для нашей встречи она выбрала парижское кафе «A la bonne bière», в двух шагах от площади Бастилии и от концертного зала «Bataсlan». В трагический день 13 ноября 2015 здесь тоже погибли люди от рук террористов пять посетителей кафе. В числе других завсегдатаев заведения Ариан Дольфюс продолжает сюда приходить и приводить знакомых, чтобы жизнь в кафе продолжалась.
Несмотря на утреннее время, в этот день официанты сбивались с ног. В кафе было шумно. Только столики у окна, где 13 ноября были обстреляны люди, оставались постоянно свободными.
Ариан Дольфюс — редкий специалист по творчеству Рудольфа Нуреева во Франции. Она неоднократно встречалась с ним для интервью. А потом ещё пять лет работала в архивах, изучая документы, просматривая видео, слушая аудиозаписи. На основе этой работы в 2007 году она издала биографию Рудольфа Нуреева.
— Чем объясняется ваш интерес к переизданию автобиографии?
— Я обнаружила этот текст незадолго до того, как начала писать биографию Нуреева. Он показался мне захватывающим и волнительным.
Оказалось, что найденная мною в лондонском книжном магазине книга во Франции никогда не издавалась. Мне захотелось попробовать перевести ее на французский. В начале 2016 года книга наконец вышла. Я этому рада. Во Франции этот текст был неизвестен.
Как это ни странно, никто не знал о его существовании. Даже в мире балета не знали, что Нуреев написал автобиографию в 1962 году.
— Нуреев пишет свою автобиографию в Лондоне. Для него это самое начало жизни, ему всего лишь 24 года. Как объяснить появление мемуаров в таком раннем возрасте? Незаурядным самомнением?
— Действительно, идея писать мемуары в 24 года может показаться странной. Но мне кажется, нужно всё рассматривать в контексте того времени.
Это был 1962 год. Прошло всего несколько месяцев с момента, когда Нуреев остался на Западе. Он не знал, как сложится его жизнь. Он даже начал сомневаться в правильности сделанного выбора. Он сам писал об этом.
Будущее подтвердит правильность выбора. Но в тот момент ему нужно было зарабатывать на жизнь. Издательство наверняка предложило ему выгодный контракт. Думаю, что в тот момент он очень хорошо понял, что безопасность ему гарантируется его известностью. Поэтому ему следовало во что бы то ни стало оставаться знаменитым.
В работе одного американского социолога, который изучал поведение остававшихся на Западе советских людей, отмечается, что многие из них публиковали свои мемуары. Объяснялось это не только стремлением издательств заполучить право выпустить книгу, которая наверняка станет сенсацией. Для них, говорил социолог, важно было привлечь к себе внимание общественного мнения и тем самым оказаться под его защитой.
Я думаю, это верная оценка. Нуреев знал, что оказался в списках КГБ. Если не в списках, где значились те, кого надо «убрать», то по меньшей мере в списках тех, кому нужно было помешать профессионально, уменьшить профессиональную компетенцию. Такая была формулировка.
— Разве всемирно известному Нурееву действительно что-то угрожало?
— В это время Нуреев безусловно находился под угрозой. Он это знал. Знал, что за ним следят. Что КГБ детально известно всё, что он делал и с кем встречался. Подтверждает это история, которую я включила в его биографию.
Это было в 1962 году, в год выхода его книги. Нуреев ехал в Австралию, где находился на гастролях его возлюбленный, танцовщик Эрик Брун (Erik Bruhn). Самолет должен был сделать посадку в Каире. Нуреев знал, что Египет сотрудничал с СССР, и был в ужасе при мысли, что придется выйти из самолета на время технического обслуживания.
Чтобы не выходить, он попросил одну из стюардесс спрятать его в самолете. Она разрешила ему закрыться в туалете, когда увидела, что на борт поднимаются двое неизвестных для инспекции. Это известный факт. Предупреждали его о необходимости быть максимально осторожным и западные спецслужбы. Всю свою жизнь он будет максимально острожным.
Автобиография Рудольфа Нуреева вышла с введением и многочисленными аннотациями Ариан Дольфюс, необходимыми для понимания событий, рассказанных в разгар холодной войны. Пояснения эти необходимы и потому, что Рудольф Нуреев, как пишет Ариан Дольфюс в биографии «переписал» некоторые факты своей жизни,
«способствуя рождению легенды, которую танцовщик умело конструировал вокруг своего имени».
— Кстати, об имени. В российских изданиях пишут «Нуреев», в западных – «Нуреев». Так как же правильно?
— Когда Нуреев давал автографы, он писал «Noureev», всегда подписывался на французский лад. Давайте посмотрим документы, которые я опубликовала в биографии. Вот видите, в запросе о выдаче вида на жительство стоит фамилия Нуреев. Это значит, что его паспорт и визы были с той же орфографией, как тут, на документе от 16 июня 1961 года».
— Но у отца Нуреева первоначально была друга фамилия….
— Отец и дед Нуреева были Фаслиевыми. Его отец, которого звали Хамит Нуриахметович Фаслиев, как бы свёл свою фамилию и отчество в одно, взял за основу фамилии имя отца. И стал Хаметом Нуреевым. Это очень красиво, потому что на арабском языке «нур» значит «свет».
Рудольф Нуреев говорил, что его жизнь имела особенное предназначение из-за того, что он родился в поезде. Можно сказать, что предначертана она была и тем, что у него была такая фамилия.
— Нуреев говорит о Париже с такой любовью, что кажется, что он хотел остаться на Западе, чтобы остаться в Париже. Это так?
— Нуреев попросил убежище в Париже в 1961 году. Не думаю, что это было из-за особенной любви к этому городу. Его скорее привлекал мир Запада.
Он остался потому, что больше не мог жить в Советском Союзе. Чувствовал себя отвергнутым. Не понимал ни страну, ни советское общество. Он был там чрезвычайно несчастным. И главное, он знал, что на Западе его ждут интересные профессиональные встречи. Личные, конечно, тоже, но главное — профессиональные.
В СССР балет сохранялся в чистой классической форме. Нуреев видел работы знаменитого Джорджа Баланчина, был на выступлениях других западных коллективов, когда они приезжали с турне в Советский Союз. Он видел музыкальные комедии.
Интересно отметить, что Нуреев уехал в хрущевское время, в период политической оттепели, когда устанавливались культурные связи между Советским Союзом и западными странами. В частности, с Соединенными Штатами Америки. Артисты начали выезжать с концертами. Большой театр приезжал во Францию с турне в 1959 году. Кировский театр — в 1960.
Нуреев понимал, что могла ему дать эмиграция на Запад. Но он не был уверен в том, что захочет остаться на Западе навсегда. Думаю, он всегда мечтал вернуться в Советский Союз. Или, по меньшей мере, в Россию.
Нина Карель, RFI