В интервью Дарье Ганиевой заслуженный деятель искусств России Михаил Брызгалов рассказывает, чему обучают продюсеров в сфере культуры, зачем в Музее музыки практикуются будущие таможенники, заменят ли композиторов нейросети, почему музейное дело сегодня — престижная и модная профессия, как быть с политическим давлением на людей искусства и есть ли музыка в композициях певца Шамана.
«Театралы должны учиться за кулисами, музейщики — в хранилищах, библиотекари — в книжных фондах»
— Михаил Аркадьевич, для меня стало открытием, что вы еще и преподаете в МГУ! Что вы ведете?
— Есть такой факультет — Высшая школа культурной политики и управления в гуманитарной сфере, там научный руководитель — Михаил Ефимович Швыдкой, а декан — Елена Вячеславовна Халипова. Там учатся будущие продюсеры — киношники, телевизионщики, театральные, музейные и концертные. Обучают и менеджменту в спорте, там же тоже требуется правильно все организовать! И вот я преподаю музейное дело. Потому что если раньше к музеям относились по принципу «картины повесил — и так хорошо», то теперь в музейном деле требуется продюсерство. Официально предмет, который я преподаю, называется «Искусство управления в сфере культуры».
Это, может быть, не совсем сходится с внутренними правилами вузов, но в моем понимании, театралы должны учиться за кулисами, музейщики — в хранилищах, библиотекари — в книжных фондах и так далее. Так что занятия мы проводим и здесь, в Музее музыки.
Да, продюсер, как и директор, отвечает за все — от «где найти деньги» до «какая концепция реализации». Он всегда рискует собой и собственным доходом — прогорит или не прогорит. И это несмотря на то, что учреждение — государственное. Но у государства сегодня такие правила достаточно жесткие: каждая копейка учтена, государство выделяет субсидии на исполнение государственного задания, но и спрашивает — как учреждение отработало эти средства и сколько самостоятельно заработало.
В 2023 году мы впервые посчитали всех посетителей — оффлайн, онлайн, удаленно, на выставках сетевых — и цифра составила более двух миллионов.
— Рекорд!
— Рекорд! Но 2023-й — год юбилея Рахманинова, мы десятки выставок делали по всей России и за рубежом.
А начинал я с цифр, когда пришел в музей в конце нулевых — 1800 посетителей в год! Была одна-две экспозиции. Они были хорошо сделаны, но требовали современного взгляда.
С с тех пор много что изменилось: сделали озвучание — придали голоса музыкальным инструментам. Все экспонаты, которые вы видите в витринах, какого бы возраста они ни были — в рабочем состоянии, на них можно играть! Посетители могут послушать, как они звучат.
Музей делал интерактивные выставки-блокбастеры. Для большинства посетителей музеев привычно слышать — «не дышите, не ходите», и «ходят топчут здесь» … На наших выставках мы делали такие вещи, где можно трогать, можно стать участником какого-то действа.
Вот была выставка-аттракцион про звуки. Можно было брать, шуметь, топать ногами — все что угодно. И это не было только для детей: взрослые проводили по 2,5–3 часа. Уже детям надоедало, а взрослые никак не могли уйти!
— Вы руководите одним из старейших музеев России, который был основан еще в 1912-м году. За столетие была собрана невероятная коллекция — все эти 500-летние клавишные, золотые рояли, гигантские пастушьи рожки, звук, записанный на восковых валиках…. Вы пришли в музей в 2008-м году. Как он с тех пор изменился? С чего вы как «эффективный менеджер» начали?
— Ну конечно, Музей музыки пережил несколько преобразований. Это делалось разными командами в разное время. Но, в общем, самой главной спецификой этого музея было то, что не музыканту было трудно разобраться в том, что представлял музей, это было очень интересно для профессионалов, которые все понимают. Таким покажи 150 сборников нот — они скажут: «Ооо!». Человеку, который мало разбирается в нотах, эти сборники ни о чем не расскажут, — даже если это рука Чайковского — все равно не понятно, что там написано…
Наша идея — сделать «музей для всех». Для тех, кто в музыке понимает и не понимает. Кстати, по нашим наблюдениям, профессиональные музыканты очень редко ходят вообще куда-то — на концерты, в театры, в музеи. Потому что им так этого всего достаточно в жизни, что они стараются заниматься своим делом. А вот те люди, которые искренне любят музыку, но она не является их профессией, эти люди с удовольствием приходят.
Поэтому мы и рассказываем о музыке, музыкантах и просто человеческой жизни. Вообще каждый человек образованный, на мой взгляд, должен не только знать Чехова, Достоевского, Толстого, но и Рахманинова, Чайковского, Римского-Корсакова, Мусоргского… Ну и тем более, таким количеством выдающихся музыкантов, как есть в России, ни одна страна в мире не может похвастаться.
— Как спродюсировать музей?
— Музей делает четыре вещи — собирает, хранит, изучает и популяризирует. Но сейчас еще пятая вещь появилась: важно продвигать себя и рассказывать о том, что мы делаем. Потому что люди этого не знают.
Вообще я когда-то служил министром культуры Саратовской области, достаточно долго — шесть лет. Работники культуры — люди очень скромные в основном. Они говорят: «Ну что мы там будем рассказывать? И так все знают!» И это глубокое заблуждение! И чем больше любое учреждение культуры будет о себе рассказывать, в том числе какие-то непарадные вещи, тем лучше.
Скажем, как приехали предметы из Нижнего Новгорода, Санкт-Петербурга, как мы их распаковываем, какие у нас бронированные стекла стоят, как мы перевозим с автоматчиками скрипки Страдивари…. Это единственный случай, когда играет оркестр Башмета, а на сцене стоят люди, вооруженные автоматическим оружием! На сцене — не за кулисами! Рядом с дверью скромно стоит человек с автоматом.
В Музее музыки крупнейшая в мире государственная коллекция старинных струнно-смычковых инструментов — около 300 — скрипки, альты, виолончели работы знаменитых Страдивари, Амати, Гварнери… И вот у Юрия Абрамовича была мечта, чтобы все музыканта ансамбля «Солисты Москвы» сыграли на таких уникальных инструментах, а мы помогли ее осуществить.
«У нас есть государственное задание по количеству, а что показывать — решаем сами»
— Давайте вернемся к студентам. Как проходят ваши занятия с этими «будущими Дягилевыми»?
— Со студентами мы начинаем занятия с улицы. Мы отходим метров на 200 от музея и идем мимо. И дальше мы должны понять, что перед нами учреждение культуры. Неважно — музей, библиотека, театр. Есть признаки первичные, что это учреждение культуры? Или «я сколько раз здесь проходил, даже не знал, что тут музей есть»? Я с этого начинал!
У нас на улице звучит музыка, есть цифровые афиши. Вот наша задача, чтобы человек, который проходит мимо, уткнувшись в телефон, поднял голову и заинтересовался: «Ух ты! Что это тут?» Мы проверяем на себе, хочется ли мне зайти или нет? Продюсерство начинается отсюда!
Ну вот потом мы вошли. Мы не знаем, куда идти, или нас радушно встречают? Что делать — купить билет, раздеться или что? Поэтому мы одни из первых сделали ресепшен уже лет 10 назад.
Нас ругали все! Мол, ну что вы, как в гостинице? А мы ввели должность администратора, который встречает каждого посетителя, и сразу начинает с ним разговаривать. Не женщина в кассе, а человек, который выходит из-за стойки и показывает: «Здесь у нас это, здесь вы можете заказать экскурсию, сегодня такие-то мероприятия…» И время рассудило, что это эффективный способ — создать у человека ощущение, что только его и ждали.
— Ваша посещаемость подтверждает, что способ явно эффективный!
— Да, да. Чтобы идти вперед, надо смотреть на то, что было раньше. Мы еженедельно занимаемся экономическим анализом. Смотрим, сколько у нас было посетителей по «Пушкинской карте», сколько молодежи? За этим отдельно следим.
Сегодня всех интересует, как привлечь молодежь? Заставить их написать, что им нравится, трудно, поэтому мы в электронном виде через планшеты делаем быстрые опросники, мол, что вы хотите здесь увидеть. И знаете, на что обращаем внимание? На повторное посещение! Вот если человек пришел снова, мы считаем это очень важным для себя. Сейчас мы запускаем чат-бот с посетителями. Такой уже работает для сотрудников.
Для того, чтобы быть продюсером в музее, организатором процессов, нужно знать многие механизмы. Как устроен гардероб? А как — сувенирный магазин? Как проходит работа администраторов, смотрителей, технических специалистов?
Вот в новогодние праздники у нас была ситуация внештатная — где-то отошла в большом окне какая-то резинка, и сразу стало холодно. Мы все собрались здесь через 40 минут! Приехали техники, администраторы, хранители, чтобы посмотреть: какая температура у органа? Ну это такая профессия, как врач, как скорая помощь!
Купить никакую новую резинку в новогодние праздники не было возможности — все закрыто, так взяли монтажную пену, замазали все щели, поставили тепловые пушки, закрыли орган. И через два часа температура стала нормальной. Вот это тоже часть продюсерской, организаторской работы! Ты ответственен за все.
— Ничего себе! И это мы еще до творческих вопросов, вроде как и зачем рассказывать молодежи о Шнитке или Прокофьеве, не дошли!
— Дальше продюсеры должны знать, как устроено хранилище. Если кто-то предложит: «А давайте завтра выставку организуем?», — любой музейщик скажет — это невозможно. В частной галерее или дома — да, но в музее — нет. Ведь прежде, чем попасть на выставку, все экспонаты проходят через опытные руки реставраторов. Мы обращаемся к инженерам, строителям, дизайнерам, серьезно занимаемся светом. У нас на 2024–2025 годы спланировано, где какие выставки.
— Вы темы сами предлагаете или вам как государственному учреждению «сверху» спускают?
— У нас есть государственное задание, в котором отражены основные показатели — количество выставок, посетителей, доходов, даже количество музейных предметов, которые должны в этом году принять участие в выставках. Что показывать — это мы решаем сами, коллегиально. Нам никто ничего не подсказывает. Но многие люди смотрят и выражают свое мнение — интересно делает музей или нет? Человек голосует ногами и рублем. Как только люди перестают ходить — серьезный повод задуматься— что подкрутить, какие мероприятия придумать, где требуется больше пояснений?
Иногда на меня люди обижаются, что вот Чайковский написал письмо Танееву, зачем что-то объяснять? Я говорю: «А кто такой Танеев?» Мне: «Ну как же, все же знают!» Я говорю: «Нет. Давайте напишем, что композитора Танеева называли «музыкальной совестью Москвы»».
Он, кстати, жил в доме в Малом Власьевском переулке, был одним из учителей Рахманинова, директором Московской консерватории в свое время. Но жил совершенно аскетично. У него не было ни света, ни воды, ничего не было! Там дом 90 метров квадратных. И он там прекрасно себя чувствовал, топил дровами. Студентам всегда говорю, как проверить, знают люди, не знают: пойдите к метро, спросите, кто такой Танеев?
— Вы и «кто такой Рахманинов», помню, спрашивали около филармонии. И получили ответы, как вы рассказывали, что-то типа «Рахманинов композитор, но композиций его я не слышал»…
— Это лакмусовая бумажка! И мы достаточно подробно с молодежью все это обсуждаем. Им кажется, что лучше идти по короткой дороге. Что до них были слишком длинные пути. Конечно, можно и короткой, но тогда мы не получим вот этого и вот этого.
— Как конкретно вы привлекаете публику? Дадите лайфхаки?
— Ну вот у нас готовится выставка про искусственный интеллект «Музыкальная эволюция: от камней до нейросетей». Вряд ли на сегодняшнем этапе ИИ может обойти Чайковского, но я думаю, что через какое-то время, когда он поумнеет, это будет такая вещь, что композиторам потребуется много сноровки и смекалки, чтобы с ним конкурировать. И наша задача — откликнуться на этот вызов.
Идея какая: мы хотим предложить посетителю самостоятельно собрать маленькое музыкальное произведение. Пусть это будет 2 минуты, 1 минута — насколько у кого терпения хватит. Но каждый сможет почувствовать себя композитором. И сделать вывод: нужно нам применять нейросети в музыке, или будем по старинке жить с Чайковским и Рахманиновым?
— Отличный аттракцион! А давайте проведем мысленный эксперимент. Возьмем трех людей: один слушает певца Шамана, потому что он играет отовсюду. Второй предпочитает исключительно рок, для него классика — это скучно. А третий ходит в концертные залы, но исключительно на знакомые имена и произведения, вроде «Времен года» Чайковского. Как будем для всех них популяризировать академическую музыку?
— Интересно! Ну прежде всего я хочу сказать про базу. Профессиональная музыка в России, как принято говорить, пошла от Глинки, а на Западе — от Баха и Моцарта. Существует много хорошей музыки, в том числе и современной. Если говорить о современных молодых исполнителях, то Шаман — один из ярких представителей этого поколения. И то, что он поет — на мой взгляд, музыка хорошая. А ведь много сейчас есть произведений, где и нет музыки!
У меня есть музыкальный слух (Михаил Аркадьевич — трубач — «ТД»), я слышу бум-бум-бум, но эту музыку через минуту воспроизвести уже невозможно. Этим уже и отличаются те же «Времена года» — вы можете их напеть. Там есть «мотивчик», есть мелодия, вы можете это повторить. Для меня это первый критерий.
Что касается рок-музыки, то в 2023 году мы принимали участие в большом рок-фестивале Игоря Сандлера на ВДНХ. И несмотря на то, что все музыканты играли рок, он был посвящен Рахманинову. Для меня была большая загадка, как рок-фестиваль можно посвятить Рахманинову? Оказывается, большинство своих импровизаций музыканты строили на его музыке! Ну потом, Рахманинов — один из самых ярких композиторов, кто сподвиг поп- и рок-исполнителей на всевозможные музыкальные произведения! Я в своих лекциях использовал клипы того же Стинга, там есть Рахманинов в очень приличной обработке. И оказалось, это очень действенная история — через вот это все можно этих людей привлечь.
Что касается тех людей, которые уже слушают классику, то с ними проще всего. Им надо рассказать, что помимо «Времен года» Чайковского есть еще «Вокализ» того же Рахманинова, есть еще много всего. Но мы здесь так же строим разговор со зрителем, начиная с хитов, с того, что люди знают. Вообще самая любимая музыка у человека — та, которую он знает.
Я 16 лет в Саратовской филармонии проработал, прошел путь от рабочего сцены, артиста оркестра до директора. Когда нужно расставить стулья для оркестра, хорошо знаю, сколько нужно — 98. Когда мы составляли программы для филармонических концертов, мы старались, чтобы разная публика приходила, мы указывали в афише названия хитов и внутрь «зашивали» произведения современных композиторов. Да, если написать на афише крупно современных композиторов, человек, если не занимается этой темой, не пойдет.
— Это, кстати, актуальная задача для ваших продюсеров: как продвигать современных композиторов?
— У каждого музыкального произведения должен быть ярко выраженный эмоциональный посыл, или программность. Этим мы тоже занимаемся с продюсерами. Мало кто об этом задумывается, но нужно понять, что хочет сказать композитор? Значит, надо это изложить и описать. Пять строчек нужно написать! Так новое произведение — пусть оно называется непонятным словом — людей может заинтересовать. И мне кажется, если бы современные композиторы просто рассказывали о том, о чем музыка, это бы сделало их произведения популярнее, это облегчило бы восприятие.
— Есть иногда такой снобизм у авторов, мол, я художник, я так вижу, «пусть музыка говорит за меня сама»…
— Не очень в это верю. Никто не обязан тебя понимать. Если ты хочешь быть понятым, быть услышанным, ты должен прийти к людям и сказать: «Посмотрите, я вот это сделал». Потребители художественного продукта оценят.
«У нас сегодня существует медиаиндекс, за который мы каждую неделю бьемся»
— Я так понимаю, у вас первый набор студентов, выпуска еще не было. Но уже можно понять по настроению, много ли тех, кто хочет связать свою жизнь с культурными институциями? И тех, кто посмотрел на весь ваш объем работы и понял, что ни за что этим заниматься не хочет?
— И такие, и такие есть. Как-то попросил написать студентов эссе, в котором они бы указали, чего хотят. Некоторые написали, что учатся музейному и галерейному делу, но хотят свою жизнь связать с театральной культурой. Но в общем-то принцип организации процессов — один. Не слышал пока, что, мол, я пошел сюда, но этим заниматься точно не буду.
И потом, чего греха таить: сколько-то лет назад работать в музее не было особенно престижно. Большинство музеев были похожи. Возьмите региональные краеведческие — были все примерно одинаковые. Но сегодня все иначе. В музейном деле настоящий бум! Идет творческая работа, музеи соревнуются друг с другом, одна выставка сменяет другую, стоят очереди в Третьяковскую галерею, в Пушкинский музей. И музеи зарабатывают.
И очень важно, что люди, приезжая в Москву, Санкт-Петербург, в первую очередь ставят в программу музеи. Музей сегодня дает мультиощущения: можно и на выставку посмотреть, и что-то новое узнать, и концерт посетить, и в кафе сходить, и что-то онлайн еще сделать.
Сегодня наши музеи ничем не уступают зарубежным, а некоторые из иностранных могли бы и поучиться у наших — выдумке, активности, креативу. И рейтинги выставок есть, и рейтинги музеев. И каждый старается рассказать о себе.
«Мне раз в два-три месяца звонят разные люди и говорят, что нашли скрипку Страдивари!»
— У вас в Музее музыки проходят практику студенты-таможенники. Это им зачем?
— В Институте культуры и в Финансово-юридической академии есть два факультета, где учат специалистов таможенной службы. Ну и, конечно, готовят специалистов, которые нацелены на ввоз-вывоз культурных ценностей. Они ходят в разные музеи, в том числе и в наш. Потому что мало знать законы, нужно балалайку от тромбона отличить. И вот в этом мы им помогаем. Ведь у каждой уникальной скрипки есть паспорт, как у человека. Вот как у человека родинки есть на теле, так и у инструментов есть особенности. И мы учим будущих инспекторов таможенной службы как в этом всем разбираться.
Совместно с Федеральной таможенной службой выпустили книгу — пособие «Идентификация и порядок перемещения музыкальных инструментов через таможенную границу». Это наглядное пособие для инспектора, который находится в «красном» или «зеленом» коридоре в терминале аэропортов или иных пропускных пунктах на государственной границе РФ.
В России особые законы о провозе музыкальных инструментов через государственную границу. Таких больше нигде нет. Вот сейчас новый закон введен с 1 января 2024 года: мало того, что в паспортах музыкальных инструментов существуют фото в профиль, в анфас, полное описание, теперь будут наноситься специальные цифровые метки со всей информацией о инструменте, владельце, истории перемещений. Благодаря меткам, на компьютере у инспектора сразу будет отражаться полная информация о музыкальном инструменте.
— А расскажите, какие ситуации бывают? Мне говорили, был какой-то случай, что пытались некий антикварный смычок вывезти, замаскировав под палку…
— Много случаев! В нашу страну ввозить можно что угодно. Вывозить культурную ценность запрещено законом. И если есть хоть малейшее подозрение, что это культурная ценность — в данном случае, музыкальный инструмент задерживается, передается на склад временного хранения и приглашается аттестованный эксперт Министерства культуры Российской Федерации для проведения экспертизы и выдачи заключения.
И вот для этих случаев в издании описано, как выглядит какой инструмент, как определить возраст и другие важные признаки музыкального инструмента, который представляет культурную ценность.
— Ну например, как отличить на глаз скрипку Страдивари? Может неспециалист понять, что перед ним нечто старинное и ценное?
— О, расскажу сейчас историю! В музей регулярно, примерно один раз в два-три месяца звонят люди и говорят, что совершенно случайно нашли у себя скрипку Страдивари! А где нашли? Да вот на даче на чердаке разбирал и нашел! Мы говорим, что этого не может быть. Человек продолжает уверять: «Ну как же! Там написано — Страдивари!» И там действительно может быть такая надпись.
В конце 19-го века немецкие мануфактуры сделали большое количество скрипок хорошего качества, но кто-то придумал, что нужно туда внутрь вклеить бумажку с «автографом» Страдивари. Подпись Страдивари никто не видел, но умельцы «нашли» и вклеили! Наши очень редкие и высококлассные специалисты с наметанным глазом могут сразу определить подлинность инструмента.
Впрочем, таможенникам достаточно отличать, современная она или старинная, более ста лет или менее ста лет. Для этого можно посмотреть дерево, можно посмотреть ус — это вот такая окаёмка вокруг деки: в XIX веке их по-своему рисовали, сегодня это редкость… А уж Страдивари это или не Страдивари — определит эксперт.
«Как-то попросил молодую сотрудницу музея сделать пост в наши соцсети. И она ответила, что это не соответствует ее личным взглядам»
— Михаил Аркадьевич, мне отрадно, что вы сохранили контакт с людьми разных политических взглядов. Вы ездите в Европу даже сейчас, общаетесь с коллегами-музейщиками. Выставки к юбилею Рахманинова за границей готовились при вашем участии, никто их не отменил. И одновременно у вас выходит выставка «Песнь героям Отечества», где рассматривается, как композиторы разных эпох откликались на боевые действия — от войны 1812 года до Афганистана и СВО. И в экспозиции представлены личные вещи, бронежилеты артистов, которые ездят на передовую поддерживать бойцов. Как вам удается сохранять контакт со всеми? Как в принципе музей может оставаться площадкой уважительного общения людей разных взглядов? И политических, и эстетических.
— Ответы на эти вопросы, на мой взгляд, лежат в названии музея: Российский национальный музей музыки. И все, что имеет прямое отношение к национальной музыкальной культуре, к культурному наследию, все сюда должно укладываться. В разные годы, в разные времена, эпохи — происходило разное. Наша задача исходит из того, что музей — это всегда история, а история — всегда опыт. Когда-то было так, потом так, а через много лет историю страны и нашей культуры будут изучать по музейным экспонатам.
— К вам не было претензий: мол, «почему вы не высказываетесь»? Не требовали обозначить свою «позицию»? Или, может, кто-то перестал с вами общаться по причине, что вот вы, скажем, поддерживаете духовые оркестры из новых регионов?
— Были и такие ситуации.. Врезался в память один случай, когда мы представили выставку в Луганске об известном луганчанине, замечательном поэте Михаиле Матусовском, в Музее музыки хранится архив Матусовского. «С чего начинается Родина» — это стихи Матусовского. Попросил молодую сотрудницу музея сделать пост в наши соцсети. И она ответила, что это не соответствует ее личным взглядам.
Считаю, что люди, работающие в государственных учреждениях, должны действовать в рамках, которые определены государственной культурной политикой. Достаточно обратиться к урокам истории — со временем все будет объяснено и расставлено по своим местам. История расскажет, в том числе, и про Чайковского, и про Рахманинова….
— Вот, кстати, они очень всех нас могли бы сейчас поддержать. История Рахманинова — ну это все знают: не принял революцию, уехал, чтобы не быть с большевиками, но в годы Великой Отечественной войны, несмотря на неприятие советской власти, был со своей родиной, перечислял средства с концертов. Но я тут нашла письма Чайковского, где он описывает свои переживания от происходящего в Европе во время Русско-Турецкой войны. Например, что в венецианских газетах постоянно предрекали победу Турции по поводу всякого незначительного известия с поля боя, но никогда — победу России.
— Все повторяется, да! И музыканты на ситуацию откликались. И сейчас это происходит. Надо понимать, что композиторы во все времена пишут музыку. Мы должны помнить, что многие произведения, которые были сочинены во время Великой Отечественной войны, сегодня хорошо известны. Все знают 7-ю симфонию Шостаковича «Ленинградскую» — даже кто не интересуется серьезной музыкой. Будет ли по отношению к нынешнему времени так или не так — мы не знаем. Но композиторы пишут, у людей есть потребность писать такую музыку, у других — ее играть, делиться ею с другими.
— Спасибо, что честно отвечаете на такие вопросы! Уж простите, что я их задаю, меня остро волнует эта тема, когда от людей творческих требуют какую-то «позицию», и от этого зависит, дадут им творить или нет. Куча активистов в Европе сейчас пишут петиции с требованием запретить выступления российских артистов. И власти некоторых европейских стран их слышат — и реагируют отменами концертов. Но печальнее, когда во все это включаются свои же коллеги по цеху.
— Люди творческие — особо ранимые, особо воспринимающие действительность. Среди них много и таких, кто не воспринимают никакую действительность и живут со своими внутренними ощущениями, что ничего за последние лет 50–60 не изменилось. Хочется сказать: посмотрите в окно, посмотрите вокруг! Мы, работники музея, должны рассказывать и представлять то, что в разные времена происходило в музыке, какие события происходили в нашей стране.
Сегодня происходят такие события, завтра время будет другое и музей будет продолжать рассказывать о происходящем. Сотрудники музея имеют возможность посмотреть на прошлое с высоты прошедших лет. Ведь все было! И музыку меняли, и стихи писали, и в старых произведениях делали купюры и внедряли в существующие музыкальные произведения совсем другие мелодии — вспомнить увертюру «1812-й год»! Была и цензура, но история все расставляет по своим местам.
— Это очень позитивная концовка! Все пройдет, пройдет и это!
— Пройдет — однозначно! Но обязательно что-то останется. И в нашем музее! По собранным материалам еще будут изучать, как люди жили в период пандемии!
Дарья Ганиева, “Татьянин день”