— Добрый день, уважаемые зрители, слушатели. Сегодня мы собрались здесь в студии, чтобы побеседовать с замечательным музыкантом Кристианом Линдбергом.
Нашу беседу будет сегодня переводить Надежда Дмитриева. Разговаривать с музыкантом будем я, Юрий Нуреев, и пресс-секретарь Сургутской филармонии Антон Ковальский.
Хочу сказать о Кристиане Линдберге как о человеке большого таланта и большой смелости. Потому что он впервые взял тромбон в руки в 17 лет, начал играть на нем такие произведения, которые с тромбоном не ассоциируются. А также играть такие произведения, которые до него не слышали стены филармоний и концертных залов.
Обо всем об этом мы и поговорим. И начнем с очевидного вопроса: почему именно тромбон?
— Тромбон – потому что я вообще ничего не знал о тромбоне, но один мой друг сыграл что-то и показал мне записи. Я немедленно влюбился в эту музыку и сразу начал играть.
— Но тромбон же не воспринимается как солирующий инструмент. Вы когда начинали играть, сразу же прицеливались на карьеру соло-исполнителя? Или хотели оказаться в этом братстве и играть в оркестре?
— Я вообще не знал ничего, мне просто нравился этот инструмент. Это был шок, когда ты держишь в руках этот инструмент и хочешь играть что-то классическое. Просто сидишь сзади и играешь громкую музыку. Я думал, что музыка вообще не для меня – хотел стать адвокатом. Но когда я увидел тромбон, я подумал: какой красивый инструмент! Я хочу на нем играть!
— Вы были шокированы звучанием тромбона?
— Нет, я был просто в шоке, что в целой команде оркестра ты так мало играешь. Сидишь и ждешь, когда тебе режиссер даст команду. Все мелодии исполняются скрипками, а ты даешь только один звук.
— И вы решили переложить классику для тромбона. Я так понимаю, вы сами перекладываете для тромбона партии?
— Да. Я все перекладываю.
— Я слушал «Зиму» Вивальди в переложении для тромбона. И было удивительное ощущение: как будто всю жизнь смотрел на человека анфас, а тут вдруг увидел его в профиль. А есть такие произведения, которые вы перекладывали для тромбона, но оказалось, что они не очень звучат?
— Да, многие пьесы …Мое первое серьезное, важное задание было – создать свой собственный репертуар. Я спрашивал всех композиторов: напишите что-нибудь именно для этого инструмента. Более ста концертов написано только для меня, для моего инструмента. Я становился старше и начал сам писать музыку и дирижировать. И это было так естественно для меня.
Когда я начал в 27 лет этим заниматься, это была просто битва. Ты должен убеждать людей, что это действительно замечательный инструмент. Вот уже много лет идет эта битва.
Когда мне было 40, я впервые написал свою собственную композицию и впервые стал дирижировать. И это было так легко и так естественно. Сейчас я в первую очередь себя считаю композитором. Когда я дирижирую большими оркестрами, я еще и сопровождаю их своим инструментом.
— На нынешнем концерте в Сургуте вы исполните что-то из своих произведений?
— Да. Я буду играть свое произведение. Это мое второе произведение для оркестра и тромбона. Оно имеет такое восточное звучание. И еще я сыграю одно из моих самых любимых произведений – Bewitched Love, о магии любви. Я буду и играть и дирижировать. А тромбон будет исполнять партию, которая была написана для голоса (поет несколько нот из этой партии).
— Уже прошла одна репетиция с «Сургут Экспресс Бэндом». Какие ощущения? Сыгрались ли?
— Конечно! Они замечательные ребята. Я знаю, как они здорово работают, что трудно выживать этому оркестру. Они производят великолепное впечатление. И конечно, мы будем еще работать.
— Коллективу уже 50 лет.
— Вау! Очень интересно!
— Давайте вернемся к творчеству. Вы не только пишете сами. но и обращаетесь к композиторам.
— Это было раньше. Сейчас я пишу сам. Но раньше да, они все писали для меня.
— Не могу обойти стороной «Мотоциклетный концерт» Яна Сандстрема. Вы его сделали популярным. Вы выезжаете на сцену на мотоцикле, это элемент шоу. А были ли идеи сделать мотоцикл не элементом шоу, а элементом музыки?
Использовать записи мотоцикла в звучании концерта – то есть двинуться в сторону Musique Concrete?
— Мне очень повезло. Мы так подружились с Яном Сандстремом. Он написал произведение для меня. Изначально это была просто идея. Но случайно я показал, что можно вообще из тромбона извлечь. И тромбон звучал как мотоцикл. Вот это да! «У меня такая есть идея», – сказал он. Сначала он хотел написать несколько «движений» и он даже сделал это на струнных инструментах. Это очень мощно звучало. И это круто получилось! Потом уже зрители распространили. Это изумительная идея. Больше 600 раз я играл. Мы сначала не хотели использовать байки в шоу. Но решили – пусть будет.
— Эта идея – способ расшевелить публику? Или что для вас эта идея?
— Да. Расшевелить публику с помощью этого инструмента… Люди смотрели на инструменты как на обычные – а потом это был настоящий бунт, революция, когда это зазвучало.
— «Мотоциклетный концерт» же роднит в некоторой степени симфоническую и поп-музыку. По крайней мере, когда слушаю, я сразу же вспоминаю опыты Kraftwerk (Autobahn, Trans Euro Express). Правда, они на компьютерах создавали имитацию поездки на транспорте – на поезде или на машине. А вы как относитесь к поп-музыке?
— Я думаю, что очень важно в искусстве и в музыке вообще просто быть человеком с открытыми взглядами. Все, что обладает человеческими качествами, мне все это нравится. Вот это мастерство, которое стоит за исполнением, это превыше всего. И мысль, идея, которая заложена в этом, она очень важна.
Например, я видел какие-то тупые вещи: мы сделали эти концерты очень знаменитыми и очень красивыми. А потом другой композитор использовал это: он тоже написал что-то подобное – мотобайк-концерт. Он даже концерт поставил в городе. И там примерно сотня байкеров собралась.
— То есть они сами сыграли на мотоциклах?
— Да. Они сыграли сами. Это всегда зависит от того, что заложено вообще, какая идея стоит в основе. Есть плохие и хорошие идеи.
— А есть какие-то пределы эксперименту? Есть музыканты, которые берут и на принтерах делают музыку, по-разному звучат… есть предел этому всему? Или музыка должна быть музыкой? И не перерастать полностью в эксперимент?
— Это еще один какой-то новый способ писать музыку. Это просто инструмент же. Да, все это возможно. Взять, например, Джона Кейджа: для кого-то это всего лишь шутка, а для меня он гений. Потому что чувствуется там есть философия и мысли. Он несет это людям. Для меня правил вообще в этом нет.
— Вы назвали имя Джона Кейджа. Кроме него, какие музыканты вам близки по духу? Из мира классической либо популярной музыки. — У меня очень странные любимчики. Два великих музыканта для меня – Моцарт и Чайковский. Люди думают, что Чайковский – простой композитор. Может, романтичный слишком. Но у него очень много похожего на музыку Моцарта. Вот эта простота и есть гениальность. И еще Лучано Берио. И в этом новом жанре: Эминем тоже классный музыкант, Майкл Джексон – фантастический. Чет Бейкер в музыке джаз… Много разных людей.
— Были предложения от разных людей, современных поп-музыкантов какой-то проект сделать, сыграть? Проще говоря, Леди Гаге вы бы подыграли?
— Ну, вообще-то это совсем другой мир. Не очень-то легко найти вот такое! Один плюс один может равняться двум, а может и дать ноль! У меня было одно предложение от Эминема. Но он такая знаменитость! Я наблюдал за ним. Да нет… я слишком для него слаб (улыбается). Это другой мир.
— Да, это два разных измерения, но они иногда могут смыкаться. Есть такие вещи, когда симфонический оркестр играет хиты Queen, Deep Purple и т.д. – по большому счету, эстрадных исполнителей. К этому пересечению как относитесь вообще, насколько это для вас интересно?
— Приведу пример: симфонический оркестр как-то решил исполнить хип-хоп. Они соединили классику с хип-хопом, чтобы привлечь молодежь. И молодежь сказала: «Фу!». Это просто был ужас – зителям ничего не понравилось вообще. И в следующий раз оркестр исполнял красивую музыку Баха, и молодая публика приняла ее… Я-то не против, чтобы комбинации эти были. Но надо продумывать такие проекты.
— То есть чтобы привлечь молодежь в зал, необязательно рядится в перья и …
— Та музыка, которую мы исполняем, классика, она уже для молодежи создана… Очень важно, чтобы она несла идею. Музыканты все в смокингах, серьезны и они классическую музыку играют – а молодежь не желает слушать такое. Ну так может быть, изменить хотя бы то, как одеты музыканты? И люди увидят: они же такие же люди, как мы! И это вызовет симпатию, и сразу откроются уши и они поймут эту музыку.
— А вот отношение ваше, когда… бывают такие случаи, когда музыкальные инструменты, тот же саксофон, переделывают. Делают его электронным. Стоит это делать? Или хотели бы вы в тромбон что-то добавить?
— Конечно, это возможно. Но это сложно же. Ведь тот звук, который дает инструмент в хорошем зале, с хорошей акустикой… Человек тысячи часов репетировал, чтобы извлечь этот красивый звук. И из компьютера извлечь такой же звук – невозможно! Это если как два робота начнут любить себя, это примерно такая же история.
— Вопрос на сайте: «Какова сейчас ситуация в мире музыке в Швеции? Эстрада вытесняет инструментальное звучание или они как-то существуют в балансе?»
— Весь мир и Европа в частности переживает кризис. Акустическую музыку, необязательно классическую, создавало человечество уже два-три тысячелетия. Симфонический оркестр – это душа народа. И сейчас она находится в большой опасности. Хоть в Швеции, хоть в любой другой стране – мы не можем себе позволить существование симфонических оркестров, и они исчезают.
Но в соседней стране, в Норвегии, идут против этого течения. Самая богатая страна, нефтяная держава мира, единственная страна, создающая новые государственные симфонические оркестры. Один из них назвали Арктический филармонический оркестр. И мне очень повезло, что я был в нем дирижером в 2009 году. Мы так старались, чтобы он стал известным! Мы все симфонии Чайковского исполнили. И современную музыку…
— Как раз хотел спросить: в Арктическом оркестре и классику, и современную музыку исполняете?
— Да. В скандинавском мире у нас очень здоровая система. Мы классический репертуар соединяем с современными авторами.
— А как публика принимает некоторые эксперименты? Ну например, тот же «Мотоциклетный концерт» в 1987 году был достаточно удивительным и странным, да? А сейчас насколько публика привыкла уже, что со сцены можно услышать что-то неожиданное?
— Да, мы пытаемся играть разные вещи. Для своей аудитории играем современную музыку, для любителей классики – классику. Мне кажется, правильно будет соединять их. Музыка – это музыка. Если человек идет на концерт, он уже готов услышать великую музыку. И в Скандинавии все это получается, соединение этих жанров.
— А разные аудитории для классики и для современной музыки различаются по возрастным меркам?
— Зрители постарше, как правило, новое не воспринимают. Но музыка умрет, если современную музыку создавать только для молодежи. И в то же время представлять им и современную музыку и классику надо исполнять. В разное время я по-разному к этому относился.
Например, в 90-е это было очень популярно – играть только как ансамбль модерн для определенной аудитории. Современные группы пытались создавать своими концертами определенную аудиторию, но сегодня … нет, они не могут это сейчас. Большую аудиторию они уже не соберут. Эта идея уже переживает кризис. Чем моложе дирижеры, тем они более открыты для создания новых программ. Когда соединяется что-то, вот так и нужно работать, по-моему.
— Молодежь действительно как-то нужно приобщать. Она сейчас в интернете в основном. А как вы относитесь к свободному скачиванию? Именно симфонической, а не поп-музыки.
— Это невозможно остановить уже. Есть небольшая проблема. Как звукозаписывающие студии, которые делают новые записи, не получают прибылей от продаж компакт-дисков, пластинок. И денег на выпуск новых записей все меньше. Вот единственная проблема. Когда-нибудь она будет разрешена. Мои записи, кстати, есть на сайте classical.com – их можно скачать за небольшую плату в хорошем студийном качестве. И это не хуже, чем на диске.
— В наушниках, слушать классическую музыку в MP3 с низким битрейтом действительно не очень хорошо…
— Но этот формат можно использовать для привлечения внимания новых людей.
— Вы играли с огромным количеством оркестров – вам привычнее работать с музыкантами, которых вы уже знаете? Или все-таки интересно с новыми формами, с оркестрами, с музыкантами? Если интересно, то в чем этот интерес главный?
— Разница – в качестве музыки. А в музыкантах нет разницы. Если ты играешь в филармонии с Арктическим оркестром, их качество как музыкантов, оно примерно одно и то же, что и у других музыкантов. Нет разницы. Нам очень повезло. Германия в этом плане отличается: туда заманили многих замечательных музыкантов. Хотя ценность любого оркестра – в людях. Когда я приезжаю куда бы то ни было, мне нравятся люди: они заинтересованные, образованные, энергичные. И у них есть качества музыкантов. И тогда возвращаюсь туда снова и снова. А если я вижу высокомерие, то даже если нахожусь в Нью-Йорке, мне становится неинтересно.
— А в чем отличие русской оркестровой школы от американской?
— Есть отличия. Но сейчас все больше и больше сходств. В этом есть что-то очень печальное. Вы теряете индивидуальные черты. Это как вытеснение английским языком всех остальных. Например, в Швеции и в других скандинавских странах, по большому счету, один и тот же язык. Они похожи, шведский и норвежский. Но мы друг друга не понимаем – диалекты разные! Поэтому нам приходится говорить по-английски.
— Вашу игру на тромбоне сравнивают с игрой на скрипке Паганини, с игрой на пианино Листа. Даже называют королем тромбона. Как вы к этому относитесь? Смешит вас это или наоборот считаете должным?
— Да я обычный человек! Но я хорошо знаю тромбон. Я хорошо играю на тромбоне, стараюсь. Это то небольшое дело, в котором я талантлив. Но я очень-очень старался, много работал. Мне повезло, у меня есть талант музыкальный, я могу что-то запоминать очень быстро. Я все концерты держу в своей памяти. Но это просто способность, мне повезло. Но я максимально использую свой талант, чтобы вкалывать.
— Звание короля нужно поддерживать. Насколько часто репетируете?
— Когда мне было 23, я год получал стипендию и в 6 утра вставал, ложился примерно в 11 вечера, и репетировал. 2-4-8 часов. Это была очень жесткая дисциплина. Я понял потом, что если я сам собираюсь себя обеспечивать, я должен быть лучшим и много работать. Примерно 4-5 часов каждый день. Сейчас 2-3 часа я занимаюсь композициями, а репетирую 1 час в день.
— Вы сочиняете музыку только для себя или еще и для других исполнителей?
— Конечно, мне платят. Я написал первое произведение в 98-м, для скрипки и тромбона. Это было бесплатно. И уже на следующий день мне предложили два человека комиссионную плату. И с того дня, я получаю свой комиссионный процент. Я сочиняю для Латвийского симфонического оркестра. То есть по заказу я выполняю работы. У меня есть крайние сроки, например до 14-15 числа я должен создать четыре произведения.
— А дети идут по вашим стопам?
— Один из них. У меня дочка, которой уже 32, я очень ей горжусь, она композитор. Для шведского радиоконцерта она создавала музыку. Она пишет просто чудесные произведения для оркестра. А другие дети… Еще одна дочка – архитектор, но играет в группе. Сын играет немного на трубе, ему 24 года, он юрист.
— А с дочерью, которая работает в оркестре, дуэтом выступаете? Или, может, вы исполняете ее музыку?
— Да, исполняли. Когда она была маленькая, я был знаменитый. Она начала учиться, и каждый раз, когда она добивалась успеха, все говорили, что это папина заслуга. И ее это очень расстраивало. И тогда она взяла себе фамилию матери. Она сказала, что не хочет, чтобы я играл ее музыку: «Может, я добьюсь успеха через 5-6 лет. Тогда и будем играть вместе. Но я не хочу, чтобы мне все время говорили. что ты мне помогаешь. Вообще не исполняй мою музыку», – сказала она.
— Все в этом схожи. У нас в России такая же история. Музыкант если идет по стопам своим родителей, то тоже про него так же говорят. Это, видимо, общечеловеческая история. Может быть, исполните что-то?
— Хорошо! (улыбается) Конечно очень трудно показать целый оркестр только одной партией. Я сыграю партию, которая примерно так будет звучать. (играет на тромбоне отрывок из Bewitched Love).
— Звучит оптимистично! Я думаю, что это столь же оптимистично будет звучать на сцене Сургутской филармонии. Позвольте пожелать вам хорошего выступления, полного зала; мы тоже придем и будем с удовольствием слушать. На этом я предлагаю закончить конференцию.
Это был Кристиан Линдберг. Нашу беседу переводила Надежда Дмитриева, а вопросы старались задавать Юрий Нуреев и Антон Ковальский. Всем спасибо.
— И вам спасибо!
Юрий Нуреев, Антон Ковальский, СИА-пресс