В Большом зале консерватории (БЗК) Московская филармония в понедельник завершила сезон концертом оркестра Большого театра. Прозвучали скрипичный концерт Бетховена (солировал Франк Петер Циммерман) и опера Рахманинова “Скупой рыцарь” (пели солисты Государственного академического Большого театра).
Две части вечера не слишком сочетались между собой, зато каждая из них подытожила некоторые тенденции сезона. Афиша концерта в БЗК сначала выглядела иначе: Юрий Темирканов должен был дирижировать “Половецкими плясками” Бородина, ариями и фрагментами из опер Чайковского и его же Четвертой симфонией. На закате сезона такая программа могла бы стать событием, в первую очередь благодаря участию маэстро Темирканова.
Однако за пару недель до концерта стало известно о замене дирижера. Так на афише появились Бетховен, Рахманинов и Сюита вальсов Прокофьева, ближе к делу исчезнувшая из программы, а также имя известного немецкого скрипача Франка Петера Циммермана.
Присутствие скрипача было призвано напомнить об именитых гастролерах, которыми в этом сезоне публику баловала Московская филармония: Маурицио Поллини, Берлинском филармоническом оркестре, Анне Нетребко, Кшиштофе Пендерецком, Мише Майском и многих других.
“Скупой рыцарь” Рахманинова в свою очередь еще раз подчеркнул то почетное место, которое в настоящее время в России занял жанр оперы в концертном исполнении, и указал на две рахманиновские даты, отмечавшиеся весной.
К ним оркестр Большого театра приурочил исполнение всех фортепианных концертов композитора – солировал Николай Луганский, дирижировал Александр Ведерников. Таким образом, маэстро провел все абонементные концерты оркестра (не считая чешской программы с Иржи Белоглавеком), тогда как главный приглашенный дирижер Темирканов не участвовал в абонементе вообще. Правда, если вспомнить недавнюю премьеру “Кармен”, поневоле задумаешься, к худу это или к добру.
Если Циммерман приехал сыграть Бетховена, то для Ведерникова Рахманинов был явно важнее. С первых же нот “Скупого рыцаря” публика услышала богатый, многокрасочный оркестр, тогда как аккомпанемент к бетховенскому концерту звучал приблизительно и формально. И до начала игры и во время ее Циммерману приходилось сдерживаться, чтобы не начать дирижировать самому.
По части техники к солисту претензий не было, но иногда и его исполнение отдавало формализмом. Простую и необыкновенно грустную мелодию, звучащую в середине третьей части и способную вызвать слезы при любой погоде, Циммерман сыграл как очередную техническую задачу, которую он, не моргнув глазом, решает каждый день. Бетховену это не слишком подходило.
Другое дело – интродукция и вариации Паганини на тему из оперы “Прекрасная мельничиха” Паизиелло, исполненные на бис: здесь способность Циммермана решать виртуозные задачи пришлась более чем кстати.
Что касается “Скупого рыцаря”, то от отсутствия солистов он потерял бы немного. Дирижер Теодор Курентзис приучил публику к тому, что опера в концертном исполнении может быть полноценным спектаклем, не уступающим сценической постановке.
Явно не тот случай: единственным артистом, который чувствовал себя абсолютно свободно и играл роль, а не пел механически партию, был Максим Пастер (Жид). Михаил Казаков провел жутковатый монолог Барона, не отрываясь от нот, на одной интонации, а тенора, заменившего Всеволода Гривнова (Альбер), просто не было слышно.
Зато музыку Рахманинова оркестр играл с необыкновенным богатством оттенков и неожиданной жесткостью. На ум приходили “Остров мертвых” и “Симфонические танцы”, которые не испортишь подбором солистов. Этим, возможно, оркестру Большого театра и следовало бы завершить рахманиновский сезон.
Илья Овчинников, “Газета”